— Вставай, соня! – услышала Дикки и тут же почувствовала теплую бабушкину руку, гладившую по ее непослушным, слегка вьющимся волосам. Дикки недовольно пробурчала что-то и накрылась с головой одеялом, в надежде досмотреть замечательный сон. Снился ей густой лес, заросший пальмами и лианами, сквозь которые она пробиралась, отважно размахивая бабушкиным сковородником и сражаясь с дикими, свирепыми зверями. Девочка никогда не видела ни пальм, ни лиан, но во сне они были похожи на открытки, которые она часто разглядывала, когда мама и папа были еще живы. Однако же, от бабушки не так легко избавиться.
— Ну, что за ребенок такой! – ворчала бабушка, – солнышко скоро опять закатится, а ты спишь. Так все на свете проспишь, да и ворона твоя голодная. Вон, нахохлилась как. Где уж ей поправиться, если ты так к ней относишься.
— Ворошка! – воскликнула Дикки и быстро соскочила с кровати. Как же она могла забыть про раненую птичку, которую вчера отбила от наглых кошек!
Вороненок, нахохлившись, сидел в углу, и, казалось, даже не шевельнулся с тех пор, как Дикки принесла его домой накануне вечером. Сломанное крыло свисало, глаза были полузакрыты, лапки раздвинуты в разные стороны, и видно было, что вороненок очень слаб.
Дикки осторожно взяла его и переложила на кровать.
— Этого еще не хватало! – возмутилась бабушка. Тебе тут что, курятник, что ли? Неси его на улицу, пускай вместе с курами живет!
— Бабушка! Какая ты жестокая! — упрекнула Дикки бабушку, прекрасно понимая, что бабушка ворчит так, для виду.
— На, смажь раны-то птице, — не отвечая, сказала бабушка и поставила на стол баночку со своей, знаменитой среди соседей, мазью.
Дикки смазала бабушкиной целебной мазью ранку на крыле птицы и убедилась, что ранка подсыхает, и кровь из нее уже не сочится. Налив в плошку воды, девочка поставила ее перед вороненком и, после недолгих уговоров, птица, наконец, окунула клюв в посуду и сделала несколько глотков.
— Вот и умничка! – похвалила Дикки птицу и, накрошив в ладошку хлеба, поднесла ее к самому клюву.
Вороненок потоптался с лапки на лапку, а потом, рассматривая угощение, склонил голову на одну, на другую сторону, оживился и схватил его клювом. Судорожно заглотив кусочек хлеба, он начал быстро-быстро склевывать остальное, как будто боялся, что Дикки передумает и съест все сама.
— Бабушка, бабушка, смотри, смотри скорее! – закричала Дикки, — вороненок какой умничка, теперь он не умрет и мы станем лучшими друзьями!
— Да уж вижу, — вздохнула бабушка, — вы с ней как два сапога – пара, обе неугомонные.
Вороненок, наконец, наелся, вперевалку отправился в уголок и там, почистив немного перышки, заснул, слегка вздрагивая во сне. Дикки долго смотрела на него, пока бабушка не позвала ее завтракать.
Из кухни доносились умопомрачительные запахи, и Дикки мигом очутилась за столом, на котором уже стояла тарелка с горкой горячих, поджаристых оладушек и кувшин с парным молоком.
— Бабулечка, какие же вкусные у тебя оладушки! Я никогда таких не ела! – воскликнула Дикки, уплетая за обе щеки, — научишь меня печь такие же?
— Ну, конечно же, научу! И ничего особенного в них нет, — ответила бабушка, но по ее глазам было видно, как приятна ей внучкина похвала.
— Все дело в волшебной сковородке, — хитро улыбнувшись, добавила она, — а ты давай, доедай быстрей. Подружки-то твои уже на речку пошли, а ты все никак не соберешься.
— Не, бабуль, нет у меня здесь друзей. Все друзья в городе остались, — погрустнела Дикки.
— Ну и ладно, еще заведешь себе много друзей. Друзья — дело наживное, – сказала бабушка.
Обе замолчали, подумав о погибших недавно в аварии родителях Дикки, после чего бабушка взяла к себе девочку и увезла далеко-далеко от родного дома, в деревню на берегу моря. Вся жизнь городской девочки круто изменилась и ей нужно было привыкать совсем к другому. Это было не легко. Дикки очень скучала по родителям, но понемногу начала привыкать к мысли, что ничего нельзя изменить и плакала все реже и реже. А еще, она скучала по своим подругам, с которыми, сколько помнила себя, играла во дворе.
