Незаметно прошло десять лет с того бурного времени начала пути. Жизнь кипела и бурлила, доставляя много хлопот, но ещё больше радостей. Чуть ли не по два-три раза в год я ездил в интереснейшие командировки, связанные с нашим делом. География этих командировок была очень широкая – Норвегия, Швеция, Германия, Голландия, Малайзия, Сингапур, Гонконг. Международные симпозиумы, комитеты очень высокого уровня и наши, российские встречи с коллегами, потом на них стали присутствовать специалисты из Украины, Прибалтики. Жизнь бурно цвела, и ничто не предвещало бури. Всё было хорошо и дома, и на работе. Беда пришла, откуда её совсем не ждал.
Началось всё с неприметного события. Возвращаясь с рыбалки, спрыгнул с носа лодки на причал. Высота – не более метра. Позвоночник прошила молния. Потихоньку расходился, электрические разряды в позвоночнике исчезли, но в ногах появилась чуть заметная неуверенность. Стал понемногу приноравливаться, привыкать к этому. Мысль о том, что нужно обратиться к врачам, как-то не приходила в голову…
Дальше – больше. В ногах возникли странные, неведомые до сих пор ощущения. Появилась боль в руке. Обратился к врачу, она назначила обезболивающие уколы, которые не помогали.
Жена уехала во Владивосток, в прекрасный пригородный санаторий. Пару раз ездил к ней. Она сказала, что не может понять – почему, но места себе не находит и не желает там оставаться, хочет домой. Так и не доотдыхала, забрал её домой. Как раз и моя командировка созрела к коллегам, в город Николаев, что в Украине. Неделя командировки с вечерами, заполненными приёмами и пивом после них, потом заехал к родне в Донецк. Ноги постепенно становились всё более и более ватными. Сказал, наконец, жене. Она договорилась о моей встрече с нашим местным мануальным терапевтом…
Вообще-то он по образованию хирург. Много учился в Китае и ещё где-то. Занялся нетрадиционными методами на коммерческой основе. Иголки, пиявки, массажи всяческие… И как было не довериться человеку с таким «послужным списком»? Доверился.
Рассказал ему всё. Сейчас, зная уже всё об этом, понимаю, что если бы он был настоящим врачом, то после того, что от меня услыхал, он никак не должен был даже притрагиваться ко мне, пока не сделан рентген и не проведена консультация с невропатологом или нейрохирургом.
Всё было не так. Первый же массаж был таким мощным, что у меня даже мышцы болели на спине. А в конце сеанса он предложил мне сесть на массажное кресло. Пятнадцать минут по моей спине и шее с грохотом носился вал. Насчет шеи я даже спросил его – не опасно ли это, потому что уж больно сильно вал этот бил по ней. «Всё ОК!» – таков был его ответ.
Сначала вроде бы полегчало. Пару дней я не ощущал ничего особенного. После третьего сеанса опять появилась слабость в ногах. На четвёртый день, находясь в городе по каким-то делам, я вдруг понял, что не могу свободно вылезти из машины. Ноги совсем становятся ватными, не слушаются. Вот тогда я испугался.
Звоню своему старому знакомому, товарищу по рыбалке. Он работает директором великолепного регионального медицинского центра, где лечат моряков. Меня там уже «ремонтировали» пару раз по поводу давления и неожиданно обнаруженного диабета. Просто прекрасная ведомственная больница, великолепно оснащённая и с замечательным персоналом.
Выслушав меня, он спросил, на машине ли я. Я ответил утвердительно, и тогда он сказал, что я должен немедленно лететь к нему в больницу, а он к этому времени соберёт нейрохирургов на консультацию. Я всё же заскочил домой, бросив кое-что из самого необходимого, и поехал. Два с половиной часа пути…
Удар
Приехав в больницу, зашёл к товарищу в кабинет, и он сказал, что палата уже готова, меня туда проводят. Это была прекрасная одноместная палата с туалетом, душем, телевизором, телефоном, с маленькой кухонькой, холодильником и микроволновкой. Только успел переодеться, вошли человек пять врачей. Главным среди них был нейрохирург, симпатичный мужчина лет тридцати пяти-сорока. Долго, с час, меня крутили, вертели, кололи иголками. Потом оставили в покое и ушли. Минут через десять пришла сестра и поставила капельницу. К вечеру я уже ходил с трудом. Ноги плохо слушались. На следующий день с утра был рентген и томограф. Туда спустился с сестрой сам, оттуда привезли.
