Ворчун лег перед каютой капитана, всем своим видом показывая, что без его разрешения никто не войдет в эту, охраняемую им дверь, и прикрыл глаза. Старпом, не обращая на пса никакого внимания, постучал в дверь и вошел, показав рукой остальным, чтобы остались ждать здесь. Ворчун приоткрыл глаза и недовольно взглянул на Дикки, словно она хотела нарушить запрет. Девочка невольно отступила на шаг, но Кокошкина ее успокоила.
— Не бойся, девочка, это он только с виду такой грозный, а душа у него мягкая, добрая. Правда, Ворчун? – обратилась она к псу.
Ворчун согласно замахал хвостом. С Кокошкиной он всегда и во всем соглашался, потому как полагал, что не согласись он — и все, не видать ему вкусных косточек, как своих ушей!
— Ну, и как ты попала к нам, а? – спросила Кокошкина с улыбкой, крепко держа Дикки за руку, — Родители-то знают про твое путешествие или это сюрприз такой для них? А то, как лето начинается, так ребятня стаями летит на море, за приключениями, и все норовят зайцами прошмыгнуть. Случалось, отлавливали мы уже таких. Возвращали потом к родителям. Обычно это были мальчики, а вот девочка, надо признаться, у нас впервые. Ну, и чего молчишь? Зовут-то тебя как? Не иначе, язычок проглотила, да?
Дикки испуганно высунула язык, чтобы убедить эту, такую надежную тетю, что язык у нее на месте.
— Меня Дикки зовут, – торопливо сказала она.
— Дикки? – удивилась Кокошкина. Это что же за имя такое? Странное имя. А другого имени у тебя нет? Или это кличка такая?
— Другое есть, – вздохнула девочка, — только оно мне не нравится. А вас почему Кокошкиной зовут? Это фамилия такая?
— Да нет, — засмеялась женщина. Фамилия моя Кошкина, но работаю я здесь поваром, а повар на корабле называется кок. Вот и дали мне моряки такое прозвище. Да я и не обижаюсь уже. Привыкла так, что мне даже больше такая фамилия нравится, чем настоящая. Да и знаю, что прозвище дали любя. Ты можешь меня звать просто тетя Варя.
— А тетя Варя потому, что варите много? – спросила Дикки, подумав немного.
— Ха-ха-ха! – рассмеялась Кокошкина. — Прямо в самую точку попала. Да ты у нас умненькая, девочка! Ну, да ты мне зубы-то не заговаривай. Давай, о себе рассказывай, Дикки. Так что там у тебя с родителями? И не обманывать, только правду говорить!
— Мамы и папы у меня давно уже нет, целый год, а бабушка недавно тоже… тоже… Дикки никак не могла подыскать слово вместо того, что никак не хотело произноситься, но Кокошкина сама все поняла. Она присела, обняла девочку и ласково прижала ее к себе.
– Ох, малышка, сколько же тебе пришлось пережить! — сказала она через минутку, глядя в глаза готовой заплакать девочке, — Ну, а зачем на корабль пробралась? Куда плыть-то собралась?
— Меня хотели в детский дом отправить, а я не хочу туда. Я хочу на остров. Я знаю, я во сне видела его, только туда очень долго плыть нужно. Вы не думайте, я не бесплатно, у меня и деньги есть. Вот! – девочка протянула тете Варе все свои сбережения в количестве сорока семи рублей, которые удалось накопить в течение нескольких месяцев.
— О, Господи, убери сейчас же! Еще чего не хватало! Ладно, девочка, сейчас зайдем и капитан решит, что с тобой делать… богатейка! А знаешь что, девочка… Ты постой-ка тут, а я не буду ждать старпома и попробую сама поговорить с капитаном, – задумчиво произнесла Кокошкина и решительно шагнула к двери, но остановилась и обернулась к Дикки.
— А ты не теряй времени попусту и познакомься с Ворчуном поближе. Он же ждет этого!
Кокошкина постучала в каюту и после того, как оттуда раздалось «Да-да, войдите!», скрылась за дверью. Дикки стала ждать своей участи снаружи.
Сердце девочки учащенно билось. Она понимала, что от одного капитанского слова будет зависеть ее дальнейшая судьба. Кокошкина была на ее стороне, и это давало надежду на то, что слово это будет «да». Но вот старпом… Он такой сердитый и так строго с ней разговаривал.
— «Скорей всего, капитан скажет «нет». А может быть, — мысленно рассуждала она, — ей тоже стоило бы пойти к капитану и там поплакать?»
