Еще двое суток мы простояли в Михалкиной протоке, выгружая всевозможные ящики, бочки, тюки, катушки, железные конструкции, пакеты деревянных брусьев и досок. Больше времени уходило на ожидание подхода очередного теплохода или танковоза – самоходной баржи, чем на саму работу. Всё когда-то кончается, закончилась и наша самовыгрузка здесь. Теперь предстояло идти на довыгрузку вверх по Колыме, к Зеленому мысу, в порт поселка Черский.
Это был настоящий порт с причалами и кранами. Выгружала нас бригада грузчиков, и через двое суток мы вышли в обратный путь. Судно легко и весело бежало по течению реки, навстречу океану. Судя по ледовой карте, обратный переход не должен был быть сложным. Пользуясь одному ему известными ориентирами, лоцман уверенно вел нас по изменчивым речным фарватерам. Разговорились с ним. Оказалось, что все лоцмана на Колыме из Ленинграда, прилетают сюда только на сезон навигации.
Океан встретил чистой водой. Ни одной льдинки не было видно в обозримом пространстве. Высадив лоцмана, дали ход и пошли на восток. По пути должны были зайти в Провидение или Анадырь, чтобы взять какой-то
небольшой груз – то ли контейнер, то ли ящики какие-то. Видимо что-то важное, если нас так заворачивали. Скорее всего, груз подвезут на плашкоуте, и cвоими грузовыми стрелами мы возьмем его на борт.
«Операция не сложная, всего-то часика два-три потеряем», — подумал я.
Небо было голубое, а море — синее, что довольно редко для Арктики. По крайней мере, редко такое видел. Обычно здесь и небо бело-серое, и море серо-зеленое, даже если солнце светит. Мои мысли прервал старпом,
вошедший на мостик.
— Как дела, что новенького, молодежь?
— А что у нас новенького может быть? Идем себе и идем.
— Как сказать, — буркнул про себя чиф, и это заставило насторожиться. Этот человек, как я уже понял, ничего просто так не ляпнет.
— А что, есть какая-то информация?
— Какая такая информация, кто сказал? Я ничего такого не говорил.
— Да и ладно. Нет, так нет, — сказал я, но в душе моей уже было посеяно
зерно сомнения.
— Кстати, ты уже давал родным радиограмму, что мы вышли?
— Да нет, думаю после Провидения дать.
— А ты бы не оттягивал, а то после Провидения, глядишь, не получится.
— Это как, почему не получится? – возмутился я.
— А кто сказал, что не получится? Я ничего вообще не говорил. Просто пожелал тебе спокойной вахты, не так ли, сэр?
— Однако интересно… — в полной растерянности пробормотал я. Было очевидно, что у чифа есть какая-то информация, еще понятнее было, что расспрашивать об этом кого бы то ни было бесполезно. Подумав, решил воспользоваться рекомендацией. Взял трубку, набираю номер радиорубки.
— Ильич, как бы радиограммку домой, родителям стукнуть?
— Сейчас зайду, — ответил начальник рации.
— Привет, а чего это ты вдруг решил сейчас посылать? – спросил он, стоя в проеме двери и глядя мне в глаза.
— А чего тянуть, Дам сразу, да и все тут. А что, есть какие-то проблемы с этим? – ринулся я в контратаку.
— Да нет, никаких проблем, с чего это ты решил, что у нас какие-то проблемы? — сказал он, протянул мне
бланк радиограммы и вышел.
Вот теперь точно, Не осталось ни капли сомнений — что-то происходило. Это «что-то» обставлялось секретностью и скорее всего, будет происходить в Провидении. Радисты — они всегда такие, никогда не
скажут, что отправляют и что получают. Такова уж их работа – всё знать и молчать.
«Ну, да ладно, время все покажет», — успокоил я сам себя.