Примерно в обед опять пришли те же врачи и опять долго крутили и кололи. Уколы иголкой не чувствовал уже до пояса. Ноги горели и становились ватными. Я был в каком-то странном, заторможенном состоянии. Тот же нейрохирург, как я уже знал, приглашённый из краевой больницы, сказал, что результаты обследования будут готовы к утру. Если там опухоль, то необходима срочная операция. Симптомы указывают на то, что вероятность этого велика.
Мне предстояла ночь с этой мыслью. Это была самая трудная в моей жизни ночь. Нет, я не боялся операции! Даже перед смертью не было страха. Страх был один-единственный – остаться овощем с глазами и совершенно ясным сознанием. На годы. Самое интересное – жена потом уже, когда я вернулся домой, рассказала мне, что в тот день (назвав ту самую дату) проплакала весь вечер и вообще чувствовала себя ужасно. То, что я написал в тот вечер в блокноте, я ей так и не показал. И не покажу. Но выбросить почему-то не поднимается рука…
Ходить я уже почти не мог. Расстояние в три метра до туалета преодолевал минут двадцать. Порожек в два сантиметра стал барьером. Почти перестали работать органы пищеварения. Обратный путь после бесполезного похода был ещё трудней. Сел на диван, так как толстую циновку у кровати уже не смог преодолеть. Перед тем, как лечь, долго разговаривал с иконкой Божьей матери. Просил либо смерти быстрой, либо выздоровления. Ночь была вся в огне. Ноги ниже колен горели, всё тело горело.
Утром уже не смог встать, получилось только сесть. Весь этот день и все последующие, до операции, с самого раннего утра были постоянно заполнены какими-то капельницами с большими бутылками, уколами и визитами врачей. Каждый осматривал, щупал, колол и молча уходил. Часов в десять на каталке снова повезли на томограф и рентген. Сделали укол в позвоночник, наклоняли в разные стороны, пока в голову не ударила сильнейшая боль. Потом очень долго что-то делали, делали, делали, куда-то перевозили и опять долго всё… Как оказалось, делали рентгеновские снимки позвоночника с контрастной жидкостью, через каждый сантиметр, и томографию так же. Врачи искали причину.
Ситуация проясняется
Не помню, как меня привезли в палату. Очнулся, когда вошли опять те же врачи во главе с нейрохирургом, Виталием Александровичем Толокевичем. Как в том анекдоте – хорошая и плохая новости, с чего начинать? Итак, появилась ясность. Опухоли нет. Зато есть развалившиеся шейные позвонки и передавленный (скорее всего, тем самым креслом) так называемый дуральный мешок, в котором находится спинной мозг. Выход один – срочная операция. И здесь тоже есть выбор. Один вариант – наши отечественные железяки, металлические кольца вместо позвонков, гарантия лет на пять, потом нужно будет вытаскивать их и менять на свежие. Второй вариант – железяки заказываются конкретно, по моим томографическим и рентгеновским снимкам, переданным по е-мейл, во Франции, и самолётом привозятся сюда, а он их ставит. При этом вместо позвонков ставятся не металлические кольца, а кружки-аллопланты, выпиленные из моего же таза. То есть одновременно идут две операции. А ещё он добавил, что такие операции совсем недавно начали делать в Москве. Восточнее Москвы ещё никто их не делал в нашей стране. Он же совсем недавно вернулся из Штатов, где учился делать именно такое. Шансов на успех операции примерно 20 %, но они есть. Без неё шансов нет никаких. Стоимость всего этого очень серьёзная… Я попросил час на размышления.
Через полчаса приехал мой младший двоюродный брат. Он – очень сильный хирург, два года был главным хирургом Владивостока. Так уж получается, что к нему как к врачу мы, близкие родственники, прибегаем только оказавшись на краю… Ещё ни разу не было, чтобы он не спасал нас своим советом, консультацией, направлением и ещё много чем.