Раньше Дикки иногда пользовалась этим, помогало. Ох, как это было давно, еще при живых маме и папе! Девочка машинально погладила Ворчуна по голове, и он завертел хвостом от удовольствия. Поняв, что пес теперь тоже на ее стороне, девочка присела и прижала Ворчуна к себе. За дверью была тишина.
— Нужно выручать Кокошкину, — не выдержав, сказала Дикки, и шагнула было к двери, но Ворчун, будто давая понять, что этого ей делать не стоит, встал перед дверью.
— Ворчун, да ты на чьей стороне? – удивилась Дикки. Ворчун лизнул девочке руку, и Дикки обрадовалась, – Ура, на нашей! А еще Ворошка! Надо ее научить говорить «да».
— Ладно. Наверное, ты прав. Подождем еще немного, — решила Дикки и снова погладила пса по лохматой голове,
— Ворчун, а ты дрессированный? – спросила вдруг девочка, – Дай лапку!
Ворчун недовольно мотнул головой. Таких фамильярностей он терпеть не мог, и опять растянулся на полу, отвернувшись от Дикки и давая ей понять, что разговор окончен. Однако, Дикки думала иначе! Поняв, что перед ней открываются такие блестящие перспективы в воспитании Ворчуна, девочка так увлеклась этой мыслью, что совсем забыла, зачем здесь стоит.
— Ворчун, дай лапку, ну пожалуйста! Сидеть! Ну, сидеть же! – и она попыталась поднять большого пса. — Ну, какой же ты невоспитанный, фу! Кто тебя только учил? Теперь я буду твоей учительницей! Ворчун, поняв, что эта девчонка от него так просто не отстанет, сел с обреченным видом.
— Вот, молодец! А теперь голос! Голос! Голос! — позабыв обо всем на свете, радовалась Дикки, держа пса уже за обе лапы. Ворчун, стоя во весь свой рост на задних лапах, заливисто и с явным удовольствием, громко залаял.
На этот шум из каюты вышел невысокий пожилой мужчина. Из-за его плеча выглядывали испуганные старпом и Кокошкина.
— Так… Вот она, возмутительница спокойствия. Во всей красе. И вы, Варвара Ивановна, говорите, что она будет тише воды и ниже травы? Вы хоть понимаете, что ребенок есть ребенок, и что корабль – это вам не детский сад и не песочница во дворе?
— Да, но товарищ капитан! Эта девочка…- начал было говорить старпом, но осекся, увидев совершенно изумленные, широко раскрытые глаза девочки,
— Капитан? Это вы – капитан?! – воскликнула Дикки с изумлением.
— И что? Что в этом кажется вам таким странным? – удивленно сказал капитан.
— Таких капитанов не бывает! – строгим, не терпящим возражений тоном Анны
Николаевны, бывшей маминой начальницы, сказала Дикки.
— Это почему же не бывает? Потрудитесь объяснить, уважаемая девочка, — сказал капитан.
— А у вас нет бороды и усов, а еще – у вас нет трубки! – авторитетно заявила Дикки.
— Да? Вот так вот? – изумился капитан, которого все между собой называли просто капитаном Дельфом, — А я тогда скажу, что вы — не девочка!
— Почему это я не девочка? – удивилась Дикки, — У меня даже косички есть, а еще…, а еще у меня Ворошка есть!
— Ворона – это, конечно же, серьезный аргумент в вашу пользу, – усмехнулся капитан, — только настоящие девочки не бегают тайком из дома. Они вообще сидят обычно на берегу и читают книжки или играют в куклы.
— А я тоже буду книжки читать. Только здесь, на корабле! Я бегать не буду. Я буду только ходить или просто стоять, или даже сидеть. Только вы не выгоняйте меня, пожалуйста! Я все умею – и полы мыть, и щи варить, и вышивать крестиком, и еще — ноликом. Я вам очень пригожусь! И мешать никому совсем-совсем не буду!
— Вот это правильно. Это я про «мешать не буду». Что касается полов, то раз уж ты оказалась на корабле, то должна усвоить, что на кораблях полов не бывает! На кораблях бывают палубы и их не моют, а драют! Вышивать крестиком… Ну, я даже и не знаю. Как-то неожиданно. Может быть, это действительно как-нибудь пригодится? Нужно подумать. Ладно. Варвара Ивановна, отведите этого, столь интересного и так здраво рассуждающего ребенка на камбуз. Ей нужно хорошенько подкрепиться. Однако же, убежден, что девочкам на корабле все же не место. Я обязан связаться с берегом по радио и объяснить ситуацию. Ничего не обещаю. И не надо на меня так смотреть! Как решат там, на берегу, так и поступим.
