Сразу по возвращении домой жизнь моя закружилась, завертелась в сумасшедшем вихре. Она уже не могла существовать в прежнем виде. Что-то во мне изменилось настолько, что не было больше места в моей душе для старого мира, рушившегося словно карточный домик.
В течение первого месяца я разрушил свой семейный очаг, если то, что еще существовало, можно было так назвать. Это были декорации, как в каморке у папы Карло. Только одно было настоящим – сын, но я и не собирался терять его. А потом была поездка на Северный Кавказ и медовый месяц в Архызе, а по возвращении – суд и развод. Ну, да всё это – тема для других рассказов,если они будут, в чем я сомневаюсь.
«М. Урицкий»
Итак, разрубив гордиев узел семейных дел, я получил проблемы в служебных. Как меня и предупреждали в кадрах, вопрос о моем капитанстве был отложен руководством пароходства в связи с этими событиями. Ну, да я знал, что делаю, и потому был готов ко всему. Первое моё направление было снова старпомом на небольшое пассажирское судно – «М. Урицкий», немецкой постройки, из серии, которую в пароходстве называли «рысаками», с экипажем 100 человек. Судно было в почтенном, почти двадцатилетнем возрасте и ходило оно к рыбакам, в экспедиции.
Я упустил одну немаловажную деталь. Впервые в истории Дальневосточного пароходства буфетчицей в кают-компании пассажирского судна работала жена старпома. То есть моя. При этом, с ведома капитана и комиссара, она официально жила в моей каюте. Сначала, как только в экипаже узнали об этом, все притихли – что будет?
А не было ничего. На мою работу она ни малейшим образом не влияла и не касалась её. Являясь моей прямой подчиненной, она работала так, что остальные могли только стремиться ТАК работать! Взаимоотношения с экипажем у неё сложились отлично. Расписались мы чуть позже, через несколько месяцев, но за то время, пока мы работали вместе, партком и отдел кадров достали всех, посылая инспекторов, пытавшихся выудить компромат на нас. Бесполезно! Капитан и комиссар отбивали все атаки, да и весь экипаж был за нас. Никто, ни разу не сказал плохого слова. Зная, что такое экипаж пассажирского судна, состоящий более чем наполовину из женщин, можно представить себе, как кадры и партком удивлялись такому единодушию. А потом жена списалась и окончательно перешла на береговую жизнь. Её приняли на работу в отдел кадров пароходства.
Работа наша была определённая и постоянная – доставка в разные рыбопромысловые экспедиции сменных экипажей на плавбазы, плавзаводы и добывающие суда. Мне была уже знакома работа в экспедициях после того, как я ходил туда на сухогрузе, и поэтому особого волнения не было. Как оказалось, напрасно.
Возить рыбаков – особое занятие. С одной стороны, это очень хорошо организованные и профессиональные люди, а с другой…
Сухой закон
В экспедициях всегда действует жесточайший сухой закон. Никто, даже капитан-директор плавзавода, не имеет спиртного. При отходе рыбацких судов из портов их самым тщательным образом «чистят» от спиртного, но даже если что и вывозится, оно обычно быстро «уничтожается», и в экспедицию суда приходят свободными от алкогольных напитков.
Единственным источником доставки спиртного могут служить только суда, приходящие в экспедицию с «большой земли». Добывающие суда в порты не заходят. Остаются только грузовые да наше, пассажирское. Были, конечно же, попытки продавать водку рыбакам втридорога, но это крайне опасно, так как каралось самым суровым способом. Виновного списывали с судна и судили. За спекуляцию можно было поплатиться сроком и судьбой.
Особым местом «битвы за трезвость» рыбаков было и наше судно. Первое сражение происходило ещё в порту. Во Владивостоке это был причал № 30. Он находится в самом центре города. Мы стояли кормой к причалу и были готовы к посадке. Задача состояла в том, чтобы закончить посадку к 11.00, поскольку в это время открывались винные магазины и отделы в гастрономах, а у нас был печальный опыт такой задержки.
Посадка
Посадка в тот день должна была начаться в 09.00, однако пограничные власти были заняты. Мы очень нервничали, потому что народ у трапа начинал поглядывать на часы – заветный миг приближался. Наши вопли в эфире насчет властей не находили отклика. И вот, это случилось – магазины открылись. Уже через 15 минут водка полилась рекой. Рыбаки пили водку так, что создавалось впечатление, будто они хотят напиться её вперёд на те девять месяцев, что будут для них «сухими».
Стоя на корме, мы с тоской наблюдали за происходящим. В толпе чётко выделялась группа людей, не участвующих в этой оргии. Они имели кавказскую внешность, их было человек десять-пятнадцать. Весь вид этой группы говорил об их агрессивности. Чувствовалось, что достаточно искры… Как и водится на пьянках, эта искра не заставила себя долго ждать. Они зацепили друг друга, пьяные и трезвые. Сначала дрались двое, потом к ним присоединились ещё несколько человек, и вскоре всё переросло в побоище персон на 20-30.
На причале всё время присутствовал милиционер. Он попытался как-то остановить драку, но не тут-то было! Тогда он достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. Ситуация развивалась как в плохом боевике. Кто-то из кавказцев, взяв пустую бутылку за горлышко, разбил её о бетонную тумбу и пошёл на милиционера с острым стеклянным оружием в руке. То же самое сделали и его друзья. Милиционер выстрелил в воздух, однако тот продолжал идти, и тогда милиционер выстрелил на поражение.
Вскоре подлетели грузовики с милиционерами и солдатами-пограничниками. Драка была прекращена. Мы отказались делать посадку в тот день, и народ разошелся. С тех пор посадка никогда не начиналась позже 09.00.
На трапе при посадке стояла группа матросов, которые и были тем заслоном или фильтром, который не давал пассажирам пронести спиртное. Всё, что у них находили, летело за борт, если оно было в бутылках, и выливалось, если в другой таре. Несогласные с такой процедурой просто не допускались на борт. Чего мы только ни насмотрелись! Это были и волейбольные мячи, наполненные водкой, и гитары с пластиковыми мешочками внутри, и 70-литровые мешки из плотного полиэтилена, в которые фасуют рыбную муку, позволяющие весь объём чемодана или сумки заполнить водкой. Конечно же, что-то всё равно проносили, но это была такая малость, что водки не хватало даже до вечера.
На что способен пьющий человек ради того, чтобы выпить? Как я узнал, работая на «Урицком», очень на многое.
Урок человеколюбия
Петропавловск-Камчатский. Ранний вечер. Мы стоим на рейде. На борт прибыли пассажиры – рыбаки, идущие в экспедицию. Утром должны были привезти следующую группу. Рейдовым катерам подход к нам запрещён. Сижу в каюте, занимаюсь своими делами. Стук в дверь. Передо мной – женщина лет пятидесяти, вся в слезах. Усаживаю её и пытаюсь успокоить. Она сообщила, что уверена, будто оставила включённым электрический обогреватель, а у живущей отдельно дочери нет ключа. И так далее, в этом же духе. Женщина клялась здоровьем своим и дочери, что говорит правду, умоляя отпустить её на час-полтора. Звоню на мостик, даю вахтенному помощнику разрешение на вызов рейдового катера. Звоню капитану, докладываю. Он смеётся:
– Какой же ты ещё молодой! Ну, да я не против человеколюбия, только усильте наблюдение – будет катер с водкой.
