Одно из самых страшных словосочетаний для моряка – пожар в море. В самом начале моей работы, в Ленинграде портовые власти устроили показательное выжигание судна, идущего на металлолом. Командиры со всех судов, стоящих в порту, были вывезены на катерах к месту выжигания. «Жертвенное» судно стояло на якоре.
В назначенный момент, в соответствии с объявленным сценарием, человек поджёг урну с бумагами в каюте четвёртого помощника и сошёл на катер. Через десять-пятнадцать минут надстройка полыхала почти вся. Иллюминаторы буквально взрывались. Дистанционные датчики показывали в коридорах температуру до 2 тысяч градусов. Через полчаса всё было закончено, гореть было нечему.
Почему так происходит? Дело в том, что надстройка высокая, и в ней есть несколько широких трапов, идущих вертикально с самого низа до верха. Всё это создаёт постоянные сильные потоки воздуха, и при пожаре получается настоящий автоген, когда пламя, словно в газовой горелке, становится ревущим и синим, достигая температур, плавящих стекло и металл. Кроме того, с целью обеспечения теплоизоляции и размещения великого множества кабелей и трубопроводов, все переборки (стенки) и подволоки (потолки) в надстройке двойные, между ними гуляют свободные потоки воздуха. Огонь по этим двойным пространствам распространяется мгновенно. Это была почти теория, а практика…
Мы шли в Филиппинском море, когда это случилось. Море это представляет собой «компот» из мелких коралловых островков, каменистых рифов и отмелей, щедро приправленный множеством больших и малых парусных и моторных лодок, занимающихся ловом рыбы и креветок. Где-то около полуночи раздаётся рев тревожных звонков.
Мы привыкли к учебным тревогам, на которых отрабатывались действия по всевозможным неприятностям, но в такое время они никогда не проводились. В динамиках раздается: «Пожарная тревога, пожар в районе радиорубки. Носовой аварийной партии приступить к ликвидации очага возгорания».
Меня сорвало с постели, в секунды набросил на себя одежду и понёсся наверх, потому что по аварийному расписанию я – командир носовой аварийной партии. Коридор перед радиорубкой был в дыму. Сама радиорубка также была заполнена едким дымом горящей изоляции кабелей. Огня не было видно, дым шел из-за переборки. Самое неприятное заключалось в том, что под переборками радиорубки шли кабели к рулевому устройству, радару, гирокомпасу и многим другим делам, которые нельзя было обесточить, так как судно неслось со скоростью 17 узлов (30 км/час) в темноте, между скалами, рифами, рыболовными шхунами и лодками.
Экстремальные ситуации всегда показывают, на что способны люди. Я никогда ни до, ни после этого не видел, чтобы люди при помощи различных предметов, от отвёрток до каких-то карандашей, ножей и ручек, откручивали десятки шурупов за какие-то секунды. Вскрывая лист за листом, мы буквально гнались за огнем. Ни воду, ни пену на горящие кабели под напряжением подать нельзя. Применяли только углекислотные огнетушители, которые нам подносили со всего судна. Через полчаса, уже в кают-компании, на два этажа ниже,огонь удалось поймать и остановить благодаря упреждающей разборке переборок. Всего было разобрано более сотни квадратных метров переборок.
Прозвучал отбой тревоги. Мы разнесли инвентарь, переоделись, собрались в столовой команды, провели разбор тревоги и спокойно стали пить чай с сухариками, которыми очень кстати угощала хозяйка столовой, дневальная.
Абсолютно неожиданно вновь заревели тревожные звонки. Оказалось, что обгоревшие кабели замкнуло где-то, и огонь вновь начал своё движение. И так – всю ночь, до утра мы ловили возрождающийся огонь, пока судно не вышло в открытое море. Благо, погода была хорошая, и мы легли в дрейф, остановив главный двигатель и обесточив всё энергообеспечение мостика.