Уже в Беринговом проливе встретили лед. Льды были битые, разреженные и мы свободно шли, лавируя меж льдинами. Никаких проблем, даже веселее – не так однообразно проходит вахта. Судя по проложенному капитаном курсу, мы действительно шли в порт Провидения. Странности начались на подходе. Нам оставалось часа три до входа в бухту Провидения, когда капитан поднялся на мостик, позвонил стармеху и приказал срочно выводить машину из ходового режима. Минут через двадцать из машинного отделения доложили, что машина в маневренном режиме.
— Стоп машина. — скомандовал капитан.
Есть, — ответил я и перевел рукоятку машинного телеграфа на «Стоп».
— Легли в дрейф до получения дальнейших указаний. Так и запишите в журнал, — сказал капитан и ушел с мостика.
Вот так вот. Ни два, ни полтора – просто легли в дрейф напротив входа в бухту и всё. Каких указаний ждем, от кого? До конца моей вахты указаний, видимо, так и не поступило. Я спал, когда затрезвонил телефон.
— Вставай, Иваныч и на бак собирайся, — радостно сообщил ревизор, — можешь кофейку хлебнуть – полчасика у тебя есть. Я позвоню, когда выходить нужно будет.
Взглянул на часы – половина второго. Судя по вибрации, шли средним ходом, подкрадываясь куда-то. Скорее всего, в бухту Провидения, только не совсем понятно – почему ночью?
Что, совсем разоспался, что ли? – подначил боцман, сидящий у брашпиля, на комингсе люка в подшкиперскую.
— Ага, поспишь тут, пожалуй! Только что-то порядочное сниться стало, так на тебе…
— Знаю я, что тебе может порядочное сниться! Мне тоже такое снилось и ох, как частенько. Сейчас уже редко.
— Что-то не пойму, сбавили вроде. Куда идем-то, а? — сказал я. Так вроде бы, насколько я понимаю, ты у нас штурман, да? Чего же
спрашиваешь?
— Ага… Узнаешь тут. Все такие таинственные! Никто ничего не знает, все умные, молчат…
— Вот и ты тоже молчи, да смекай себе, сынок. Ты на мосту крутишься и много чего видишь, да слышишь. На ус мотай каждое слово, прикидывай что к чему. Так, глядишь, разгадаешь загадки и поймешь все. И опять же,
понял – помалкивай. Здоровее будешь! Я много чего на своем веку насмотрелся. И военные грузы, и войска возили. Много таких головоломок тогда было. Лишние вопросы в этих делах запросто могут к лишним
неприятностям привести. Наше дело какое – делай свою работу как следует и всё, а кому положено – тот все знает. Придет время – всё скажут и все объяснят.
— Просто все у тебя, Степаныч, получается – делай, что тебе положено и помалкивай в тряпочку. А я же человек, мне хочется знать и понимать все, что происходит, да какова моя роль в этом. Тупо, как автомату, совсем не хочется работать.
— А кто сказал, что ты как автомат должен работать? Ты должен понимать, что твоя работа – это всегда только часть большого дела. Все мы делаем его часть. У каждого и вес этой части разный, да и ответственность разная. Ты думаешь, почему в ведомости на зарплату разные цифирки у нас с тобой? Надеюсь, не думаешь, что я хуже или меньше тебя делаю и умею делать? То-то же! А дело все в том, что на тебе, как на человеке образованном, при должности, ответственность больше. От тебя, когда ты на вахте, ой как много зависит. Тебе судно доверили, да душ живых на нем вон сколько, да у каждого еще и жены, дети! А я за железки отвечаю, за тросы да такелаж. Потому и зарплаты у нас разные. Понял, Иваныч? Ты на меня не обижайся. Это я уважая тебя, бурчу маленько по-стариковски. Не уважал бы – шишь бы ты от меня эти речи послушал!
— Спасибо, Степаныч! Да все я понимаю, ты не думай. И не обижаюсь совсем, даже наоборот…
— Вот и правильно. У меня учиться не было возможности, а вот повидать довелось всякого!
«На баке, оба якоря до воды, приготовить к отдаче», — раздался в динамике голос второго.