Я поднялся на мостик и сказал вахтенному помощнику включить радар и постоянно смотреть, чтобы никто не мог незаметно подойти к нам. Обо всём подозрительном докладывать немедленно. Доклад поступил часа через три. Незадолго до этого женщина прибыла на последнем рейдовом катере с пустыми руками.
Вахтенный позвонил и сказал, что от бухты Сероглазка, где размещается база рыболовного флота, в нашу сторону идёт катер. Я поднялся на мост. Действительно, радар показывал, что курсом на нас бежит катерок. Позвонил боцману, и он с несколькими матросами пошёл на корму. На кормовой пассажирской палубе стояли люди, явно вглядывающиеся в темноту. Среди них была она…
Вскоре катер типа КЖ, то есть совсем маленький рассыльный катерок без навигационных огней и практически бесшумно, как «Летучий голландец», подошёл к корме. С пассажирской палубы полетел плетёный капроновый конец. Его мгновенно и ловко привязали к огромным сумкам на палубе катера и помахали рукой. Сверху потянули. Сумки взмыли вверх, а катер, дав полные обороты двигателю, отскочил от борта и растворился в темноте. Матросы, находящиеся на швартовой палубе, ниже пассажирской, перехватили конец и перерезали его. Сумки полетели в воду…
С тех пор я никогда больше не поддавался на такую удочку. Насколько изобретателен ум человека, жаждущего выпить – это бесконечная тема!
Гуляем, ребята!
Была среди рыбаков ещё одна интересная категория людей. Практически из рейса в рейс мы возили таких «туда и обратно». Придя с путины, они снова шли с нами в экспедицию после нескольких дней пребывания в родном порту. Путина длится в среднем 9 месяцев, и за это время в те годы человек мог ежедневным, каторжным 12-15 часовым трудом заработать в экспедиции 10-15 тысяч рублей. Для того времени это были просто фантастические деньги! Столько стоила новая «Волга», а машин круче мы тогда не знали. Достаточно сказать, что авиабилет в Москву из Владивостока стоил 230 рублей.
Так вот, некоторые «особо талантливые» рыбаки умудрялись за один вечер спустить всё, оказавшись в одних штанах (не всегда своих) на улице, без копейки на трамвай. Конечно же, они не тратили их специально. Они просто шли в кабак и с куражом, показывая всем пачки денег, напивались там, а затем уходили с какими-то девочками. Итог – смотри выше. И вот, они снова у нас на борту, в какой-то одежонке, выданной сердобольными соседями или собутыльниками, отправлялись на долгие девять месяцев, чтобы проделать тот же круг… Это в лучшем случае, а бывало, что и другой конец у истории получался, более печальный.
А ещё, на рыбаках были свои умельцы, которые умудрялись из томат-пасты,которой было очень много на плавзаводах, поскольку использовалась она в консервах с томатной заливкой, делать бражку. Это было что-то страшное… Отвратительный вкус при употреблении и с трудом переносимые головные боли потом не останавливали, потому что между этими двумя стадиями был хмель!
Изготавливался там и «элитарный» напиток, который был доступен не каждому. Назывался он «коньяк БФ». На судах очень много люковых закрытий, герметичность которых обеспечивали резиновые уплотнения, склеиваемые при помощи клея БФ-88. Технология превращения клея в напиток проста. В клей насыпают много соли и сильно мешают при помощи дрели с насадкой. При этом вязкая часть сбивается в комок и выбрасывается, а оставшаяся жидкость содержит большой процент спирта. Преотменнейшая гадость, я вам доложу! Нормальный человек с нормальным желудком просто умрёт от неё. Совершенно неудобоваримая штука, поскольку кроме спирта в смесь входит и какой-то процент бензина.Однако же и её пьют!
Крабы
Один из рейсов делали в ОМЭ, то есть Охотоморскую минтаевую экспедицию. Всё было то же самое, только холоднее, чем в Южнокурильской. Один раз эта обыденность была нарушена. Мы везли несколько экипажей в крабовую экспедицию, которая была там же, в Охотском море, у северо-западных берегов Камчатки. Очередной СТ (сейнер-траулер) с траловой палубой, заваленной крабовыми ловушками, пришвартовался к нашему борту и обратился с просьбой дать ему немного пресной воды. Я вышел на крыло мостика. Неожиданно меня окликнули с траулера по имени и фамилии. Это был мой однокашник, который после выпуска пошёл работать в рыбоколхоз. Он был капитаном этого траулера.
– Крабов возьмёшь?
– Конечно же, возьму.
– Тогда давай сетку.
Я спустился в каюту и в прикроватном ящике нашёл сетку-авоську. Поднявшись на крыло, хотел уже перебросить её, но вид хохочущего до слёз Валеры остановил меня.
– Грузовую сетку давай! – сквозь смех прокричал он.
Вызвал боцмана. Матросы быстро вооружили кран, подали на палубу СТ сетку. Обратно она вернулась с двумя тоннами великолепного камчатского краба, который и был сварен за ночь в солёной забортной воде в огромных барабанах нашей прачечной. Потом была кропотливая работа – разрезать ножницами толстенные лапы, выбирать крабовое мясо и укладывать в поддоны. Всё это уносилось в морозильную камеру и там замораживалось. Руки были поколоты шипами на крабьих лапах и нестерпимо зудели. Пришлось долго отмачивать их в горячей воде. Не стоит и говорить, что крабового мяса я наелся тогда более чем вдоволь!
Из меню тех дней: яичница с крабами готовилась путем обжаривания полукилограмма крабового мяса на сливочном масле и последующего вбивания туда пары яиц. Возможны вариации. Например, то же самое, но без яиц. Незаметно пролетел год и наступил отпуск, который вместил в себя первую поездку на Украину, в Донецк, для знакомства с тёщей и тестем.
Отпуск, как и положено ему, пролетел одним днём, и вот, я перед инспектором отдела кадров, получаю направление старпомом на другой «пассажир».
«Ольга Андровская»
Такого же уровня и класса, что и «М. Урицкий», судно было более молодое, современное. Помещения более уютные, каюты удобные. Капитаном меня пугали все. Начали знакомые в вестибюле отдела кадров, закончили другие знакомые в пароходской столовой. Самодур, мол, старпомов на завтрак потребляет одного за другим и так далее. Однако мы с ним как-то сразу сработались. Пару недель он посмотрел, как я веду свои, старпомовские дела, как руковожу штурманами и палубной командой, общаюсь с властями, швартуюсь и… отдал мне судно. Сам же он предпочёл заниматься своими, более приятными делами амурного уклона, до которых был очень охоч. Меня это вполне устраивало.