Схватив сумочку со своими «богатствами», Дикки чмокнула бабушку в щеку и побежала туда, где ей очень нравилось бывать – на небольшую полянку на берегу то ли маленькой речки, то ли большого ручья.
Через несколько дней вороненок окреп и теперь ни на минуту не отходил от Дикки — куда она, туда и он. Когда крыло совсем поджило, он начал перелетать с одного места на другое, но больше всего ему нравилось сидеть на плече у Дикки и разглядывать, что происходит вокруг.
Первое время Дикки осторожно ходила с птицей, опасаясь, что та свалится с плеча, но вскоре убедилась, что вороненок прекрасно балансирует на плече, и перестала волноваться.
Единственное, чего боялась Дикки — кошек, которые бродили вокруг дома и, завидев вороненка, старались подкрасться к нему поближе.
Однажды чуть не случилась беда. Вороненок перепорхнул с плеча на крышу, нагретую утренними лучами солнца и, распушив перышки, задремал, утратив всякую бдительность, а усато-полосатые враги – тут как тут. Сразу две соседские кошки по веткам большого дерева вскарабкались на крышу и стали осторожно подкрадываться к птице с двух сторон. Дикки подняла голову и испуганно вскрикнула. Вороненок мигом проснулся и взлетел и очень вовремя! Кошки прыгнули разом, но было уже поздно. То, что произошло дальше, было просто поразительным! С громким карканьем, вороненок бросился на кошек! Почувствовав на себе силу его клюва, кошки бросились наутек! Вороненок еще долго их преследовал, пока те не забились под крыльцо. Это была чистая победа!
После этого вороненок, как ни в чем не бывало, приземлился на плечо подружки и резко встряхнулся, всем своим видом показывая, какой он герой, и Дикки в этом нисколько не сомневалась!
Дикки долго ломала голову, как же ей назвать вороненка, но потом махнула рукой и стала звать его просто, Ворохой или Ворошкой. Вскоре оказалось, что Ворошка — это правильно, поскольку один дядечка, проходивший как-то мимо Дикки с вороненком на плече, сказал, что вороненок этот — девочка!
Ворошка быстро подрастала и вскоре стала прекрасно летать, сопровождая Дикки повсюду. Если девочка заходила в магазин, Ворошка садилась на ветку раскидистого тополя у входа и ждала, когда Дикки выйдет, и тогда с веселым карканьем бросалась к девочке, усаживаясь на ее плечо. Дикки всегда выносила Ворошке кусочек хлеба или еще что-нибудь вкусненькое и угощала свою спутницу, по дороге домой разговаривая с птицей обо всем на свете. Ворона как будто все понимала и время от времени перебирала клювом волосы девочки.
— Представляешь, Ворош, — выйдя как-то из магазина, сказала Дикки, – меня сегодня назвали нехорошей девочкой. Представляешь? А я нечаянно толкнула тетю, и она уронила свою сумку. Я же хорошая, да?
— Хор-рошая! Хор-рошая! – завопила вдруг Ворошка, немножко даже испугав девочку и добавила:
— Вор-роша хор-рошая!
— Ой, ты теперь и говорить умеешь! – обрадовалась Дикки. Вот здорово!
— Здор-рово! – согласилась ворона, — Кр-расота!
Через несколько дней после этого, как обычно, Дикки долго гуляла с Ворохой и, вернувшись, обнаружила, что бабушки дома нет. Заплаканная соседка за забором сказала, что бабушку увезли в больницу, и что у нее плохо с сердцем. Больница была совсем недалеко, но Дикки к бабушке не пустили. Вечером соседка накормила ее. Спать Дикки легла очень рано, потому что сидеть в пустом доме одной было очень неуютно и, если бы не Ворошка, ей было бы даже страшновато.
На следующий день бабушки не стало. Дикки сразу поняла это, по тому что в доме появились какие-то чужие люди. Они что-то рассматривали, что-то делали, трогали бабушкины вещи, не обращая на девочку внимания.