На расстоянии пяти – шести кабельтов перед нами были дикие, крутые обрывы черно — серого гранита. Обычный чукотский прибрежный пейзаж. Ни малейших признаков жизни. Большие глубины начинались прямо у
скал. Минут через десять отработали задним ходом и отдали якорь. С бака отпустили в шесть часов. Ложиться спать уже не имело смысла. Поднялся на мост. Там находился только второй, который занимался странным делом – снимал кальку с карты.
— Ты чего это делаешь? — поинтересовался я.
— А посмотри на гриф, — сказал он, не отрываясь от своего занятия. На карте стояло «Секретно, Экз. № …»
— А калька зачем?
— А вот, нанесу сейчас пеленга на мыски, да дистанции и будем место судна проверять по кальке, а карту опять в черный ящик спрячу. Все — как в инструкции прописано.
— А чиф где, почему ты на вахте?
— Так он утром на мотоботе на рыбалку идет.
— Не слабо так! А куда?
— Да вот, взгляни на карте. Здесь – поселок Сиреники, в нем чукчи живут. А чуть дальше – речушка небольшая. Так вот, туда кета заходит, на нерест идет. Как раз сейчас ход самый, валом идет. Там ее сеткой и ловят.
— А сеть-то откуда возьмут?
— Это очень просто, – объяснял Второй, — у боцмана всё есть, припрятано на всякий случай, да и ловили мы уже рыбку здесь в прошлом году, когда в Сиреники снабжение завозили, почти месяц стояли на рейде под самовыгрузкой.
— А кто поедет, не знаешь?
— Знаю одно – нам с тобой вахту править сутки, а то и поболее придется.
— Вот так пара часов…- сказал я,- Похоже, мы здесь плотно подзастряли.
— Еще как! Думаю, несколько суток простоим.
— Ладно, пойду я.
Утром вокруг мотобота засуетился народ. Механики проверяли мотор, носились с инструментами и канистрами. Артельщик носил коробки с продуктами, боцман с матросами принесли керосиновые фонари, брезент, веревки и большой мешок с сетью. Часов в девять мотобот спустили на воду, и второй механик со старпомом подошли на нем к опущенному до воды парадному трапу. В мотобот сошли еще несколько человек с большими сумками и коробками. Боцман скинул им полушубки. Кроме двух матросов и двух мотористов, там
уже были доктор и буфетчица. На одном плече у чифа висела двустволка, на другом — рация «Причал», довольно мощная переносная ультракоротковолновая станция.
— Мостик – «единичке», как меня слышите, прием, — раздался в судовой радиостанции голос старпома.
— «Единичка», слышу вас на пять баллов, прием, — ответил я.
— Иваныч, ноль девять тридцать, отошли от борта. Пожелай удачи! На связь будем выходить каждый ровный час.
Есть, понял вас, записал, 09.30 и связь каждый ровный час. Ни пуха, ни пера вам!
— К черту!
Через полчаса мотобот скрылся за мысом. Через час старпом доложил, что они на месте, выгружаются. Все шло своим чередом. Еще через пару часов он сообщил, что поставили сеть. На сеансе связи в девятнадцать часов старпом весело отрапортовал, что взяли пятнадцать штук и ставят сеть на ночь. В двадцать два часа старпом сообщил, что все хорошо, и они ложатся спать. Судя по его голосу, уха удалась на славу. Утром, в семь часов старпом вышел на связь.
— «Иркутск», я «единичка». Все в порядке. Начали выбирать сеть. Рыбы тьма, как выберем — сразу домой. Ой, б… держись…
На этом связь прервалась. Все мои попытки вызвать старпома были безуспешны. Позвонил капитану. Белый как мел, он влетел на мост.
— Доложите, как все было. Дословно.
— Это все? — спросил он, когда я рассказал о последнем сеансе связи.
— Да.
— Второго на мостик, сами с боцманом – на бак, — без единой эмоции в
голосе, резко командует капитан и, сняв трубку, набирает номер.
— Дед, быстро в машину. Экстренная съемка. Похоже, беда с командой на боте. Второй влетел на мостик, надевая на ходу телогрейку поверх расстегнутой рубашки. На ходу шепнув ему о происшедшем, бегу на бак, догнав на палубе семенящего боцмана.