— Я очень, очень вас прошу, — вдруг быстро заговорила дрожащим голосом Кокошкина, — я сама буду за ней смотреть, ухаживать за ней и отвечать за нее! Ну, пожалуйста! У нее же нет никого на свете кроме меня! И у меня тоже нет никого… кроме нее, — добавила она, опустив глаза.
Капитан долго и внимательно смотрел в глаза Кокошкиной и вдруг улыбнулся. Его улыбка была такая хорошая, что Дикки мгновенно поняла, что все будет хорошо!
— Идите и накормите девочку, — строгим голосом, но как-то совсем не строго сказал капитан, — дети не должны быть голодными, даже если они и попали зайцами на корабль. И особенно на такой порядочный корабль, как наш «Дружный», — с улыбкой добавил он.
— Есть, накормить! — весело сказала тетя Варя.- И про птицу не забудьте!
— Не забудем! – весело ответила, не оглядываясь, Дикки и пошла по коридору, крепко держась за руку тети Вари.
— А между прочим, у меня есть трубка! Только она в столе лежит! – раздалось им вслед.
Тетя Варя прыснула, прижав ладонь ко рту, а Дикки широко улыбнулась. Жизнь снова становилась веселой и интересной.
***
Они шли по коридору, спускались куда-то по крутым лестницам. Эти лестницы, как сказала тетя Варя, называются трапами. Вскоре они остановились перед большой металлической дверью с блестящей латунной полоской наверху, на которой было написано какое-то совсем неправильное, даже немножко неприятное слово «Камбуз». Мама научила Дикки читать слова, написанное большими буквами.
— Вот, мы и на месте, — сказала Кокошкина и, повернув большую ручку, открыла дверь, — входи, милая.
— Ой, как здесь здорово! Я никогда не видела такой большой кухни!- воскликнула Дикки, переступая высокий порог.
— Нет, это не кухня, — улыбнулась тетя Варя, — это камбуз! Кухни все на берегу остались, а на кораблях – камбузы! Привыкай, на корабле все имеет свои названия и они иногда очень странные.
— А какие еще странные названия есть на корабле? — заинтересовалась Дикки.
— Ну… вот, например, ты что сейчас переступила?
— Как что? Порог, конечно.
— А вот и нет! На кораблях пороги называются комингсами.
— А зачем? Разве порог — хуже название?
— А и вправду, зачем? – засмеялась тетя Варя, — А я и сама не знаю! Знаю только, что большинство названий на кораблях пришли из очень далекой старины. А теперь — мыть руки! Умывальник вон там, в углу. Потом сядешь за тот столик, и я тебя кормить буду.
— А Ворошку?
— И Ворошку накормим, не беспокойся! Только в первую очередь – тебя.
Вымыв руки, Дикки села на стул и продолжила осмотр камбуза. На стенах висели штуковины, в которых Дикки с трудом узнавала большие, словно великанские поварешки, сита и прочие кухонные принадлежности, а вот некоторые не смогла узнать и даже не понимала, как они могут пригодиться на кухне. Самое же потрясающее, что она увидела – плиту, которая занимала столько места, что на ней могла бы уместиться вся бабушкина кухня!
Плита была составлена из больших железных квадратов, и Дикки подумала, что она идеально подходит для игры в классики. Даже расчерчивать не нужно!
— Ой, тетя Варя, а зачем такая печка большая?
— А ты открой шкаф и увидишь, какие кастрюльки да сковородки у меня в хозяйстве.
— Ничего себе! – воскликнула Дикки, — да я же в каждую из них могу свободно поместиться!
— Конечно же, можешь, но мы этого не будем делать, — засмеялась Кокошкина, — потому, что я не люблю готовить борщи и супы из маленьких девочек.
— И я не люблю, когда из меня суп варят, — тоже засмеялась Дикки.
— Вот, теперь мы как следует подкрепимся, — сказала тетя Варя и поставила перед Дикки большую тарелку борща и другую, с большими ломтями белого хлеба.
Взяв один, оказавшийся теплым, Дикки поднесла его к лицу и вдохнула совершенно потрясающий аромат.
— Ой, как вкусно па-ахнет! — протянула она и откусила кусочек румяной корочки. Она вообще обожала корочки, чем почему-то очень радовала бабушку. Сама же бабушка не ела корочки и отдавала их Дикки. Сколько Дикки ни предлагала ей, она всегда отказывалась. Дикки тут же рассказала об этом тете Варе.
— Вот, когда будешь в бабушкином возрасте, тогда обязательно поймешь, почему она корочки не ела, — засмеялась тетя Варя.
— Я никогда такого вкусного хлеба не пробовала! — воскликнула Дикки, и тетя Варя улыбнулась, покраснев от удовольствия.