Дикки стало очень страшно. Она пережила такое, когда погибли родители. Быстро выбежав из дома, девочка по лестнице забралась на чердак и спряталась от людей. Весь день Дикки просидела там, время от времени заливаясь слезами. Ворошка была рядом. Она тихо сидела, поглядывая на девочку, и как будто чувствовала ее горе. Ни одного звука Ворошка не издала и ни разу никуда не улетала.
Ближе к вечеру, когда в доме все утихло, девочка спустилась вниз. На столе стояла тарелка с пирожками и небольшой кувшин с молоком. Девочка впервые за день наелась. Она допивала молоко, когда дверь открылась и вошла соседка.
— Как ты, девочка моя горемычная? – спросила она Дикки.
— Хорошо, — ответила Дикки.
— Уж куда лучше! — сказала соседка, — Вчера две женщины очень серьезные приходили, говорили насчет детского дома. Там, сказали, тебе будет лучше, хотя чужие там будут что взрослые, что дети. Я им предложила, чтобы ты пока со мной пожила, так они сказали, что об этом не может быть и речи. Завтра утром они придут за тобой. Ладно, моя маленькая, пойду я, а ты никуда не ходи. Закройся и никого не пускай. Утром принесу тебе завтрак. Хорошо?
Дикки согласно кивнула, и соседка ушла, оставив девочку одну в доме. Ночью она долго не могла уснуть, а когда все же забылась в тяжелом сне, ей приснился прекрасный остров с золотым песком на берегу и зеленым лесом неподалеку. Теплое море, яркие птицы и маленькие обезьянки, которые жили на этом острове, все это обволакивало ее волнами покоя и счастья. Она гуляла по песку и махала рукой обезьянкам на деревьях. Это был такой чудесный сон, что, проснувшись среди ночи, задолго до рассвета, Дикки не сразу вспомнила о том, что происходило вчера.
Внимание ее привлек длинный гудок парохода с пристани, которая находилась недалеко от деревни, и тут же в голове ее родился великолепный план.
Зачем ей нужен этот детский дом с его чужими людьми и незнакомыми детьми, зачем ей разлучаться с Ворошкой, с которой она так сдружилась? Ей нужно просто-напросто пробраться на какой-нибудь корабль и уплыть далеко-далеко, на тот самый остров, а в существовании его девочка не сомневалась! Дикки сразу решила, что Ворошку она обязательно возьмет с собой и будет жить там, на острове, как Робинзон Крузо. Дикки вздохнула, вспомнив, как мама читала ее любимую книжку. А еще, Дикки решила, что не будет на ее острове ни печали, ни горя. Будут там только солнце, море и много-много фруктов!
— А чего же я жду? – громко спросила себя девочка и, соскочив с кровати, быстро умылась, оделась и сложила в свой рюкзачок необходимые вещи – куртку, брючки, батон черствого хлеба и бутылку воды. Немножко подумав, она положила туда и маленькую сковородку, на которой бабушка пекла ее любимые оладушки. «Все дело в волшебной сковородке», вспомнила она слова бабушки. Прикрыв дверь, Дикки обошла дом на прощание. Кликнув Ворошку, девочка сунула ее за пазуху и тихонько прикрыла за собой калитку. Ей было одновременно и печально, и радостно. Впереди была новая, свободная и полная приключений жизнь!
***
Такая удобная и широкая днем, в темноте тропинка к причалу оказалась узкой и каменистой. Дикки постоянно спотыкалась, а ветви кустов, что росли по обе стороны, больно били по рукам и щекам. С трудом уворачиваясь от них, девочка, ускоряя шаг, шла и шла, думая только о том, что ей, во что бы то ни стало, нужно попасть на корабль. Вскоре тропинка закончилась и, выйдя на поляну, Дикки увидела внизу, под крутым обрывом, залитую лунным светом бухту.
— Ну вот, Ворошка, — сказала она, — мы почти на месте. Еще чуточку потерпи, и будем на корабле.
Вороненок в ответ зашевелился и как-то глухо закряхтел, чем явно дал понять, что ему не очень-то нравится путешествие за пазухой.
— Тихо, тихо, Ворошечка, — шептала Дикки.
Одинокий, выступающий в бухту пирс, казалось, был половинкой недостроенного моста. Он освещался тусклым фонарем на одиноком столбе в самом начале причала. Свет от него распространялся только на половину пирса, а другая слабо освещалась огнями с корабля, стоящего у пирса.