— Что там случилось, Иваныч, чего переполох такой, как в курятнике? – спросил боцман.
— Ах ты ж, Господи, — выслушав, Степаныч пробормотал, крутя маховик якорного тормоза, — только бы не побило никого.
— Вира канат, — раздается в динамике. Мерно гудит лебедка брашпиля, шумит вода в клюзе. Отбиваю рындой количество оставшихся смычек. Канат натянулся вертикально вниз.
— Якорь встал, — докладываю на мост. Вскоре показался и сам якорь.
— Якорь чист, — доложил капитану и тут же раздался резкий звук машинного телеграфа. Корпус сильно задрожал, и судно начало быстро разворачиваться. Вскоре мы уже бежали туда, куда ушел мотобот.
— На баке, остаться и вести тщательное наблюдение за поверхностью воды. Боцману, послать на мост двух матросов, резко прозвучал голос капитана в динамике. Боцман поднял руку, давая понять, что услыхал и пошел на палубу, в район подшкиперской. Вскоре оттуда в сторону мостика пошли плотник и артельщик.
— А кого я еще пошлю? Двое на боте, двое с вахты… — будто оправдываясь, ворчал боцман.
— А может быть, они просто рацию уронили в воду? – вслух подумал я.
— Не думаю. Если судить по тому, что ты рассказал, там что-то не то. Вишь, как капитан всполошился – на его совести всё, ежели чего…
— Это почему же на его совести? Чиф что, малое дите?
— Да дело в том, что пароходство давно уже запретило на рыбалки, да на охоты на мотоботах ходить… Много народа почем зря сгибло на таких гулянках.
— А почему, что случалось?
— Да кто ж его знает… Всякое бывало. То находили потом только бот перевернутый, то перестреляли друг друга по пьянке, а то и местные побаловались…
— Чукчи, что ли?
— А кто же их знает, чукчи или другие кто? Много их тут всяких, уследишь
разве в горах, снегах да льдах этих.
— На баке, внимательно смотреть вперед! – раздался в динамике голос
капитана.
— Есть, смотреть внимательно, — ответил я.
Мы с боцманом молчали, напряженно вглядываясь в серый размытый горизонт, пытаясь увидеть там, на воде, хоть что-нибудь. Внизу шумела вода, рассекаемая тяжелым литым форштевнем, но это был не тот привычный веселый плеск, а что-то тревожное, тяжелое слышалось нем, этом шуме. Мне пришла в голову когда-то прочитанная мысль о том, что океан – живое существо. Он все видит, помнит и чувствует. Наверное сейчас океан переживал вместе с нами. А может быть, он всё уже знает, только не может рассказать? Через какое-то время с моста донесся звук машинного телеграфа. Судно стало замедлять свой бег.
— У левого якоря стоять. скомандовал капитан с мостика.
Судно сильно задрожало – машина заработала на задний ход. Смотрю за борт. Светлое пятно возмущенной винтом воды дошло до середины корпуса. Зазвенел машинный телеграф. Сейчас будет команда.
— Отдать левый, травить до четырех смычек в воду, — тут же раздалось в
динамике.
Боцман крутит маховик стопора, и тяжелая цепь с грохотом, поднимая облачко бурой пыли, ржавчины и сухих остатков ила, летит в клюз, увлекаемая тяжелым якорем. Помаленьку, то отпуская, то зажимая стопор,
боцман потравливает цепь. Я слежу за соединительными скобами между смычками и отбиваю рындой, сколько вышло. Вскоре выходит четвертая.
— Зажать канат.
Минут через десять сильно натянувшийся канат ослаб.
— Вышли на канат, стопора зажаты, — докладываю на мост.
На баке — свободны, третьему и боцману подняться на мостик, — звучит в ответ.
На мостике было людно – капитан, помполит, стармех, электромеханик, второй и мы с боцманом.
— Товарищи, учитывая ситуацию, считаю нужным направить в речку мотобот. Дедушка, кто пойдет на боте? Сам останешься.