— Я его сегодня рано утром испекла, свеженький совсем!
— Как испекли? Сами, что ли? – изумилась девочка.
— Конечно же, сама. В той печи, — сказала Кокошкина и указала на большой металлический комод с большими ручками на длинных, узких ящиках.
— Какая же это печь? – изумилась девочка, — Это же комод, у бабушки такой же, только деревянный!
— Да нет, — снова засмеялась Кокошкина и, потянув за ручку, опустила одну из длинных дверц, — это совсем не комод, сама посмотри.
— И как же это там булки вырастают? – недоверчиво, подозревая подвох, спросила Дикки, встав на цыпочки и заглянув в темное, мрачное пространство, откуда пахло чем-то горелым. Нет, никак не подходило это место для такого красивого, воздушного хлеба.
— Ах, ты ж красота моя хорошая, — заливисто захохотала Кокошкина, — я обязательно покажу тебе, как и из чего вырастают булки! Обещаю! А сейчас ешь, не отвлекайся.
Борщ был просто сказочно вкусным! Когда Дикки с трудом доела его, тетя Варя поставила перед ней тарелку с огромной котлетой.
— И это тоже нужно съесть?! – с ужасом спросила девочка.
— А что, места уже нет?
— Не-а, ни капелечки не осталось, — ответила Дикки и откинулась на спинку стула.
— Верю! — сказала Кокошкина, ставя перед Дикки стакан компота, — только осторожно пей, холодный он. А чем нынче питаются умные и разговорчивые птички?
— Не знаю, — ответила Дикки, — моя Ворошка питается всем. Особенно она любит хлеб.
— А котлеты тоже ест?
— Наверное, да, но я не пробовала давать ей котлеты.
— Возьми кусок хлеба и эту котлетку. Думаю, ничего не случится, если девочка предложит птичке котлету. Как думаешь, а?
— Думаю, что не случится, — серьезно ответила Дикки.
— Пойдем, провожу тебя на палубу, — сказала тетя Варя и открыла дверь камбуза, пропустив вперед Дикки с тарелкой.
— Кар-р, кар-р, кар-раул! — встретила их криками Ворошка, вышагивающая по палубе в ожидании хозяйки.
— Все, все, я здесь! Прекрати кричать! – успокоила ее Дикки, — поешь-ка лучше.
Ворона, хотя и была голодна, подошла к Дикки и дождалась, когда девочка присядет и погладит ее. Только после этого она повернулась к тарелке и клюнула котлету, а потом – хлеб. После снятия пробы, она подхватила хлеб и перелетела с ним на крышку того самого люка, где они прятались, и там стала деловито клевать его, проглатывая кусок за куском.
— Все понятно, – сказала тетя Варя, — хлебушек и Ворошке понравился.
— Гаф! — раздалось у них за спиной.
— Иди сюда, Ворчалкин, — сказала девочка, — тут и для тебя кое-что найдется. Можно? – спросила она, взглянув на Кокошкину.
— Можно, еще как можно! Побалуй его, он у нас нынче ой, какой молодец и герой! Вон, как славно разыскал вас! Я ему за это еще чаще вкусненького давать буду.
-«Странно, — подумала про себя Дикки, — и что же может быть хорошего в том, что этот, как оказалось, славный пёс нашел их и выдал?»
— Ну что же, девочки, собачки и птички, есть предложение немножко отдохнуть после обеда, — сказала Кокошкина и Дикки с удивлением посмотрела на нее.
— Да, да! – Подтвердила Кокошкина, — Девочки должны отдыхать после обеда, а птички и собачки не должны им мешать.
— А тёти тоже должны отдыхать? – спросила Дикки.
— Нет, тети должны переделать свои дела, а уж после этого им можно будет и отдохнуть.
— И вы тоже должны делать дела? — спросила Дикки?
— Конечно! Я должна накормить обедом всех мужчин, которые есть на нашем корабле, а их у нас не так уж и мало! Они наработались с утра, и должны как следует подкрепиться, чтобы после обеда еще поработать. А сейчас – шагом марш за мной!
Дикки пошла за тетей Варей. Совсем рядом с камбузом оказалась ее комната, но когда Дикки сказала, что ей нравится ее комнатка, Кокошкина поправила ее.
— Это каюта, девочка, на корабле нет комнат!
— Понятно. Все не как у людей!- вырвалось у нее бабушкино выражение. Бабушка всегда так говорила, когда Дикки делала что-нибудь не так, как нужно, — И как я смогу все это выучить?
— Ох, ты ж, моя сладкая, — расхохоталась тетя Варя, — все выучишь, дай только срок! Как не выучить, если у нас столько ученых на корабле!