Брат сказал, что пообщался с нейрохирургом и что другого шанса, кроме этой операции, у меня нет. Российский вариант не спасёт, а только оттянет наступление тяжелейших последствий…
Звонок генеральному директору. Ответ – лечись, делай всё что нужно, а о финансовой части не думай. Всё, что потребуется, будет оплачено. Вскоре снова пришел нейрохирург и сказал, что документы и снимки уже отправлены, финансовые вопросы решены, осталось только ждать.
Нелегко ждать, когда с каждым часом всё больше и больше, всё глубже и глубже покидает тебя твоё тело… Голова ясная, мыслей много, даже слишком, и ни с кем ими не поделиться, никто не сможет войти в твою голову, чтобы разделить с тобой то, что ты чувствуешь… Вся жизнь прошла передо мной за эти дни и ночи. Всё подверглось ревизии и пересмотру. Основной вывод был – слишком много в моей жизни было этих «слишком». Я всего в этой жизни попробовал, причем большой ложкой, как следует. Ошибок – тьма, правда при этом никогда не было мести, зависти и злобы…
И пришёл я к выводу, что не боюсь никакого исхода операции, кроме того, когда остаётся одна голова… И понял я, что смерть мне не страшна. Сын уже на своих ногах и крыльях, жена обустроена и не в нищете, на работе тоже неплохое хозяйство оставляю после себя.
Однако я понимал, что рано мне уходить, всем своим нутром чуял, что не всё ещё в этой жизни сделал. Есть ещё что-то такое, что я не сделал, но должен сделать! Я не знал, что это, но оно есть, я чувствовал это.
Постоянно общался по телефону с женой, стараясь говорить как можно более бодрым тоном, но не уверен, что получалось успокоить её. Как раз в эти дни и оказались рядом мои друзья. Благодаря тем дням я узнал цену им. Кто-то из них сделал всё, чтобы поддержать меня, а кто-то сразу списал. Потом, когда я вернусь, все скажут, как они переживали за меня! И я им поверю, потому что зачем им знать, что понимаю я всё и прощаю им всё…
Каждый день ко мне приезжали друзья, заваливая видеокассетами. Фильмы фильмами, а вечера и ночи оставались такими же, в огне и горячем полузабытьи. Посылка из Франции задерживалась, или это мне тогда казалось, что она задерживается, потому что трое суток ожидания прошли в условиях соревнования – что быстрее достигнет цели, посылка или граница умирания тела. Это было тяжко.
Примерно в 17 часов третьего дня ожиданий пришел нейрохирург. В руках у него были два больших белых чемодана. Он радостно сообщил, что это долгожданная посылка, он сам получил её в аэропорту прямо с самолета. Открыв оба, он показал мне содержимое. В них было множество различных инструментов, железяк и штуковин самых диких форм. Вес обоих ящиков составлял около 25 килограммов.
А потом он достал металлическую решёточку длиной сантиметров десять, шесть обычнейших шурупов и сказал, что это и есть то, что будет установлено во мне, а остальное – для того, чтобы всё это как следует подогнать и надёжно поставить на место.
– А сейчас, – сказал Виталий Александрович, глядя мне в глаза, – прими как должное, что завтра 13 число и я не буду завтра делать тебе операцию.
На следующий день он пришёл и сказал, что препятствий никаких нет. Всё железо пойдёт на стерилизацию вечером и будет стерилизоваться до утра… Уходя, явно преодолевая неловкость, спросил, может ли он потом, после операции оставить весь этот инструмент у себя, поскольку сам изобретает и изготавливает себе инструменты, а тут такой фантастический набор. Разумеется, он тут же получил утвердительный ответ.
А ещё доктор добавил, что до 10 часов вечера я могу есть всё, что захочу и сколько хочу, а после 10 часов – ничего, даже воду пить нельзя до самой операции. Вот тут я и позвонил другу-однокашнику, с которым работал вместе на «Шаляпине». Заказ был прост – разного и самого вкусного мяса.
То, что он привёз, было выше всяческих ожиданий! Все наисвежайшее, даже тёплое ещё, взятое в каком-то фирменном магазине от фабрики мясных дел. Это была симфония! Я ел всё это, прекрасно понимая, что это может быть последним, что я вообще ем, так пусть же всё это будет самым моим любимым и вкусным. Тот ужин я никогда не забуду моему другу и прощу ему всё за это, если вдруг понадобится что-либо прощать!