Наступила весна, и мы встали на линию Сахалин – Южные Курилы. Сама по себе линия не сложная, но многое там я увидел впервые. Прежде всего – как живёт народ на островах. Сегодня, когда жизнь там стала на порядок хуже(книга писалась в 2007 году, оттуда и впечатления…), та жизнь кажется почти нормальной, но…
Посадка
Первое, с чем я столкнулся, была посадка пассажиров на Шикотане. Судно встало на якорь у входа в бухту, где расположился посёлок Малокурильск. Вскоре подошёл катер, буксирующий лагом (привязавшись бортом) плашкоут (несамоходную баржу), на палубе которого жались друг к другу около сотни человек.
Мест на судне было не более 70. Именно тогда я впервые увидел, как народ может давить друг друга в стремлении попасть на судно. Женщины, дети – всё равно, лишь бы попасть… Картина очень напоминала кадры из исторических фильмов о посадке в Крыму белогвардейцев и беженцев на пароходы, уходящие в Турцию во время гражданской…
Происходящее здесь было не в кино, а наяву, а потому намного страшней. Мы вынуждены были прекратить посадку. Выставив несколько крепких матросов, первыми пропустили женщин и детей.
Всё объяснялось очень просто. Наше судно было единственной транспортной ниточкой, связывающей южные Курилы с Сахалином и дальше – с материком. Не сесть на судно означало не попасть туда, куда нужно было. Ломались отпуска, планы, судьбы…
Такая же обстановка была и на Итурупе, и на Кунашире. У военных были свои самолёты и вертолёты, которые иногда летали из Южно-Сахалинска на все три острова, но далеко не каждый из них мог этим воспользоваться. Для этого нужны были или высокое положение, или серьёзные связи с летунами.
Пассажиры на южно-курильской линии были в основном военными и их семьями, а ещё были группы студентов и сезонных рабочих, приезжающих во время сайровой путины на рыбокомбинаты, да рыбаки. Местные жители мало путешествовали. Это за них делали их дети, выезжающие на лето в лагеря и студенты, когда-то уехавшие учиться и приезжающие на каникулы домой.
Груз
Кроме пассажиров, мы всегда везли на острова почту. В грузовом трюме для этого существовал специально оборудованный отсек для неё. Это были посылки, бандероли, мешки с заказными письмами, одна-две тонны на каждый остров. А ещё везли на острова кое-какие продукты. Обычно это были какие-то небольшие партии чего угодно для магазинов. Основное, массовое завозили на грузовых судах.
Именно тогда я узнал, что на островах (точно так же, как и в Заполярье, в Арктике) самое ценное из продуктов – свежие картофель, лук, морковь, варёная колбаса, сливочное масло и яйца. На эти продукты у местных жителей можно было совершенно свободно менять икру и красную рыбу. Некоторые так и делали. Местный фольклор своеобразно описывает эту ситуацию:
«Ладно, – думает полковник, – не беда, что путается с прапорщиком. Всё равно, надоест ей это и бросит она его, а что картошку без меня жарили –никогда не прощу!».
Дело в том, что для питания и военных, и населения практически круглый год привозился сухой картофель, сухие лук и морковь. Прямо скажу – гадость отменная! И на вид, и на вкус. Свежие овощи доставлялись на грузовом судне, и хватало их на месяц-два. Яйца обычно покупали ящиками. Треть их, как правило, портилась. О варёной колбасе даже и не мечтали, разве что на судах удавалось разжиться тем, кто был связан с экипажами. Её вообще не завозили на острова. Завозили только твёрдокопчёную, но на неё им и смотреть уже не хотелось. Если тебя приглашали в гости, то не было дороже подарка, чем набор из этих продуктов. Всё объяснялось тем, что на островах электроэнергия, получаемая от дизельной электростанции, была очень дорога и ограничена как по мощности, так и по времени. Мощные продуктовые склады-холодильники по этой причине просто отсутствовали.
Как-то раз, погрузили мы в порту Корсаков 500 коробок яиц. Плотник, принимающий пресную воду, прозевал что-то, и в трюм набралось примерно с полметра воды. Это было большое ЧП.
Выйдя в море, мы устроили что-то вроде субботника и выгрузили яйца на палубу. Целые, сухие коробки вернули в сухой уже трюм, а мокрые разложили на палубе для просушки. Яйца так, в ячейках и стояли штабелями на носовой палубе, обдуваемые встречным ветерком. Встав на рейде Курильска, ждали плашкоут с людьми. Я только сменился с вахты и был на мостике, в штурманской рубке, где записывал в судовой журнал данные по своей вахте.
Слышу, матрос зовет меня возбужденным голосом. Вышел из штурманской. Широко улыбаясь, он указал мне на большую, растрепанную ворону, что села на штабель яиц. Она поглядела по сторонам, а затем взяла яйцо в клюв и улетела в сторону берега.
Через пять минут она вернулась и опять улетела с яйцом.
Мы позволили ей сделать ещё пару рейсов и остановили этот процесс, посадив там матроса. И вовремя, поскольку с ней прилетели ещё две вороны. Это было уже слишком!
Природа
Природа в южной части Сахалина и на южных Курилах просто уникальна! Когда я впервые побывал на Сахалине, меня поразили огромные лопухи, папоротники и хвощи – совсем как в фантастических фильмах о доисторических временах. Высота лопуха достигает 3 метров, а листа – двух и более метров в диаметре. Хвощи и папоротники также по нескольку метров высотой.
На острове растут и овощи совершенно фантастических размеров. Однако привезённые на материк, эти растения растут как обычные, ничем не отличаясь от других. Этот феномен так и не раскрыт до сих пор. Грибы, в основном обабки, также достигают небывалых размеров, достигая веса в несколько килограмм.
А ещё, там растет уникальная ягода красника. Местное её название – клоповка. Если лимонник тонизирует и повышает давление, калина понижает его, то клоповка делает и то, и другое в зависимости от того, что нужно организму. Высокое она понижает, а низкое повышает. Одним словом, приводит в норму. По вкусу клоповка и представляет собой что-то среднее между лимонником, калиной и брусникой, а по виду – красная ягода, поохожая на калину, но чуть крупнее. Есть ещё одно интересное свойство у нее: засыпанная сахаром в банке, она дает очень много сока. Конечно, само по себе это не уникальное явление, но, если слить сок и досыпать ещё сахар, то ягода опять даст сок и так – долгое время, пока совсем не истощится. По крайней мере, раз пять её можно так «эксплуатировать».
Сахалин никак не назовешь ни тропической, ни субтропической зоной, но и на Сахалине, и на Курилах растёт бамбук. Он не такой, как в тропиках – высокий и толстый, а тонкий и высотой не более двух метров. Больших морозов на островах бывает очень мало, но вот дождей и ветров – очень большой перебор! И зимой, и летом все циклоны и все тайфуны, проходящие через Приморье и Японию, навещают Сахалин, и Курилы. Это выражается в чрезмерном количестве туманов и осадков за год, да в частых ураганных ветрах. С огородами на Курилах проблемы – практически ничто не вызревает за лето из-за такого климата.