Только тогда мы смогли нормально разобраться и с огнем, и с кабелями. Больше суток шла эта война с кабелями. В конце концов, часть кабелей была восстановлена, и мы смогли дать ход. Связи с берегом у нас не было ещё неделю, пока днём и ночью радисты с электриками перебирали всё остальное. Наконец, дело дошло и до плотника. Когда ставили на место листы обшивки переборок, мы совершенно не могли понять, как во время тушения умудрялись более 50 шурупов на каждом листе откручивать за минуту?! К приходу в Штаты всё было отремонтировано, покрашено, и только небольшой запах гари напоминал о происшедшем. Беда прошла мимо, чуть задев.
Ножи
В одном из рейсов мы привезли из Штатов оборудование для геотермальной (работающей на вулканическом тепле) электростанции в филиппинский городок, а скорее большое село Табако. Ничего особого, за исключением одного – там были ножи! Оказалось, что ножи, откованные в этом городке, являются такой же знаменитостью, как ножи из дамасской стали. Они продавались всюду – в магазинах, лавках, на улицах.
Дорогие золочёные, с резьбой и чернением, в ножнах, усыпанных драгоценными камнями и с ручками из слоновой кости, или из инкрустированного эбенового(чёрного), или из бакаута (железного) дерева. Были простые, были даже совсем без рукояток ножи стоимостью две-три пачки сигарет. Кроме ножей, там было всё, что режет, колет, ковыряет и копает – множество всевозможных кованых предметов. Стоит ли говорить, что мы набрали всего этого, кто сколько хотел.
Особенно поражали ножницы! Я никогда больше не видел такого изобилия всевозможных по размеру, виду, устройству и назначению ножниц! И все они, даже самые гигантские, испытывались путём разрезания тонких нитей ваты или тонкой висящей шёлковой нити. Далеко не каждые ножницы режут это, а те – да, резали великолепно! Потом, по отходу из порта, мы начали издеваться над ножами, проверяя то, что нам наобещали продавцы. Ножи метались, гнулись, совались в кислоту.
Ими рубили гвозди и даже чайные ложки, за что дневальная чуть не побила моториста, поймав его за этим занятием. Ножи соответствовали рекламе и были потрясающего качества, так как не ржавели, не ломались, не зазубривались, и ими можно было бриться даже после разрезания множества листов бумаги, безжалостно тупящих любые ножи!
Перед приходом во Владивосток встал вопрос – как это всё провезти? Ввоз в страну оружия, каковым, без сомнения, являлось большинство ножей, был категорически запрещён. Всё было попрятано – кто, где и как уж смог…
Как всегда, вместе с властями на борт судна поднялся и молодой человек с очень приятной внешностью. Во время досмотра ходить по судну запрещено, и все должны находиться в своих каютах. Где ходят, в какой очерёдности заходят в каюты таможенники и остальные – никто не знает.
Кагэбэшник зашёл ко мне, и после пары обычных фраз сказал, чтобы я достал и отдал ему ножи. Я не успел раскрыть рот, как он добавил, что знает про мои два ножа и я должен их ему отдать, если не хочу неприятностей.
«Оп-па!» – подумал я. Ведь покупал не два, а три ножа, но третий покупал в компании с другими людьми.
После ухода властей выяснилось, что ножи забирали, зная, у кого они есть и сколько. Однако знали они не обо всех ножах. Именно эта неточность и помогла быстро вычислить того, кто обеспечил такую осведомленность кагэбэшнику. Больше в рейс с нами он не пошёл. Видимо всё-таки не совсем глупый человек.
Диснейленд
По приходу в Лос-Анжелес для членов экипажа иногда организовывались поездки в Диснейленд. Билеты на аттракционы были довольно дороги для нас в те времена (по 10-15 долларов, если на посещение всех аттракционов), однако не посетить это место было нельзя. Впечатления были просто потрясающие! Описывать аттракционы и восторги от них не имеет смысла. Главное же моё ощущение от посещений Диснейленда –горечь и грусть оттого, что не могу всё это показать своему сыну, которому в то время было шесть лет.