Это был не тот, привычный уже пассажирский теплоход, что приходит сюда каждую неделю, а гораздо больше, с очень высокими мачтами, совсем такими же, как на картинках, которые Дикки видела в приключенческих книжках, только без парусов.
Борт корабля был на одном уровне с пирсом, но Дикки от бабушки уже знала, что это не кораблик такой низкий, а причал стал высоким, потому что в бухте стало меньше воды.
Бабушка рассказывала, что это называется отлив, а когда в бухте воды больше, чем нужно, это называется прилив. А еще бабушка рассказывала, что корабли приплывают и уплывают только тогда, когда воды много, когда начинается прилив.
— Ой, Ворошечка, как бы нам не застрять здесь. Воды – то вон, как мало и когда еще она прильет, чтобы прилив был?
— Кар-р, — громко отозвался вороненок.
— Тихо, ты зачем кричишь так громко! Еще услышат нас и прогонят отсюда, — прошептала девочка и стала спускаться по длинной, крутой лестнице с железными перилами.
Остановившись у будочки с маленьким окошком, через которое бабушкина соседка продавала билеты на пароход, когда он приходил, Дикки внимательно вглядывалась в корабль. Там не было видно никакого движения, но так вот, открыто, пойти к нему было очень страшно.
— Что делать-то будем, а? – тихо спросила она. Вместо ответа Ворошка, воспользовавшись тем, что девочка поправляла выбившуюся прядь волос и не придерживала ворот курточки, вырвался и полетел к кораблю. Дикки ахнула…
Ворошка подлетела к кораблю, села на борт возле трапа и стала важно расхаживать взад-вперед, всем своим видом показывая, что там никого нет и все спокойно.
— Ай, да молодец! Ай, да умница! – в восторге прошептала Дикки и спокойно пошла к кораблю.
Пройдя по узкой доске-сходне и ступив на палубу корабля, Дикки растерялась.
— А теперь куда, Ворошик, а ?
— Кар-р, — уверенно и четко сказал вороненок.
— Куда? — переспросила девочка.
— Кар-р, — подтвердил свое предложение вороненок.
Вдруг, из-за двери, что вела во внутренние помещения корабля, раздались громкие голоса.
— На корме потом посмотришь, а сейчас на баке глянь, — говорил густым басом мужчина.
— Понял, так и сделаю, — ответил ему другой мужской голос.
Тут же Дикки поняла, куда звал ее вороненок! Ну, конечно же, это было слово «корма»!
— Ай, да Ворошка! — воскликнула про себя Дикки и быстро побежала на цыпочках, чтобы не стучать каблучками по стальной палубе, в сторону кормы.
Определять, где находится эта самая корма, ей не пришлось, потому что вороненок полетел впереди, словно указывая путь.
— Кар-р! – громко сказал вороненок, усевшись на край большого открытого люка.
— Да вижу, вижу, — прошипела девочка, немножко сердясь на вороненка за то, что он выдает их таким громким криком.
Заглянув в люк, Дикки увидела, что там есть лестница, которая ведет вниз, в темноту. Раздумывать было некогда. С трудом перешагнув через высокий борт люка, девочка стала спускаться. По пути она быстро взяла не ожидавшую от нее такого вероломства Ворошку и сунула ее за пазуху.
— Тихо сиди, а то нас услышат, и будет беда, — прошептала Дикки.
Помещение было большое, вокруг лежали и висели какие-то незнакомые вещи. Никогда раньше Дикки не видела таких огромных мотков веревок, от которых пахло чем-то таким незнакомым и волнующим. Дикки не могла решить, нравится ей этот запах или нет. Слишком уж он был необычен. Вообще-то ей больше нравилось, как пахнет трава, как пахнут цветы, а еще — бабушкины пирожки и ее руки. Девочка вздохнула про себя и решила, что пусть уж пахнет так, раз другого запаха здесь все равно нет.
— Тихо, — прошептала она зашевелившейся за пазухой птице, — сейчас, немножко устроимся, и я тебя выпущу.
Пробравшись между больших ящиков вглубь помещения, она нащупала что-то мягкое. Это была какая-то очень грубая ткань, но ее было много и поэтому на ней было мягко. Дикки достала Ворошку и, наказав ей сидеть тихо, сняла курточку. Наверху кто-то ходил, там что-то происходило, и вдруг люк с громким лязгом закрылся.