Гражданские люди в основном занимаются обеспечением военных, а также живут рыбозаводами, которые находятся в полусонном состоянии за исключением нескольких месяцев, когда идёт лососевая и сайровая путина. В эти летние месяцы жизнь на островах просто кипит! На сайру приезжают студенческие отряды и большие группы женщин, завербовавшихся на путину.
Живут и те, и другие в длинных низких бараках, построенных, судя по их «стилю», сразу после войны. Живут скудно, потому что большие заработки на сайровой путине на Шикотане – это миф. Учитывая, что народ приезжает молодой и весёлый, деньги быстро заканчиваются, и до следующей зарплаты женщины иногда даже голодают. Именно поэтому заезжие рыбаки и моряки являются объектом повышенного внимания.
Сайра
Вся сайра, которую мы так любим, ловится и закатывается в баночку здесь, на Шикотане, в посёлке Малокурильск. Практически, вся гражданская жизнь Шикотана посвящена этой симпатичной и очень вкусной рыбке. Рыбокомбинат представляет собой главное производство и причал для сейнеров, которые загружают на отходе перемолотый лёд и сдают пойманную рыбу или, как они её называют, «сырец», пересыпанный этим льдом.
Лед – это особая забота при отсутствии стабильной и постоянной электроэнергии. Главное производство – это большие деревянные цеха, где расположены линии со станками по разделке и нарезке рыбы, конвейеры и столы для ручной укладки сайры, а также линии по закатке баночки, которую привозят грузовые суда. Всё оборудование такое же, что и на плавзаводах.
Работа эта сезонная, всё остальное время жизнь на комбинате едва теплится. Всю зиму намораживается лёд в холодильнике, представляющем собой большой котлован, в котором постоянно заливается как бы каток. Сантиметр за сантиметром выращивается огромная масса, и к весне весь котлован, дополненный нарощенными засыпными деревянными стенками, наполняется чистым, прозрачным льдом. Сверху насыпается метровый слой опилок.
Летом этот лед пилится бензопилами и, измельчённый специальными мельницами на причале, подвозится у судну, где засыпается в трюма сейнеров. Пойманная рыба охлаждённой привозится на рыбокомбинат, где немедленно перерабатывается.
Ловится сайра ночью, на свет. На сейнерах установлены сверхмощные лампы, которые светят за борт. Рыба собирается в плотный косяк у борта, и её оттуда просто выкачивают специальными рыбонасосами. Вода сливается за борт, а рыба попадает в трюм со льдом. Сайра – чрезвычайно нежная рыба и не переносит долгого хранения, а при заморозке теряет свои качества. Именно поэтому её ловят маленькими сейнерами, каждый вечер выходящими в море и возвращающимися утром к причалу. За день успевают переработать весь ночной улов.
Лосось
Эта рыба, как и сайра – богатство южных Курил. Каждый год летом здесь идёт путина; в ней участвуют сейнера и одна-две плавбазы, которые принимают у сейнеров эту рыбу и обрабатывают её – морозят, солят, закатывают в банку. Там же делается и икра. В основном, это горбуша и кета, но есть и нерка – рыба с тёмно-красным, чрезвычайно вкусным мясом. Рыбу ловят неводами, окружая её и затем собирая невод в небольшой как бы ковш, из которого вычерпывают её большими сачками при помощи электрических лебёдок.
Кроме такого лова, существуют и береговые системы. Вдоль берегов у устьев речушек, куда рыба заходит на нерест, устраиваются ставники, то есть ловушки- лабиринты, куда рыба входит, а выйти не может. Она скапливается в определённых отсеках, откуда просто путем перебора сети «выливается» в так называемые «прорези» – большие лодки с выгородкой посредине, в которой дно сделано из сети. В эту выгородку сливается рыба. Так эту прорезь и тянут к берегу, где рыбу вычерпывают из неё.
В самой речке также есть пункты, где уже непригодную в пищу рыбу используют только для того, чтобы взять икру. К тому времени рыба, вошедшая в реку, становится цветной, покрывается яркими красными пятнами. Это не только пигментация, но и самые натуральные кровоподтёки. Дело в том, что подходящие к устью самцы и самки, прежде чем войти в реку, долго совершают странную процедуру – вылетают из воды примерно на метр-полтора и падают плашмя на воду. Таким образом они доводят до кондиции и икру, и молоки. Так уж природа устроила этот процесс.
Рыба в реке перестаёт кормиться, и когда икра уже созрела, сама рыба становится совершенно неспособной к дальнейшей жизни. Она обречена на гибель после икромёта. Мясо рыбы в это время несъедобно, даже кости отстают от него, а вот икра великолепна! Там её и заготавливают.
Однако наряду с вычерпыванием рыбы и икры, на Сахалине и Курилах постоянно работали и рыборазводные предприятия, выращивающие миллионы мальков, откармливая их и выпуская в море для того, чтобы они через несколько лет вернулись обратно, уже взрослыми рыбами.
И снова операция «Дичь»
Мы постоянно ходили в одни и те же портпункты и, стоя на рейде, постоянно наблюдали, как сейнеры берут рыбу. Как-то раз я и предложил капитану наладить связь с одним из них. Капитан принял идею. Спустили разъездной катерок и, взяв с собой пару матросов, а также «вооружившись» мешком картошки, ящиком лука да парой банок растворимого кофе, я двинул в разведку.
Мужики на сейнере встретили нас настороженно, но капитан, поняв, что именно мы им привезли и чего хотим, с удовольствием принял «дары» и сказал, что через два часа мы можем подойти к нему за рыбой. Так мы и сделали. На судно привезли 600-700 килограммов великолепной, отборной кеты весом по 10-15 кг каждая. Прекрасно зная, что рыбнадзор на островах и на Сахалине очень суров, мы решили сделать обходной маневр. В Курильске я поехал на небольшой рыбозаводик, стоящий на речке, и там купил по безналичному расчету около полутонны рыбы на икру. Выйдя в море, мы её выпотрошили, а рыбу – за борт. Как мы и предполагали, в Корсакове, сразу по приходу нагрянула рыбинспекция. Они обыскали всё судно, нашли рыбу и потребовали документы на неё. Документы предъявили, и инцидент был исчерпан. В те времена за рыбу и икру без документов запросто можно было загреметь на 3-4 года в места не столь отдаленные от нас. За банку икры, обнаруженную в сумке или багаже во время путины и нереста рыбы, судили…
Рыбинспекция всегда точно знала, есть у нас на борту рыба или нет, но то, что наше судно было единственным транспортом между Сахалином и островами, где сосредоточились их интересы, создавало, естественно, перевес в нашу пользу. Мы перезнакомились со всеми инспекторами, со всем их начальством, так как они постоянно ходили с нами. Именно поэтому неприятности обходили нас стороной. Тогда, на Южнокурильской линии я наелся икры на всю свою жизнь! Там же я научился и солить её, и закатывать в банку на долгое хранение. Очень жалко, что тогда у меня не было фотоаппарата, потому что сделать фотографию с большой ложкой и большим тазом икры килограммов на 10-15 было запросто!