— Ученых? — удивилась Дикки, — а как они попали на корабль? Тоже зайцами пробрались?
— Нет, ты меня просто уморишь сегодня, — смеясь и целуя Дикки в щеки, ответила Кокошкина, — они здесь работают, потому, что наш «Дружный» — это научное судно, а вдобавок еще и исследовательское. Вот, мы и бродим по морям и океанам, а они изучают и исследуют все, что нам попадается на пути.
— Ага, теперь я поняла, почему у кораблика такие мачты высокие. Это для того, чтобы дальше видно было ученым.
— Наверное, так, — сказала тетя Варя, укладывая Дикки на кровать с небольшими перильцами, — потом сама у них спросишь.
— «А на мачты эти мы с Ворошкой обязательно слазим», — успела подумать Дикки, засыпая.
Утром следующего дня Дикки проснулась свежая и выспавшаяся. Никаких снов ей не снилось. Ни плохих, ни хороших. На шкафу дремала Ворошка. Видимо, тоже умаялась за вчерашний день. Дикки выглянула в иллюминатор. Море было тихим и спокойным. По его зеркальной глади, в которой отражались белые облачка, медленно и как бы нехотя пробегала рябь от небольшого ветерка. От этой картины возникало ощущение, что море всегда такое. В то, что бывают ветры, дожди и ураганы, верить совсем не хотелось, глядя на эту красоту.
Послышалось осторожное царапанье в дверь.
-«Ворчун», — подумала Дикки и, соскочив с кровати, босиком пробежала к двери.
Ворчун ворвался в каюту, размахивая хвостом, встал на задние лапы и, положив ей на грудь передние, облизал своим большим, влажным языком лицо Дикки.
— Ой, Ворчун, это что за утреннее умывание! – воскликнула девочка, тормоша собаку за уши, от чего у Ворчуна делались такие умопомрачительные рожицы, что смотреть на это без смеха было невозможно.
— Вор-роша хор-рошая! – громко похвалила себя Ворошка, прихорашивающаяся на шкафу, и начала важно разгуливать там туда и обратно. Потом, заметив в углу что-то блестящее, спикировала туда и, схватив неизвестно откуда взявшуюся там медную монетку, вновь взлетела на шкаф. Оглядевшись, спрятала монетку подальше, прикрыв ее на всякий случай хвостом. После этого, птица стала с невинным видом осматривать каюту в поисках других драгоценностей.
— Ой, смотри, Ворчун! Ворошка себе гнездышко нашла, обживается потихоньку. Значит, ей здесь нравится.
Девочка быстро оделась и вышла из каюты. Пес и птица от нее не отставали. На палубе стоял молодой человек и мечтательно глядел на море.
— «Красивый, — отметила про себя Дикки, — совсем как принц из сказки».
Она нерешительно подошла поближе, оперлась руками о металлические перила и тоже стала глядеть на воду, краешком глаза наблюдая за незнакомцем. Молодой человек посмотрел на нее и улыбнулся.
— Привет! – просто сказал он, как будто они тысячи лет были знакомы.
— Здравствуйте! – обрадовано ответила девочка. — А что вы там все высматриваете? Рыбок?
— Да нет. Кстати, меня зовут Алекс и я художник. Всегда поражаюсь, насколько красив океан. Видишь, какой он разноцветный, как лучи солнца играют в волнах. На это можно глядеть часами. Когда океан такой, становится понятным, почему его называют Тихим.
Дикки удивленно посмотрела на воду еще раз. И на самом деле! Как же она раньше этого не замечала! Ворчун, встав лапами на перила, тоже заглянул через борт, ничего интересного там не увидел, но на всякий случай гавкнул. Дикки подумала о том, как хорошо было бы иметь крылья. Взмахнула бы она ими и полетела над морем. Увлекшись своими мыслями, она взмахнула руками, и даже закрыла глаза, чтобы все это представить получше.
— Кар-р! – услыхала она голос Ворошки и отрыла глаза. Ворона летела над самой морской поверхностью. Увидев щепку, она спланировала вниз и выхватила ее из воды, после чего уселась рядом с Дикки, прижала лапкой добычу и начала ее внимательно рассматривать.
— Интересно, — продолжила Дикки разговор, — а что вы рисуете? Море?
— Не только море. Кстати, а ты знаешь, как называются художники, которые рисуют море?
— Знаю! — поспешила ответить Дикки, — маринистами. Мне мама рассказывала. А еще я знаю, что есть такой художник, Айвазовский. Он всегда море рисовал. Наверное, ничего другого у него не получалось.