Операционный день
Спал я спокойно, напичканный успокоительными. С утра началась подготовка к операции. Обычные, стандартные и не очень приятные процедуры. Операция была назначена на 11, однако время уже подходило, а шевелений никаких. Лечащий врач, милейшая душа – Мария Борисовна, залетала каждые 15 минут и успокаивала: задержался хирург, совещание какое-то у них там, в краевой…
В 12 заходит опять – уже едет хирург, в пробке застрял… Пришла сестра, сделала укол и дала горсть таблеток. Минут через десять всё стало до лампочки, как-то тупо и заторможено. Минут через двадцать заходит и он сам. Бодр, весел, свеж…
– Готов?
– Готов.
– Поехали?
– Поехали!
Когда через пять минут приехали с каталкой, мне всё было уже по барабану, даже и не ёкнуло ничего и нигде.
Везут по коридору… Сочувственные глаза сестрички на посту и нянечки со шваброй. Больная, с любопытством заглядывающая – кого везут? Подумалось, что почему-то везут головой вперёд и мне не видно, что впереди и куда везут, а потом сам же себе и ответил, что вперёд ногами – это оттуда… Сам себе в душе улыбнулся этой шутке.
Въезжаем в операционную. Перекладывают на стол. Гляжу на большую лампу перед собой. Она пока ещё не включена. Колют внутривенное. Больше ничего не помню…
Пробуждение
«Какой грубый, отвратительный голос! Как я ненавижу его и хочу, чтобы он заткнулся! Оставьте же меня в покое, мне так спокойно и хорошо в этой черноте… Да прекратите же!»
– Фёдоров! Просыпайтесь!
– Фёдоров, вы меня слышите?
«Да слышу же я, слышу я всё… Достали меня уже… Неужели же это так сложно и совсем нельзя понять, что не хочу я просыпаться…», – думаю я.
– Просыпается!
– Давай, давай, просыпайся, дорогой!
«Мне нечем дышать… горячий воздух… я всегда ненавидел горячий воздух…- понимаю, что на лице маска… понимаю, что ни в коем случае нельзя паниковать… спокойно… как бы её сбросить… понимаю, что нужно делать, но шевелить ничем не могу.
Ага… вот, кажется, губами чуть-чуть получается… пытаюсь движениями губ сбросить маску. Она сползает, успел чуть-чуть вдохнуть холодного воздуха. Тут же маска вновь вернулась на рот и нос.
– Опять слетела! – слышу женский голос.
– Фёдоров, вам маска мешает? – опять тот же противный бас. Пробую снова губами сбросить маску. Маску снимают. Пытаюсь вздохнуть полной грудью. Получается плохо, но воздух холодный. Хорошо! Тишина… Опять всё уходит…
– Фёдоров, вам плохо?
«Опять Этот голос… Мне хорошо, только отстаньте все от меня!»
– Почему стонете, у вас что-то болит? – Я сразу же начинаю слышать, как кто-то сильно и постоянно стонет. Значит, это я стону. А почему? У меня ничего не болит, мне хорошо… вот только Этот бы куда-нибудь делся со своим «Фёдоров!»
А потом, мне очень захотелось открыть глаза. Я стал пытаться и тут же снова Этот голос:
– Ну, вот и молодец! А то ишь, сопротивляется мне тут!
Открываю глаза и… никого не вижу. Белый потолок и палка на цепях перед глазами… Закрываю их… Не хочу я видеть эту палку и цепи. Потом кто-то что-то говорит, но я не вникаю. Я просто стараюсь почувствовать себя… Вот спина, я её чувствую. Вот рука, вот вторая. Вот это – нога, а вот это – пальцы! Пробую шевелить ими. Не понимаю, шевелятся или нет… Потом понимаю, что очень устал…
Проснулся, почувствовав, что кто-то взял мою руку. Открываю глаза. Брат! На нём какой-то женский, в цветочек, порванный на плече халат.
– Привет!
– Привет, – прошептал я.
– Ты молодцом, хорошо вёл себя на операции, не хулиганил!