С тем сейнером мы наладили постоянный контакт. Когда нужна была рыба, мы связывались по радио с ним заранее, и он к назначенному времени ловил нам её. Мы же возили им картофель, овощи, другие продукты. Иногда это была фляга пива. Ни водку, ни вино не возили, да они и не просили у нас этого. Во время путины на рыбацких судах жёсткий сухой закон. Когда им доводилось подойти к берегу, они «отрывались» по полной, навёрстывая «потерянное время».
Особенно остро рыба нам была нужна перед тем, как идти домой, во Владивосток. По приходу, как всегда, на борт поднималось всевозможное начальство и инспекторы. Каждому нужно было дать рыбку. Никто из них не понял бы нас, если бы в «закромах» не оказалось рыбы.
Военные люди
Среди пассажиров на этой линии всегда было много военных. Это были и отпускники, и молодые офицеры, и солдаты, добирающиеся до места службы, и демобилизованные с островов, и прапорщики, делающие свое хлопотное снабженческое дело. Однако больше всего ходили с нами разные проверяющие и комиссии. Одни и те же, они ходили с нами из рейса в рейс, и практически со всеми мы перезнакомились. Некоторые офицеры приглашали нас на отдых или в баню на свои заставы или в отдаленные части.
Через много лет, посмотрев фильм «Особенности национальной охоты», я вспоминал наши «походы» на природу с военными и думаю, что мог бы написать подобный сценарий, так как дух этих «военных» встреч был именно такой, как показан в фильме. Были и рыбалки, когда за водкой на танке ездили, а рыбу ловили при помощи двух танковозов – военных самоходных барж с моря и БТРами на берегу. Много всякого было…
Попробую описать в несколько штрихов одну рядовую поездку на природу с вояками по приглашению молодого генерала ПВО. Он часто ходил с нами, инспектируя свои дальние точки, и был большим любителем сауны. Нашу судовую сауну он посещал каждый рейс, и всякий раз мы с удивлением наблюдали, как вокруг него там, в сауне, вертятся люди с большими погонами, стараясь угодить то простыночкой, то ещё чем, подобострастно заглядывая в глаза. Зрелище не из самых приятных. У гражданских как-то не так явно всё… Так вот, пригласил он нас в очередной заход в Корсаков съездить на дальнюю точку – в баньке попариться, шашлычков поесть и отдохнуть.
Очень долго петляли, вытрясая души, на трёх уазиках по разбитым узким лесным дорогам. В конце концов, оказались перед шлагбаумом с аншлагом «Стой, стреляют без предупреждения!». Беспрепятственно проехав ещё с полчаса, очутились на большой, красивой поляне, заканчивающейся вертикальным обрывом высотой метров эдак двести с лишним. Там, внизу шумел мощный океанский накат. Тихий океан был синим-пресиним и с берега смотрелся очень здорово. Со стороны леса виднелись какие-то сооружения, антенны, но туда мы не пошли. На поляне разворачивался нормальный пикниковый лагерь – деревянный стол, явно боевой и довольно востребованный, судя по следам на нем. Двое солдатиков суетились возле мангала. На столе появились овощи, хлеб, икра, колбасы, рыбка и всё остальное, что к такому случаю и должно появляться. Минут через десять закуска была нарублена (нарезкой это трудно было назвать), и один из солдатиков принес из машины коробку водки.
Гранёные стаканы были наполнены офицерами примерно на две трети, то есть грамм по 150. Мы сделали круглые глаза, но это не произвело на них ни малейшего впечатления, и мы поняли, что по первой придется выпить до дна. Что и случилось. А потом пошло странное – стаканы наполнялись такими же дозами с интервалом не более 5-7 минут. Нам удавалось спасать свои стаканы, поскольку всё внимание хозяев было сосредоточено на бурном разговоре о чём-то своём.
Мы пили понемножку, поглядывая на аппетитные шампуры на мангале. После какого-то количества тостов пришло понимание, что такими темпами, как ни «тормози», мы можем и не дождаться мяса, и отошли от стола. К нашему удовольствию, никто этого не заметил. Расположившись на травке, разулись, сняли футболки и просто наслаждались тёплым солнышком и смесью из морских и лесных запахов. Когда шашлык был готов, заинтересованных в нём у стола уже не было. Хозяева были в том состоянии, когда ничего уже не интересует. Каждый вещал о чём-то своем, совершенно не заботясь о том, слушает ли его кто-нибудь.
Когда мы съели по шампуру, хозяева уже мирно спали на заботливо разложенном солдатиком брезенте. Тут к нам подошёл молоденький лейтенантик и сказал, что баня готова и, если мы хотим…
Мы очень хотели! Баня была замечательная – рубленая из толстых брёвен,наполненная изумительно чистым, свежим запахом дерева. В деревянных ушатах запаривались дубовые и березовые венички. Попарились с удовольствием, наслаждаясь запахом бревен и веников! У выхода стояла большая деревянная бочка с холодной колодезной водой. Мы черпали её ведром и обливали друг друга.
Всё было прекрасно, но я понял, что «влажная » баня не для меня, не могу долго такой жар переносить, а сухую сауну переношу гораздо легче. В баньке, время от времени выскакивая и обливаясь, мы пробыли минут сорок, не больше и, вернувшись, нашли всё в прежнем состоянии. Естественно, налили и с удовольствием выпили под шашлычок. Тут и сонное царство зашевелилось. Минут через десять все они были на ногах, и вновь забулькало в стаканах. Дозы были те же. Эффект от принятого наступил через полчаса – они опять разложились на брезенте.
Мы уже стали скучать, когда подошёл всё тот же лейтенантик и спросил, нет ли у нас желания пострелять. И пострелять желание тоже было. По тропинке вышли на поляну у самого обрыва с барьером из камней, выложенным на краю. На нём стояло множество консервных банок и стеклянных бутылок. На рубеже огня лежали три автомата и несколько сменных рожков. Похоже было, что этот вид развлечения был обычным для отдыхающих на точке. Удовольствие от стрельбы по бутылкам и банкам было довольно острым и специфическим. Адреналин поступал в кровь большими партиями. Рядом постоянно был лейтенант и зорко караулил, чтобы мы не перестреляли друг друга ненароком.
Когда мы вернулись на поляну с трясущимися от непривычки руками, там был переполох. Оказывается, вместо второго ящика водки в машину загрузили что-то другое. Лейтенант получил какие-то указания и бегом помчался к посту. Оставшаяся водка была уже разлита и выпита. Хмурые хозяева молча, мрачно смотрели на море. Старшие по званию всем своим видом красноречиво показывали недовольство случившимся, а младшие – свою виновность. Кто-то раздражённо бродил по поляне, заложив руки за спину. Кто-то просто сидел, глядя в одну точку. Ситуация разрядилась, когда послышался звук вертолёта. Все оживились, повеселели. Вертолёт приземлился на специальную площадку рядом с постом и сразу же улетел. Двое солдатиков бегом несли по картонной коробке водки. Энтузиазму не было предела, и вновь забулькало в стаканах. Жизнь наладилась, процесс пошел по накатанному сценарию, и народ быстро достиг желаемой кондиции.