— Тогда пойдет третий механик.
— Хорошо. Пойдут второй помощник и третий механик. Возьмете с собой аптечки, кончиков разных, одеяла. У артельщика получите пару бутылок водки. Боцман, останетесь на судне. Пойдет плотник. И, дедушка, дайте
еще кого-нибудь из мотористов. Алексей Иванович, выдайте второму сигнальные ракеты и рацию. Связь через каждые пятнадцать минут. Через полчаса мотобот отошел от борта и побежал в сторону небольшой долинки, где и была эта речка. Все затихли в ожидании.
— Мост, я «двойка». Вхожу в речку.
— Есть, понял.
— Мост, я «двойка», прием, — вновь раздается минут через пять-семь голос
второго.
— Слушаю, — опередил меня капитан, взяв трубку радиостанции.
— Вижу палатку, разбросанные вещи. Людей не видно. Бота тоже.
— К берегу не подходите, внимательно осмотритесь и попробуйте покричать, — помолчав, сказал капитан.
— Кричим. Никого нет. Прошу разрешение подойти к … — связь неожиданно обрывается.
— Двойка, что случилось? Отвечайте немедленно! — с трудом сдерживаясь, ровным голосом повторял раз за разом капитан.
— Двойка, говорит капитан. Немедленно возвращайтесь! – явно теряя спокойствие, говорит капитан в трубку.
— Я двойка, нас обстреливают, идем обратно, — неожиданно прорвался взволнованный голос второго, заглушаемый грохотом двигателя. Скорее всего, он был на дне мотобота, рядом с двигателем.
— Вас понял, ждем. Все живы?
— Да, все живы. Вышли из-под обстрела, идем домой.
— Радиста на мост, — резко приказал, повернувшись ко мне, капитан.
— Вижу «двойку», выходит из речки, — доложил я, увидев показавшийся из- за камней белый нос мотобота.
Весь экипаж был у борта. Молча глядели на подходящий мотобот. Метров за сто стали видны следы от пуль на борту бота. За рулем — второй. Телогрейка на его плече была разорвана и оттуда торчали красные от крови клочья ваты. Второй механик сидел на дне. Плотник подал конец боцману и тот, привязав его к трапу, спрыгнул в бот. На трап спустились артельщик и электромеханик. Вместе они помогли подняться на борт бледному как
смерть третьему механику и ревизору.
— Боцман, мотобот на борт,- громко сказал боцману капитан, наблюдающий сверху за происходящим.
— Стармеха в машину, — продолжил он, обращаясь ко мне, — снимайтесь с
якоря, Алексей Иванович и следуйте к Сиреникам. За милю до отдачи якоря
сообщите. Я – в лазарете.
— Есть, — ответил я.
— И еще, радисту – организовать связь с Сирениками, сообщить о случившемся. Пусть сообщат об этом пограничникам, — добавил капитан.
На левом борту загудела лебедка – это поднимался мотобот. Через пару минут на мост забежал боцман.
— Где мастер?
— В лазарете. Степаныч, на бак и сразу вира канат — снимаемся с якоря.
— Ты будешь сниматься, Иваныч?
— Да.
— Ну, удачи тебе, сынок!
— К черту! Степаныч, пришли артельного на руль.
Выбрав якорь, дал телеграфом ход. Проложил курс. Когда осталась миля, позвонил капитану.
— Миля до точки. Дал стоп. — доложил капитану
— Та-ак… Понял. Мы тут еще работаем с первым помощником, становитесь
сами, — ответил капитан.
— Есть. Понял, — ответил я, ощутив, как от неожиданности сильно забилось
сердце. Впервые сняться с якоря – одно, а вот встать самому впервые – это
совсем другое!
— Ни фига себе, компот, — буркнул себе под нос.
— Не понял команды, — раздалось от руля.
— Отставить, не было команды. Так держать.
— На баке, у левого якоря стоять, — Через полчаса сказал я в микрофон и поставил телеграф на «средний назад».