— Молодец! — похвалил Алекс девочку. — Да, это был настоящий, великий художник. Никто лучше него не мог показать душу моря. Однако же, он был не только маринистом, но и баталистом, то есть описывал в своих картинах морские сражения. Знаешь, он даже воевал и плавал на военных кораблях Черноморского флота! Глаза Алекса загорелись, он схватил воображаемую шпагу и стал делать выпады в сторону Дикки.
— Защищайтесь, синьорина!
Дикки решила не отставать, выхватила из воображаемых ножен не менее воображаемую шпагу и стала храбро наступать на Алекса. Ворчун весело прыгал вокруг них, норовя слегка ухватить кого-нибудь за ногу, и громко лаял. Ворошка тоже, позабыв о щепке, носилась над их головами как угорелая, время от времени громко каркая, а затем села на перила и оттуда истошным голосом стала кричать «Кар-раул!», чем вызвала громкий смех матросов, что-то делающих в отдалении, у мачты.
— Кто кричит? Кого спасать? – раздался знакомый уже Дикки голос старпома
— Нет, никого не надо спасать, все уже спасенные и так. Это мы, понарошку, — сказала Дикки.
— Ясно, — сказал старпом и улыбнулся, — сидеть на релингах вообще-то нельзя никому, но вашей отважной и мудрой птице я разрешу, пожалуй, это делать. В порядке исключения.
— А где они, эти релинги? – спросила Дикки, чтобы точно понять, что ей нельзя делать.
— Так вот же они, — сказал старпом, указывая на перила.
— Странно все у вас… Перила как перила, а называются по-другому.
— Нет, не странно. Просто у моряков существуют свои названия почти всего, что есть на кораблях, морские термины.
— Да, мне уже говорила тетя Варя. Всего-привсего? – все же переспросила Дикки, — а хоть какие-нибудь названия можете сказать?
— А ты сама назови что-нибудь, и я тебе скажу, как это называется на морском языке.
— Ну… хорошо, как называется пол?
— Пол на корабле – это «палуба».
— А потолок тогда что, — улыбнулась Дикки, ожидая, что старпом смутится, однако же, он не смутился.
— Потолок – это «подволок».
— Ужас какой. А стены?
— Стены – это «переборки».
— А лестница, для нее тоже есть название?
— А как же! Конечно же, есть – «трап». А ступеньки у трапа называются «балясины», а перила – «поручни».
— Да… Но все равно, есть же что-нибудь такое, чему у вас нет названия! Ну, вот табуретка, например, — сказала Дикки и засмеялась.
— Конечно же, есть такие слова, для которых нет морских терминов, но этому предмету есть морское название! Табуретка по-морскому – это «банка»!
— Ба-анка?! — изумленно переспросила девочка.
— Да, банка. Любые скамейки по-морскому называются банками. Между прочим, «банка» у моряков – это еще и мель среди больших глубин.
— И как прикажете все это запоминать? – тоном бабушки спросила Дикки.
— Кар-раул! – снова закричала Ворошка.
— Я вас обеих понимаю, — улыбнулся старпом, — но помочь ничем не могу. Если уж идете с нами в море, так будьте добры изучать термины морские, да и вообще, многие вещи, которые обязаны знать все моряки!
— А мы идём? – шепотом, боясь услышать «нет», спросила Дикки.
— Идёте, идёте. Что с вами, такими бесстрашными и решительными поделаешь, – сказал старпом, — капитан разрешил вам обеим продолжить плавание на нашем замечательном корабле. Кстати, кораблями называют обычно военные корабли, а такие как наш – судами. Так что, впредь прошу называть наше судно как положено.
— Ура! – закричала Дикки.
— Ур-ра! — поддержала ее ворона.
— Однако, — строго прервал их старпом, — вы должны беспрекословно подчиняться всем приказам и соблюдать правила поведения на судне, а самое главное – учиться, учиться и учиться. Мы не можем допустить, чтобы на нашем судне находились невоспитанные и неграмотные люди. Таких мы просто списываем с судна и все!
— Я буду, я обещаю вам, товарищ старпом! Я буду делать все – все, только не списывайте!
Дикки так и не поняла, что происходит с человеком, когда его списывают, но одно ей было ясно – страшнее ничего не бывает! Она твердо решила, что сделает все правильно и как надо, чтобы ни у кого не появилось даже мысли о том, что ее можно списать.
— Я возьму шефство над девочкой и помогу ей во всем, — сказал Алекс, положив руку на плечо Дикки.
— Кр-расота, — заявила Ворошка.
— Да-да, птица, — сказал старпом, — в этом я с вами совершенно согласен. Лучшего наставника для нашей юной мореплавательницы трудно себе и представить. Похвально, молодой человек! – добавил он, обращаясь к Алексу.