Примерно к 19 часам начали собираться. Солдатики свернули брезент, аккуратно упаковали оставшиеся нетронутыми шашлыки и положили в машину. Перед дорожкой все опять махнули по стандартной дозе и весело расселись по машинам. На следующий день генерал приехал к нам перед отходом. Капитан разлил коньячок, и мы выпили за дружбу. Генерал выдал речь, произнести которую, скорее всего и ставил целью своего визита, словно жирную точку к пикнику. Я хорошо её запомнил:
– Эх, и славно же мы отдохнули вчера! Давно так не отдыхали, чтобы водка ещё оставалась! Мы как вас завезли вчера, в штаб заехали по делам и исправили ситуацию, добили её, родимую. Не везти же домой!
Борис Иванович
В нашей жизни мы встречаемся со множеством людей, хороших и не очень, плохих и не очень, да и вообще никаких, которых уже на следующий день забываем. Однако есть в жизни каждого встречи с такими, след от которых остаётся в нашем сердце на всю жизнь. Словно яркие кометы, они пересекают нашу жизнь, озаряя её совсем другим светом, и при этом совершенно не имеет значение, как долго они были с нами. Именно таким человеком в моей жизни и стал старший механик Борис Иванович Божко.
Первая встреча с ним состоялась ещё в курсантские годы, во время практики на «Высоцке», где он был вторым механиком, но тогда я не мог в полной мере понять и оценить его, хотя уже тогда он поражал своей какой-то основательной доброжелательностью и необычайной лучистой энергией, заражающей всех вокруг положительным настроем.
Характерный момент. Сломался вспомогательный котел, что лишало судна горячей воды и опреснителя. Ремонт требовал его полного аварийного охлаждения, но тогда была опасность разрушения внутренней обмазки и, как следствие, полный выход котла из строя. Понимая это, Борис Иванович, обмотавшись множеством одежд, полез туда, в температуру выше 500 градусов. Котел отремонтировали, но через сутки у Бориса Ивановича неожиданно остановилось сердце. Судовой врач тогда запустил его снова.
Вторая моя встреча с ним состоялась на пассажирском судне «М. Урицкий», где он работал старшим механиком. Наши каюты были рядом, и как-то так сразу сложилось, что все рабочие и не рабочие вопросы решались «по-соседски», легко и весело. Меня просто поражал круг его интересов! Рыбак от Бога, он заразил половину экипажа этим, и где бы мы ни становились на якорь, на корме тут же появлялись с удочками он и его последователи. Ни разу не было такого, чтобы они не налавливали рыбы столько, что её хватало на ужин всей команде.
Жена Бориса Ивановича работала мастером в ПТУ, выпускающем закройщиков и швей. Как-то раз, на какой-то праздник он попал в коллектив мастеров училища и там заявил им, что если поднатужится, то разберётся и запросто сможет сшить что угодно. На том и поспорили на килограмм шоколадных конфет. Они посмеялись и забыли, а он не забыл.
Вооружившись каким-то самоучителем по кройке и шитью, он купил в Японии старенькую швейную машинку. Идеально настроив её и купив недорогой ткани, Борис Иванович стал изучать секреты портняжного дела.
Будучи механиком, он очень скрупулёзно подошёл к изучению всех нюансов и закономерностей кроя. Первым, с чего он начал, были женские комбинезоны. Тогда они как раз вошли в моду. Благо, желающих послужить моделью на пассажирском судне всегда предостаточно. Первый же сшитый им комбинезон был просто великолепен и сидел на девочке как влитый! Потом были второй, третий, четвёртый…
Следующей освоенной им вещью были мужские джинсы. Он взял старые джинсы, распорол их и сделал лекала на все детали. Результат был таким же. У боцмана в запасах была ярко-оранжевая парусина. Он отдал её Борису Ивановичу, и вскоре палубная команда на зависть мотористам щеголяла в прекрасно сшитых оранжевых джинсах. И таким этот человек был во всём, за что бы ни взялся!
Потом уже, через несколько лет, когда я уехал из Владивостока в Порт Восточный, в один прекрасный вечер раздался звонок. Открыв дверь, мы с женой были просто шокированы, увидев его улыбающееся лицо! Судно, на котором он работал, зашло в наш порт, и он зная, что мы живем здесь, поднял на ноги всех диспетчеров и не успокоился, пока не узнал наш адрес.
Всю свою жизнь Борис Иванович мечтал о внуках и о том, как уйдя на берег, будет выращивать экологически чистую морковку и кормить ею внуков. Он не успел сделать этого. Его большое и щедрое сердце вновь остановилось, но рядом не оказалось того, кто смог бы запустить его…
Ёлки-палки
Помимо традиционной красной рыбы в «закромах» для береговых чиновников, был ещё один традиционный «моментик» для пассажирских судов пароходства. Каждый год одно из них ходило за ёлками. Пароходство заранее посылало в тайгу бригаду «ёлкорубов», коими становились те же самые матросы или мотористы, находящиеся в резерве, то есть в состоянии ожидания «своего» судна. Эта бригада заготавливала ёлки, связывала их и концентрировала на причале одного из таежных портпунктов северного Приморья.
Мы встали на рейде, и вскоре к борту подошел первый плашкоут с ёлками. За пару дней загрузили весь трюм и ушли, прихватив с собой бригаду, сильно обросшую, промёрзшую и дрожащую не столько от холода, сколько от немалого количества горячительного, употреблённого за эти дни.
Мы наивно полагали, что на этом наша роль и заканчивается – привезём, выгрузим и свободны. Всё вышло не так. Мы же эти ёлки и выдавали. С утра до вечера на борт тянулись люди. Всё управление пароходства, все службы, а это несколько сот человек, отдел за отделом, гуськом шли за «своими» ёлками. Боцман с матросами выдавали им перевязанные ёлочки. Некоторые тут же разворачивали их и требовали замены.
Три дня капитан и я прятались от недовольных, которые горели желанием «разобраться» с нами за недостаточно стройную и пушистую ёлку. Выход в море воспринимался как желанное избавление, и тем, как всё было на отходе, слегка напоминал бегство!
Это был канун 1983 года. Впереди было много всего – сбывшиеся мечты и рухнувшие планы, крутые взлеты и не менее крутые падения, головокружительные виражи и выход на широкую, прямую дорогу…
Весна
Всё в природе начинается с весны. С весны начался и новый для меня период в жизни. Я впервые оказался среди бело-зеленого великолепия цветущей Украины. До этого никогда не видел столько красоты! Дворы и улицы буквально утопали в белых клубах цветущих деревьев.