— Отдать левый якорь, глубина тридцать метров, травить до четырех в воду, как учили, даю команду. Боцман поднимает правую руку и с бака раздается грохот.
Через полчаса на мост поднимаются капитан и помполит. В руке у капитана заполненный колонками цифер бланк радиограммы.
— Начальника рации на мост.
Передав криптограмму радисту, он склонился над картой, разглядывая нанесенное мной место. Померял измерителем дистанции до мысов и подняв голову, серьезно посмотрел мне в глаза.
— Неплохо для первого раза, — Алексей Иванович.
— Спасибо, как там ребята? – спросил я.
— Второй ничего, рана не очень серьезная, кость не задета. Обработал, перебинтовал, укол сделал – все нормально должно быть. Вот с механиком похуже. Похоже на серьезное сотрясение, сильно ударился головой.
— К нам моторка из поселка идет, — раздался с крыла голос артельщика.
— Встречайте и ведите ко мне.
В моторке были трое. Двое офицеров-пограничников с автоматами поднялись по трапу и я провел их к капитану, где уже находились
помполит, стармех и второй помощник. Совещались они примерно с
полчаса. Затем военные сошли с борта и унеслись к поселку. Второй поднялся на мост.
— Как ты, как себя чувствуешь? — тут же подступился я к нему.Да ничего, жив, — слабо улыбаясь, ответил он.
— Что погранцы говорят?
— Километрах в ста отсюда зэки из лагеря сбежали. Двух охранников положили и оружие забрали. Похоже, они это. Не ждали их здесь, думали в другую сторону пойдут, к аэродрому.
— А где же люди? Да и бота ведь нет.
— То-то и оно! Ищут. И погранотряд поднят, и солдаты из части неподалеку ищут. А сейчас еще и охотники местные выйдут на поиск. От этих никто не укроется здесь. Главное — сейчас никто не знает, на боте они ушли или в горах здесь где-то прячутся. Скоро и вертолеты прилетят… Нам сказали, чтобы никого не подпускали к борту. Если что – гудеть. Помощь сразу придет. Ну, да ладно, пойду полежу немножко, а потом сменю тебя.
— Ты лежи, а я ничего, постою сколько нужно. Только артельного сгоняю за кофейком и все. Так что, не дергайся — зализывай рану!
Через час в Сирениках сел вертолет. Минут через пятнадцать он взлетел и
пошел в сторону речки. День прошел в тревоге за товарищей. Все ходили
молчаливые, без обычных улыбок и смеха в курилках. Вечером капитан
сменил меня, чтобы я мог вздремнуть немного и снова заступить на вахту.
Быстро поужинал и упал на диване. Уснуть удалось с трудом. В полночь в
дверь постучал матрос и сказал, что у меня есть минут двадцать. Я нырнул
в душ и свежий, отдохнувший поднялся на мост.
— Готов? Как самочувствие?
— Все отлично, готов.
— В таком случае, желаю спокойной вахты. Если что – немедленно звоните. Внимательно за обстановкой следите.
В обычной обстановке нести рейдовую вахту всю ночь тяжеловато. Временами накатывает такое желание уснуть, что просто сил нет бороться с ним. В такие моменты можно уснуть в любом положении, даже стоя или на ходу. Сознание перестает взаимодействовать с твоим телом. Совершенно предательски, независимо от твоей воли оно отключается, а тело продолжает действовать само, без управления. Курсантом, неся как-то
вахту дневального по роте, я таким образом сшиб тумбочку с телефоном. Шагая взад и вперед, потерял на какое-то мгновение контроль над своим сознанием и «наехал» на тумбочку. Грохота от ее падения хватило на то, чтобы спать не хотелось часа два.
Еще в училище пришлось научиться маленьким хитростям. Зимой это – кусочек льда или снега за шиворот. Летом – руки под кран и помыть в холодной воде до локтя – на часик сон отбивает. Хороший способ – намочить рукав водой. А еще один фокус – жевательная резинка. Пара пластиков и, жуя большой ком, каким-то странным образом перестаешь хотеть спать!