— Все, мы здесь и нас не нашли, — прошептала Дикки, и Ворошка в ответ клюнула бутылку с водой. Дикки сразу поняла, что птица хочет пить.
— Сейчас, — сказал она, и налила немножко воды в ладошку, — пей, а потом и я чуточку попью.
Напившись, птица успокоилась и замерла. Девочка сложила курточку и тоже легла, подложив ее под голову. Совсем незаметно для себя, она почти сразу уснула. Ей снилось, что она гуляет по берегу моря. Ворошка сидит на плече, только не маленькая, а уже большая и красивая. Перья ее почему-то из черных превратились в цветные. А еще ей приснилось, что мама и папа живы. Дикки не видела их, но чувствовала, что они где-то рядом и тоже радуются тому, что все они вместе очутились в таком чудесном месте. Только бабушки почему-то не было с ними. Дикки проснулась от этого и тихо заплакала, вспомнив все, но долго плакать не получилось, потому что она вдруг поняла, что корабль качается.
— «Значит, мы уже плывем! — радостно подумала она, — Получилось!»
— Ты где, Вороша? — спросила она вороненка.
— Кар-р! — раздалось в другом конце помещения.
— Не кричи так громко, услышат же! – тихо сказала Дикки, и почти сразу раздался заливистый собачий лай.
Лаяли сверху. Лаяли долго и непрерывно. Дикки сразу поняла, что лают на них с Ворошкой. Это означало, что еще немного и их найдут… Дикки всегда любила собачек, но эта ей совсем не нравилась.
-«А с другой стороны, — тут же подумала девочка, — она же ни в чем не виновата. Она просто делает то, что ей и положено – охраняет хозяев от посторонних».
Дикки не хотелось считать себя посторонней, но, как ни рассуждай, а выходило именно так. Лай продолжался и вот, произошло то, что неминуемо должно было произойти. Послышались тяжелые шаги, и собачка залаяла еще громче.
— Ну что тебе здесь не нравится, Ворчун, а? – раздался тот же грубый мужской голос, что Дикки слышала ночью, — Чего так ругаешься?
— Боцман, что там такое? – послышался еще голос, — что за шум на палубе?
— Не знаю пока, — ответил все тот же голос, и Дикки теперь знала, что голос этот принадлежит боцману, — что-то Ворчун слишком разворчался. Сейчас проверим, что его тревожит.
Сверху лязгнуло, в помещение ворвался яркий солнечный свет и на какое-то мгновение ослепил девочку, но она успела увидеть, как над порогом люка, непрерывно лая, возникла лохматая голова собаки. Тут же к ней черной тенью метнулся вороненок и с налета долбанул клювом в лоб. Пес не столько от боли, сколько от неожиданности и испуга, завизжал и куда-то унесся.
— Ну и ну, — засмеялся боцман, а следом и другие мужчины, что были там, наверху.
— А молодец наш Ворчун, — сказал кто-то, — вон, как почуял зайца на корабле!
— Да, отменно справил службу, — пробасил боцман.
— А птица-то не улетает, вон она, на рею села.
— А куда ей лететь? Море кругом, лететь некуда. Покормить бы ее, — раздался вдруг женский голос, и Дикки почему-то очень этому обрадовалась.
-«Голос такой приятный и добрый, совсем как у бабушки», — подумала она, и ей снова захотелось плакать. Слезы сами покатились по щекам.
— Гав-гав-гав, – снова раздался противный лай, и показалась та же лохматая голова.
— Э…, да там, похоже, еще кто-то есть! — сказал боцман, — А ну-ка все, кто там есть, вылезайте сейчас же, не то худо будет!
Дикки сжалась в комочек от страха. Ей захотелось стать маленькой-маленькой, совсем как песчинка, чтобы никто не смог заметить.
— Я кому сказал, а? – не успокаивался боцман, — Немедленно выходите, а то сейчас спущусь, и мало никому не покажется!
— «Будь что будет», — подумала Дикки и, поднявшись, стала пробираться между ящиками, канатами и бочками. Собака залаяла еще громче.
— Та-ак, еще один заяц! Даже зайчонок, похоже, — громко сказал боцман, — сколько вас там еще? Всем руки вверх, выходить и строиться в шеренгу по одному — считать сейчас вас, голубчиков, буду!