Знакомство с тёщей и тестем было довольно тяжелым. Я имею в виду украинское хлебосольство. Даже при моём большом расположении хорошо поесть это было очень тяжело, и в конце концов я взмолился и потребовал, чтобы жена сама готовила хотя бы завтрак.
Всё было прекрасно, на душе была весна, но не только от вида цветущих садов. По возвращении домой я должен был сдавать аттестацию на вступление в должность капитана и проходить утверждение во всяческих «конторах». Кончился трёхлетний период моей «опалы» за развод. Я был реабилитирован.
Как сбываются мечты
Всё было просто и буднично, как бывало уже не раз. Учился на курсах, сдавал зачёты и экзамены, проходил тренажёры. Разница была в том, что, сдав всё это, я начал хождение по необычному кругу. Служба мореплавания, вездесущий партком, первые, вторые, коммерческие и прочие отделы, замы начальника пароходства, а затем и он сам. Венчал всё это второй секретарь крайкома партии. Именно он ставил последнюю точку перед основным действом по утверждению меня в должности капитана – подтверждение назначения первым секретарем крайкома на бюро крайкома.
В крайкоме все прошло и просто, и быстро. Зачитали представление, потом: «Кто за, кто против, единогласно, поздравляем!». И мир не обрушился от торжественности момента, и гром оваций тоже не случился… Чужие, не знающие ничего обо мне люди подняли руки, даже не взглянув на меня, которому они решали судьбу. Впрочем, это и было тем, чем они, находясь на этом уровне, занимались в-основном…
Вышел я из здания крайкома в довольно странном состоянии. Всё было как всегда. Светило солнце, шли люди, ехали трамваи и машины… И всему свету было невдомек, что пять минут назад исполнилась моя детская мечта и мечта моих родителей!
От вечера того дня в памяти остались только слова тоста жены, оказавшиеся в какой-то мере пророческими: «Я желаю тебе, чтобы старпомы у тебя всегда были такими, каким был ты!»
Назначение
Я ожидал, что получу назначение на одно из пассажирских судов, но все было иначе. К удивлению всех, кто меня знал, и прежде всего самих инспекторов отдела кадров, меня направили на грузовое судно. Потом, гораздо позже, я узнал, по чьему указанию это было сделано, но так до сегодняшнего дня и не понимаю, каков был мотив этого его решения. Вопрос задать некому – того человека давно уже нет.
Тогда для меня это стало очень неприятным ударом. Я настолько сроднился с пассажирским образом жизни и работы, что возвращение на грузовые суда воспринял тяжело. Сейчас я отчётливо понимаю, что это послужило первым, а может быть, и основным толчком к тому, что сознание мое скорее созрело окончательно для ухода на берег.
Итак, моё первое капитанское назначение было на сухогруз – лесовоз «Бухара», который стоял во Владивостоке под погрузкой цемента на Арктику, в порт Тикси. С названием судна было связано довольно интересное выражение, дошедшее до нас ещё со времен пароходов, работавших на угле : «Лучше с голоду помру, чем пойду на «Бухару». Это было связано с тем, что судно было очень тяжёлым для кочегаров из-за своих ненасытных котлов.
Получив все необходимые инструктажи, прибыл на борт и к вечеру уже принял дела. Больше всего меня интересовали стармех и старпом. Стармех был «с рождения» судна, да и старпом в этой должности уже пару лет. Это успокоило, так как идти в арктический рейс или, как у нас это называлось, «в полярку» с неопытными руководителями палубной и машинной команд было бы не очень приятно.
Поскольку это был мой первый капитанский рейс, со мной в море шёл капитан-наставник, очень уважаемый мной человек.
Итак, первые дни июня. Мы вышли из Владивостока с шестью тысячами тонн цемента для порта Тикси на борту и направились на север, к Берингову проливу. Море на нашем пути было спокойное, и сухогруз весело бежал, почти не качаясь. Я знакомился с судном и экипажем. В Арктике я не был новичком и, собственно, льды не пугали. Главное было – понять, с кем я туда иду. Со старшим механиком всё было нормально, и его несколько снисходительное отношение ко мне, как к молодому капитану, сменилось на нормальное после нескольких разговоров, случившихся после моих посещений машинного отделения, а также демонстрации некоторых знаний и понимания основополагающих вещей в области судовых силовых установок.
Со старпомом тоже всё было вроде бы как нормально. Несколько беспокоил боцман, который показался мне совсем несерьёзным, да пара матросов, имеющих довольно странный вид приблатнённых ребят. Ну, да Арктика всё расставит на свои места, решил я и успокоился.
Через полторы недели, двигаясь по чистой воде, мы должны были бы прийти в Тикси, который расположен в устье реки Лены, в море Лаптевых, но так гладко в Арктике не бывает. Через восемь суток обогнули мыс Дежнёва и вошли в Северный Ледовитый океан. Льдов не было, но шли осторожно, готовые в любой момент совершить манёвр, так как находились мы в царстве вечных льдов, пусть даже в тот момент их и не было перед нами.
К кромке основных арктических льдов подошли рано утром. Вокруг были небольшие разрозненные льдины, а в миле впереди – сплошное, до горизонта, поле белых, девственно чистых льдов. Это всегда так – первые суда стоят у кромки и ждут, когда льды ветрами отожмёт от берегов, и между полями появятся просветы, по которым и пойдут за ледоколами караваны. Такое ожидание бывает кратковременным, а бывает и очень долгим. Именно такое, долгое получилось у нас. День за днём мы стояли и ждали с моря погоды в прямом смысле этих слов. Ветров не было, и льды оставались неподвижными. Мы несли службу, спали и ели.
Слишком долгое стояние на якоре или в порту у причала всегда очень тяжело для моряков. Все бродят по судну, слоняются как неприкаянные. Природа добавляла этих ощущений. Солнце в Арктике летом не заходит, а скользит вдоль горизонта. Днём и ночью светло, и от этого ещё более тошно на душе. Ночью не спится, а днём не работается из-за этого. И спросить не у кого, когда это кончится. Никто не знает, когда эти льды расступятся, чтобы пропустить нас… Жирные и огромные, совсем как гуси, арктические чайки раздражали своими нахальными криками.
Рядом с нами так же точно стояли, изнывая от ожидания, другие суда. Всего их собралось более десятка с разными грузами – от дамских приколок и консервов до деталей ядерных реакторов для Билибинской атомной электростанции. Состояние у людей было такое, какое бывает, судя по художественной литературе, у солдат во время долгого сидения в окопах.
Провидения
Неделя прошла, вторая, а в конце третьей недели подошли к концу наши запасы пресной воды. Послал запрос в пароходство и в Штаб арктических операций. Ответа нет. Через сутки послал аварийную радиограмму. Ещё через пару дней ответили, что могу сниматься и идти в порт Провидения для приёма воды. Народ оживился и повеселел. Все соскучились по действиям.