В ту ночь все обстояло иначе. Серьезность происходящего и тревожное ощущение того, что в любую минуту может произойти что-нибудь еще, напрочь отогнало сон. Кофе со сгущенкой, принесенные артельным, были
совершенно не при чем. Бесед, столь обычных между штурманом и матросом на однообразной ночной вахте, тоже не было.
В шесть утра прилетел вертолет. Зависнув над палубой в районе третьего трюма, он сбросил на палубу вымпел – цилиндрический металлический пенал с длинной красной лентой, и улетел. По моей команде, артельный побежал за ним вниз. Я позвонил капитану. Когда артельщик поднялся на мост, капитан принял у него вымпел.
Отвинтив крышку, он достал лист бумаги и долго читал. На мосту уже были второй и начальник рации.
— Нашли наших. Старпома среди них нет. Двое серьезно ранены, буфетчица легко. Всех повезли в порт Провидения, в больницу, — сказал капитан.
— А беглых-то что, поймали? – поинтересовался радист.
— Об этом здесь ничего нет, — ответил капитан, — сделайте связь с начальником пароходства.
— Понял. Будет готово – позвоню.
Через час капитан вышел из радиорубки и велел предупредить второго, чтобы он после завтрака сразу поднялся на мост и снимался на бухту Провидения, а я уже сейчас могу идти завтракать и затем – сразу на бак.
— А я с первым помощником поработаю в каюте, — добавил он, и мне не нужно было объяснять, что они будут готовить очередную криптограмму.
Через час мы уже шли в сторону Провидения. Время от времени второй, трогая рукой перевязанную левую, морщился. Видимо, рана давала знать о себе. Когда мы уже подходили ко входу в бухту Провидения, капитан
поднялся на мостик и долго что-то писал в судовом журнале. И опять, в который уже раз за последние сутки, мы с боцманом дышали свежим воздухом на баке. Судно вошло в бухту и встало на рейде порта
Провидения. Поднявшись в каюту, собрался было сходить в душ, когда ожил телефон. Звонил капитан.
— Алексей Иванович, зайдите ко мне.
— Присаживайтесь, — сказал он, указывая на кресло у своего стола, — предстоит серьезный разговор.
Сел, молча ожидая, что он скажет. Думать, предполагать что-то не хотелось. Скорее всего, я просто устал с ночи, а может быть потому, что ситуация была такая, что вряд ли что-то можно было предугадать.
— Итак, положение сложное. — начал капитан — Старпома на судне нет. Второй ранен, но думаю, что скоро будет полностью в строю. Не буду ходить вокруг да около. Вопрос мой к вам состоит в том, готовы ли вы взять на себя выполнение обязанностей второго помощника? Понимаю, что всего месяц как из училища, опыта практически никакого, но я все это время присматривался, и мне понравилась ваша хватка. Не скрою, начальник пароходства оставил это решение за мной, на моей ответственности. Вот, я и спрашиваю, готовы
ли вы к занятию этой должности? Ответ мне нужен немедленно, потому что в случае отказа я буду решать вопрос о снятии помощника с любого из судов, идущих в Арктику. Времени на раздумья нет. И еще, мне не нужны ваши громкие слова. Мне нужна уверенность в том, что вы справитесь.
— Я готов, — совершенно не задумываясь, ответил я, тут же поразившись своей то ли храбрости, то ли наглости.
— Спасибо. Вы свободны, Алексей Иванович. Вся остальная информация будет у Николая Петровича. Он исполняет обязанности старшего помощника.
— Всё, дуй спать! Сам подниму, когда что-то прояснится.
Бедный мой диван! Неужели, так и не суждено ему увидеть меня важным, степенным, счастливым, веселым и довольным, каким я представлял себя в курсантские годы, мечтая о будущей работе. Не представлял я себя в тех мечтах таким вот небритым, выжатым, измочаленным и тупо-безразличным ко всему из-за усталости. Вздохнув от этих мыслей, испытанным уже способом натянул телогрейку на голову и бухнулся на диван, на лету проваливаясь в тяжелый сон.