Оставим ненадолго Алекса и Дикки с Ворошкой на палубе, и вернемся на камбуз, чтобы рассказать о тете Варе Кошкиной — Кокошкиной.
***
Варвара Ивановна Кошкина была дамой довольно солидных размеров. Появление ее на судне – история, интересная сама по себе. Произошло это лет пять назад. Муж ее, Василий, работал на этом судне мотористом. Все, кто знал Василия, удивлялись, как такой сухощавый, небольшого роста человек мог выбрать в жены такую крупную женщину, да и по характеру они были совсем разными. Он – тихий, незаметный, а она – мощная, громогласная и очень активная женщина. Погиб Василий также тихо и незаметно – однажды утром не вышел на работу. Его искали по всему судну, но так и не нашли. Судно развернулось на обратный курс, и вся команда очень долго всматривалась в морскую гладь, но так его и не нашли. Такие случаи бывают — выпал человек за борт и никто этого не увидел. Найти его потом, если сразу не заметили падения, очень сложно, практически невозможно.
Варвара Кошкина явилась на судно с одной целью – разобраться, куда делся ее Вася. Сначала она молча выслушала всех, потом громко ругалась, скандалила и долго плакала, сидя в Васиной каюте и перебирая его вещи. Затем она встала, вытерла глаза и решительно направилась к капитану.
На просьбу взять ее на работу, капитан сначала ответил категорическим отказом, но постепенно, сдаваясь под натиском доводов об отчаянии и одиночестве на берегу, о тоске по любимому мужу, стал сдаваться и, в конце концов, согласился взять на один рейс уборщицей. На ее лице при этом было столько радости, что капитан улыбнулся и мысленно похвалил себя за принятое решение.
Кошкина так рьяно взялась за работу, что все просто диву давались, как такая большая женщина может быть такой легкой и проворной в работе. Никто не видел ее без дела. Она постоянно что-то мыла, терла, скребла. Все это делалось быстро, ловко, красиво. Все было убрано, все постирано, выглажено и начищено в срок. И так – изо дня в день.
Однажды, заметив, что у матросов грязные робы, она вечером зашла в раздевалку, собрала всю рабочую одежду, выстирала и высушила ее за ночь. Утром вся палубная команда во главе с боцманом пришла в восторг от увиденного в раздевалке. Рабочие куртки и
комбинезоны были отутюжены и висели на крючках как новенькие. Все дыры залатаны, все пуговицы пришиты. Рабочие ботинки начищены и стоят ровным рядком.
Все были довольны Кошкиной, включая и самого капитана, который ни разу не пожалел о том, что оставил ее на судне. Не раз он выносил Кошкиной благодарность перед всем экипажем. Даже у старпома, этого сурового человека, глаза теплели, когда он говорил оКошкиной. Поговаривали даже, что это неспроста. Правда, в это мало кто верил — уж больно строгим и неулыбчивым человеком был старпом. Одним словом, Варю Кошкину полюбили все.
А потом случилось так, что заболел судовой повар, и она сама предложила свои услуги. В первый же день Кошкина наварила таких щей, что все ахнули! Все дни, что Варя была на камбузе, для экипажа был просто праздник – все было очень вкусно, по-домашнему, а порции такие, что не каждый мог справиться с ними. Закончилось все тем, что команда обратилась к капитану с просьбой перевести эту необыкновенную женщину коком на камбуз. Именно так и было сделано в очередной приход судна в родной порт. С тех пор Мадам КОКошкина, как после чьей-то шутки ее стали уважительно звать в экипаже, стала чуть ли не главной фигурой на судне и, по непроверенным слухам, ее чуточку побаивался даже сам капитан.
С утра, громыхая котлами, она тихонько напевала себе под нос любимые арии из каких-то оперетт. Когда обед был готов, она открывала дверь камбуза, и по судну прокатывался ее зычный голос:
— Команда-а!!! Свистать всех наве-ерх! Обе-едать!
Однако же, ее мало кто слышал, и вскоре она перестала это делать, поскольку на судне вся жизнь идет в строго определенном режиме, и каждый знает, во сколько он должен прийти на завтрак или на обед. Несколько раз капитан вызывал старпома и обеспокоенно просил его проверить, нет ли перерасхода продуктов, ведь запасы продовольствия на судне ограничены, а потому строго учитываются и рассчитываются.
Старпом вызывал Кокошкину и матроса, который отвечал за продовольственный склад, вместе они спускались в кладовые и все перевешивали, пересчитывали. Каждый раз у них
получалось, что Кокошкина израсходовала меньше продуктов, чем нужно было по норме, а на столах всего было так много, что съедалось оно с трудом. Некоторые даже стали жаловаться на то, что постоянно переедают, потому что все такое вкусное и остановиться невозможно.