– А то! – хочу сказать, но получается плохо. Горло как будто всё разодрано изнутри.
– Ты отдыхай, всё прекрасно! Никуда не уходи и дождись меня, я завтра приеду!
– Не уйду, – беззвучно отвечаю одними губами и пытаюсь улыбнуться.
Долго лежу один, уже в который раз мысленно прощупывая свое тело. И на этот раз оно откликается! Я совершенно явственно чувствую свои ноги! Шевелю пальцами и чувствую, как они шевелятся! Шевелю ногами – шевелятся! Бешеная радость охватывает меня. Значит, сработало!!!
Хулиганство
Сгибаю и разгибаю в коленях ноги, и они слушаются меня! И тут я понимаю, что ужасно хочу в туалет. Вспоминаю, что туалет в хирургическом отделении. Пытаюсь позвать сестрёнку, но голоса своего и сам не слышу. И тогда, взявшись руками за ту самую палку на цепях, поднимаю себя. Сев на высоченной кровати, посидел так несколько минут и стал нащупывать пол. Кровати в реанимации такие высокие и такие жёсткие! Рядом стоят какие-то аппараты. Один из них – явно тот, который гнал горячий воздух.
Потихоньку, по сантиметру, сползая и держась руками за палку, дотягиваюсь до кафельного пола и осторожно встаю на него. Постояв чуть на полу, понимаю, что могу стоять. Делаю шажок. Успокоившись – ещё один. В голове – сумасшедшая радость! Иду! Шажок, другой и вот я уже стою на середине реанимационной палаты.
И тут картина… В широкой двери реанимации появляются зав. хирургическим отделением, начальник медцентра, его замы, нейрохирург, мой лечащий и ещё несколько чужих в белых халатах. Все стоят с открытыми ртами, как в сцене из «Ревизора», и молча, расширенными от ужаса глазами смотрят на меня, совершенно голого, как на привидение!
– Тш-ш… тихо… тихо… не шевелись… – Виталий Александрович почему-то шепчет, широко расставив руки и как бы желая поймать меня, – тихонько… не делай никаких резких движений, медленно разворачиваемся…
Медленно, постепенно, в полной тишине подходим к кровати и, поддерживая мою голову руками, он и ещё один врач помогают мне опять водрузиться на неё.
Когда я улёгся, он мне и говорит, вытирая выступивший пот со лба:
– Ну, друг, ты даёшь! Чуть всю мою работу не испортил! Всего же час, как проснулся. У тебя же голова не закреплена, не держится почти ничем, а ты тут бегать удумал. А если бы упал? Где бы мы твою голову потом искали?
Поговорив вполголоса между собой и потыкав в мои ноги, живот и грудь острым, врачи заставили пошевелить ногами, шутя при этом, что знали бы, что я такой хулиган – не стали бы так мучиться, операцию делать. По тону их разговоров я понимал, что всё обстоит совсем неплохо!
Мне принесли «ошейник» – жёсткий, тугой корсет на шею, который и будет держать голову днём и ночью ближайшие месяцы, пока новые позвонки и железяки на них не обрастут тем, чем должны обрасти, и не свяжутся с родными позвонками.…
Хочу пить. Дают сок. Словно спирт, он огнём обжигает всё горло, и я не могу ни глотнуть, ни вдохнуть… Сестра понимает и даёт простую воду, приговаривая, что трубкой там всё растерто. Понимаю, что долго дышал через трубку в горле…
Прогулка
Когда врачи ушли, две медсестры подошли ко мне и стали выговаривать, вроде как не всерьёз, с шуткой. Однако я уже понимал, что у них из-за меня действительно очень большие неприятности. Как мог, почти беззвучно извинился пред ними, но они сказали, что это не я хулиганил, а остатки наркоза, эйфория… Однако в награду за то, что я извинился, они могут отпустить меня погулять на улицу. Я понимающе улыбнулся и прошептал, что неплохо бы, но…
– А мы серьёзно! Так пойдешь?
– Серьёзно? Ночью?
– Какая ночь? Шесть вечера уже скоро.
– Так быстро операция прошла?
– Быстро? Ты называешь это быстро?!