Переход до Провидения занял всего сутки. Перед входом в бухту связались по радио с диспетчером порта, и тот сказал, что возможность встать к причалу и принять воду есть только до подхода судна со срочным грузом, которое должно прийти ночью. Сколько успеем принять, столько и будет. Как судно появится, нас сразу же отведут от причала. Вызвал старпома, объяснил ситуацию.
Вошли в бухту и сразу же пошли на швартовку. По окончании, мы со стармехом и капитаном-наставником решили сходить в управление порта, чтобы оттуда позвонить во Владивосток, в пароходство, поскольку в то время позвонить куда-либо с судна было очень и очень большой проблемой. Командовать делами на судне остался старпом.
Позвонив, прошлись по главной улице, идущей полтора-два километра через весь посёлок, состоящий из двухэтажных деревянных домов, стоящих на коротких деревянных сваях из-за вечной мерзлоты. Прогулялись по местным магазинам, в очередной раз поговорив о том, насколько необычен для наших глаз набор товаров в арктических магазинах. Всяческих дефицитов – тьма, а обычных в нашем понимании продуктов нет. В общей сложности, провели в посёлке часа три.
Подходя к судну и ещё не осознав то, что увидел, я ощутил сильнейшее беспокойство. Через какие-то мгновения понял причину – на берег не было подано ни одного шланга для приёма воды! Взлетев по трапу на борт, приказал вахтенному вызвать старшего помощника. Ответ был убийственным: «Он сошёл на берег сразу за вами».
Не буду описывать дальнейшее, но через полчаса на берег были поданы три шланга. Мы начали приём воды, потеряв более четырех часов.
Утром, примерно в шесть часов, нам сообщили, что в течение часа нам необходимо отойти от причала. Старпома на борту так и не было. Отдали шланги и отошли от причала. Принял решение уходить без старпома, назначив на его место второго помощника.
Я уже взялся за рукоятку машинного телеграфа, чтобы дать ход, когда на связь вышел портовый катерок и сообщил, что везёт старпома. Если бы я знал, что он везёт – не стал бы останавливаться. Старпом был пьян в хлам. Трудно было сдерживать эмоции, но я всё же взял его на борт. Наутро сделал старпому прокол в талоне к рабочему диплому. Мне было тошно начинать с этого свою капитанскую карьеру, но ещё хуже было бы не сделать этого.
Благополучно вернувшись к кромке льдов, продолжили ожидание, медленно дрейфуя вместе со льдинами. Через несколько дней рядом с нами встало ещё одно судно – сухогруз «Нина Сагайдак». Оно везло груз картофеля, яблок, лука и моркови для полярных станций. Капитан был знаком мне и, спустив мотобот, вместе с капитаном-наставником, под предлогом проверки судна, съездили к нему в гости. Поболтав от души и приняв по паре стопок, вернулись на своё судно.
Лёд тронулся. Вперед!
Через пару дней небо начало хмуриться. Штаб ледовых операций сообщил, что ледовая разведка доложила о начале ослабления сжатия, и в нашу сторону идут ледоколы из западного сектора – два атомных и два линейных. С нашей стороны, чуть поодаль наготове стояли два мощных линейных ледокола. Все встрепенулись, тоска слетела напрочь, лица повеселели, а в глазах появился блеск.
Наутро подул южный ветерок, и ещё через сутки получили сообщение из Штаба, что первыми, в сопровождении ледоколов, в лёд войдут «Нина Сагайдак», «Коля Мяготин» и «Бухара». Настроение – класс! Началась суета на мосту, в машине. Всё готовилось, проверялось и проворачивалось. Связались с ледоколом, уточнили детали связи, сделали всё, что положено делать перед долгой и тяжёлой работой во льдах и замерли, подобно сжатой пружине, готовой к выбросу своей энергии.
И вот, этот момент настал. Дали ход и пристроившись в корму «Коле Мяготину», втянулись в канал, пробитый совсем ещё новым красавцем-ледоколом «Ермак». Льды очень тяжёлые. Караван шел медленно. Канал быстро затягивался, и корпус судна содрогался от соприкосновения с кромками канала. Лед мощный и девственный – он даже не ломается и не идёт в стороны трещинами. Канал так и остается прямым, быстро затягиваясь после прохода каравана.
Идти получалось, только прижимаясь как можно ближе к корме впереди идущего судна, иначе зажимало. При таком плавании обстановка на мосту очень напряжённая – стоит прозевать момент, когда впереди идущее судно замедлит ход, и въедешь острым форштевнем ему в корму. Корма ледокола специально предназначена для этого и защищена мощными плетёными кранцами, а у грузового судна это довольно уязвимое, ничем не защищённое место. Вскоре навалился густой туман, и работать стало ещё сложнее. Впереди видны только огни специально устанавливаемых на судах во время ледовой проводки кормовых прожекторов. Вахтенный помощник уткнулся в радар и постоянно контролирует дистанцию.
На мосту постоянно находимся я, вахтенный помощник и на руле — старший рулевой матрос. Командует вахтенный помощник, а я контролирую ситуацию и вмешиваюсь только в случае необходимости принять решение. Со вторым всё нормально, он легко работает во льду, спокойно. Со старпомом и с третьим посложнее, часто приходится самому действовать.
Час за часом буквально продираемся сквозь тяжёлые льды. На мосту тихо, только гудение приборов да изредка – негромкие команды рулевому. Судно постоянно содрогается и скрипит. Я сижу в высоком деревянном кресле. Такое кресло есть на каждом мостике, но сидеть в нём разрешено только капитану и лоцману. Вахтенный помощник не имеет такого права. Точно такие же правила и относительно дивана на мостике. Он также только для капитана.
При плавании во льдах капитану иногда приходится не спускаться с мостика в каюту по трое-четверо суток подряд. Это очень трудно, но и в этой ситуации существуют свои приёмы, позволяющие сохранять свежими сознание и реакцию. Первые сутки это обычно крепкий кофе. Сначала чёрный, потом с молоком. Когда душа уже не принимает кофе, в действие вступает крепкий, свежезаваренный чай, который действует гораздо сильнее кофе. Когда и чай перестаёт помогать, наступает время совершенно магического напитка – какао. Густо заваренный, этот напиток делает чудеса! Он и тонизирует, и питает мозг, делая это мягко и надёжно, не вызывая при этом никаких «похмельных» ощущений, возникающих после крепких кофе и чая. А ещё хорошо действует в условиях сильной усталости тёмный горький шоколад. Под такое питание и напитки можно спокойно работать сколько угодно, позволяя себе изредка отключиться на полчасика, сидя в кресле либо на диване.
Около суток мы шли по каналу за ледоколом, когда вновь началось сжатие льдов. За это время караван смог пройти всего около сотни миль. Ветер переменил направление, и вместо ожидаемого разрежения мощных ледяных полей началось их сжатие. Мы со все большим трудом двигались в канале. То и дело ледоколу приходилось возвращаться и пробегать вдоль наших судов, чтобы освободить от зажатия в канале. Вскоре и это перестало помогать.