Сама Мадам Кокошкина, переминаясь с ноги на ногу, смущенно вздыхая и краснея, оправдывалась тем, что ей «жалко матросиков — все они на полудохлых цыплят похожи, и что их подкормить надо хоть маненько…», обещала исправиться, но на следующий день опять накладывала команде в тарелки гору макарон по-флотски!
Любимым ее занятием в свободное время было чтение дамских романов и просмотр сериалов по телевизору, когда судно стояло в порту. Уже по тому, как она с грохотом, свирепо расправляется с кастрюлями и сковородками, можно было догадаться, что опять этот мерзавец Педро обманул свою доверчивую и наивную подружку. Если же дело принимало совсем плохой оборот, и главный герой умирал, то горю мадам Кокошкиной вообще не было предела! Заливаясь слезами, она разливала флотские щи, и невозможно было понять, то ли они случайно пересолены, то ли это от ее горьких слез.
Когда на судно попала Дикки, у мадам Кокошкиной, никогда не имевшей своих детей, пробудился такой мощный, неукротимый инстинкт материнства, что Дикки порой не знала, куда деваться от объятий поварихи. И уж, конечно, она терпеть не могла, когда тетя Варя называла ее «сиротинушкой», «бедняжкой», а то и вовсе «горемыкой».
А вот художника и писателя Алекса Варя Кокошкина недолюбливала, называя его
лодырем и тунеядцем, никчемным человеком.
— И что это за мода такая, — ворчала она, — лежать, вылупив глаза в небо и рисовать чушь всякую, да стишки сочинять? Лучше бы палубу помыл или там ведро вынес, помог бы хоть по хозяйству… А то, взял бы, да с матросиками вместе покрасил чего — все польза какая – никакая. На харч – то зарабатывать нужно!
Она демонстративно накладывала ему самые маленькие порции, а компот и вовсе не доливала до полоски на стакане.
Пса же Ворчуна Кокошкина любила как родного, ведь он находился на судне, когда еще был жив ее Вася. Когда их никто не видел, она грузно усаживалась на корточки перед Ворчуном, гладила его, и слезы текли по ее щекам.
— Эх, Вася, Вася… – приговаривала она, — ну что же ты наделал… Вот такой же ты был черный и лохматый, помнишь? А помнишь, как я тебе пирожки пекла и картошечку жарила с лучком, помнишь?
Ворчун виновато вилял хвостом и моргал глазами, как будто он один был во всем виноват и это он не доглядел за Васей.
Если Кокошкину заставали на «месте преступления» в такой момент, она сердилась и гнала от себя ни в чем не повинную собаку.
— А ну, иди, иди отсюда! Ишь, разлегся, бездельник! Только блох от тебя и антисанитарии мне здесь не хватало!
Ворчун на нее не обижался, просто поднимался и уходил, ловя на себе виноватый взгляд этой непонятной женщины. При этом он точно знал, что и часа не пройдет, как она сама отыщет его и угостит чем-нибудь!
Ну, а с Ворошкой у Кокошкиной появились свои счеты. Стоило поварихе отвернуться, как та тащила все, что плохо лежало на столе, а что лежало хорошо — тем более!
Часто можно было видеть, как разъяренная повариха, размахивая половником, гналась за ошалевшей от страха вороной и вопила, что сварит суп из этой вредной птицы!
Добычей Ворохе служили ложки, вилки, а однажды она умудрилась даже блестящую металлическую сахарницу уволочь! Впрочем, именно эта самая сахарница и помогла отыскать украденные вещи. Рассыпавшийся сахарный песок точно
привел Кокошкину к складу, устроенному Ворошкой в гнезде, которое она построила в укромном месте камбуза, на шкафу, под самым подволоком.
Гнездо было устроено основательно! Все в дело пошло, включая даже клочья
шерсти, выдранной с опасностью для жизни из собачьего хвоста! Пес долго гонялся за Ворошкой и караулил ее, чтобы научить уважительному отношению к таким порядочным псам, каковым он себя считал.
Там же, в гнезде отыскались и гаечные ключи, отвертки, а также именные капитанские часы! Все это вернулось к своим законным владельцам. Хулиганку заперли в клетке, но она стала так громко кричать «кар-раул, гр-рабят», что пленницу простили и выпустили на волю.
У ее гнездовья шутники повесили табличку «склад потерянных вещей». C тех пор, если кто-нибудь что-то терял, он просил Варю «посмотреть на складе», потому, что на камбуз посторонним входить нельзя!