Дикки медленно поднималась по ступенькам, подняв руки. Ей было очень страшно. Ей никогда еще не приказывали поднять руки вверх таким строгим голосом, и она почувствовала себя такой несчастной, что слезы теперь текли непрерывно по ее щекам.
— Это что за слезы такие? – непрерывно гремел голос боцмана, — Отставить слезы! Есть там кто еще? Всем быстро наверх! Со всеми сейчас разберусь!
После этих слов у Дикки совсем не стало сил сдерживаться, и она громко заплакала.
— Ты чего это на ребенка раскричался, а? — раздался женский голос, — А ну-ка, иди сюда, иди ко мне, моя хорошая! Никто тебя здесь не обидит, я уж прослежу за этим, будь уверена! Ишь, на ребенка кричать вздумали!
Теплые, мягкие руки высокой, симпатичной женщины подхватили Дикки. От женщины пахло свежим хлебом, борщом и еще чем-то таким, чем всегда пахло от мамы.
— Не бойся ничего, никто тебя здесь не тронет, — быстро говорила женщина, гладя девочку по голове.
— Да я чего, — сказал боцман уже не так громко и не так сердито, — я для порядка…
— Пусть только попробует кто тронуть, я его быстро отучу девочек обижать! – громко сказала женщина.
— Кар-р! – неожиданно громко и сердито подтвердила эти слова Ворошка, и все дружно рассмеялись.
— Да ладно вам, что вы на меня напустились-то, — совсем виновато сказал боцман, — я же не изверг какой, у меня же у самого внучка есть такая же почти.
— Та-ак, и что здесь происходит, позвольте вас спросить? – раздался строгий голос, и все замолкли.
— Товарищ старший помощник капитана, — сказал боцман, вытянувшись и серьезно глядя в глаза высокому, очень худому мужчине, — докладываю – зайцев обнаружили!
— Кто такие? Разбойники, шпионы, пираты, бандиты?
— Никак нет, только девочки и птицы, больше никого.
— С птицами мне, более или менее, понятно, — сказал старпом и взглянул на Ворошку, сидящую на рее, — что с девочками? Доложите четко и подробно.
— Так что, — четким громким голосом стал докладывать боцман, — девочка обнаружена в количестве одной единицы, похоже – ничейная. Птица – ворона. Тоже одна, но, похоже, что девочкина.
— Кар-р! – громко подтвердила Ворошка, и все снова засмеялись.
— А вас, птица, я попрошу не перебивать боцмана, — сказал старпом вороненку, — до вас очередь дойдет. Сейчас меня интересует, как и зачем эта девочка оказалась на судне и почему это она ничейная?
— Не знаю, не успел еще выяснить, — ответил боцман.
— Мне все понятно, — сказал старпом, — на борту возмутительный беспорядок! Ничейные девочки находятся в трюме вместо того, чтобы играть дома с куклами или ходить в школу, а их птицы сидят на реях и перебивают старших. Полагаю, их мама в это время с ума сходит, обнаружив пропажу. И что, вы называете это порядком?
— Они больше не будут, — улыбаясь, сказала женщина и еще крепче прижала к себе Дикки.
— Кр-расота, — громко сказал вороненок .
— Так Вы, птица, как я понял, еще и говорить умеете? — серьезно спросил старпом вороненка.
— Вор-роша хор-рошая, — немедленно ответила Вороха.
— Понял и ничего не имею против этого. Раз уж дело приняло такой оборот, я не возражаю, чтобы эта умная птица сидела на рее.
— Пр-ривет! Кр-расота! — выпалила Вороха.
— Ну что же, — сказал старпом, когда все перестали смеяться, — с птицами все ясно. Теперь будем разбираться с девочками. Этот вопрос гораздо серьезнее и поэтому мы сейчас пойдем к капитану.
— Я тоже пойду с девочкой, можно? — спросила женщина, не отпуская от себя Дикки, да и девочка совсем не хотела остаться одной, без этой надежной поддержки.
— Хорошо, Варвара Ивановна, вы можете идти с нами.
Повернувшись, старпом пошел к двери в надстройку. За ним шли боцман и Кокошкина, держа за руку Дикки. Шествие замыкал лохматый Ворчун, с гордостью посматривающий по сторонам.