Вот тут-то и выяснилось, что прошло уже 28 часов. Операция длилась 14 часов, а потом ещё 13 часов я лежал здесь, в реанимации, под наркозом и искусственной вентиляцией легких.
Итак, они помогли мне сползти с кровати, надеть что-то и усесться в кресло-каталку. Ехал, чувствуя, как постепенно впадаю в дрёму. Все-таки я слишком устал за последний час. Лифт, коридор, тяжёлые входные двери.
Это чудо я не забуду никогда, до самой смерти! Мы выехали на центральное крыльцо, и сестричка поставила кресло со мной в уголке. На меня обрушилось горячее июльское солнце и море зелёных листьев! Я никогда не думал, что это так красиво и может так сильно волновать! Шелест листьев и чириканье воробьев совсем добили меня, чуть ли не доведя до слёз. Я закрыл глаза и сам себе сказал, что теперь знаю, что такое рай. Я ощущал себя в раю, дышал свежим воздухом, слушал птиц и был счастлив каждой клеточкой своего тела и сознания. Сестричка села на лавочку неподалёку, к ней тут же присоседился какой-то парень из больных. Она весело зачирикала с ним, не спуская с меня глаз. Мне было хорошо, и я задремал.
– Ну и как, нагулялся? – разбудил меня её звонкий голос.
Я спросил, нужно ли мне скрывать то, что она сделала – вывела меня. Она ответила, что это нормально, что такие прогулки очень хорошо влияют на послеоперационных больных, и они часто так делают. Я согласился, что такие прогулки не могут не влиять на больных. По крайней мере, на меня это влияло однозначно положительно!
Бегство
Реанимация – она и есть реанимация. Так получилось, что эти два дня наша больница дежурила, и «скорые» везли всех сюда. Почти всё время кого-то привозили, кого-то откачивали, за чью-то жизнь бились… Насмотрелся, а вернее – наслушался я этих сестричек, что там работали. Больных не видел, все они были за шторами. Я только слушал их стоны, крики и спокойные, уверенные голоса врачей и сестёр. Это очень утомляло. И усугублялось тем, что я почти не спал. Во-первых, болела шея и руки, а потом – эти крики, беготня, суета и стоны других пациентов… Пожаловался сестре. Сделали укол, и я уснул. Почти сразу пришёл сон.
Мне снилось, что я стою в верхнем ряду какого-то круглого амфитеатра типа небольшого стадиона, но с очень высокими местами для зрителей. Почти все зрительские места и поле глубоко внизу были заполнены множеством людей. На них были всевозможные, очень яркие одежды. Все были веселы, смеялись и радовались чему-то, но я всем своим нутром ощутил, что мне они не нравятся, я не хочу быть с ними. Мне было чуждо всё, что связано с этим амфитеатром, я хотел уйти! С этим ощущением и проснулся. Боли не было. Я снова задремал и снова увидел тот же самый сон. Проснулся с теми же самыми ощущениями. Рассказал об этом старшей из сестричек, думая, что она посмеётся вместе со мной, но она очень серьёзно выслушала меня и сказала, что это означает, что мне нельзя колоть наркотики, не принимаю я их…
Двое суток в реанимации. Поправлялся я стремительно, свободно уже вставал, опять забирался на кровать, ходил; правда, выходить из отделения мне не разрешалось. Болтал с сестричками, помогал иногда, слабым криком вызывая к больным, если они уходили попить чайку.
К концу вторых суток я взбунтовался! Телефон мой мне не приносили, ни днём, ни ночью в отделении не было покоя, и на этом я соспекулировал. После долгих совещаний врачи всё-таки отпустили меня в свою палату, взяв слово, что я не буду из неё выходить, пока мне не разрешат.
Жизнь пошла куда веселее! И друзья пошли ко мне, и родные. Телевизор смотрел уже другими глазами. Всё бы хорошо, да боль не отпускала, не давая спать. Какие только обезболивающие не перепробовали! Покупали самые дорогие, сильнейшие средства – ничто не помогало. Совершенно случайно обнаружилось, что помогает самый обычный пенталгин. Мобильник мой бесследно исчез. Ну, да и ладно, пусть! В палате же был обычный телефон.
Постепенно изучал, что осталось из дооперационного состояния. Осталось немало. И нечувствительные места, и слабость пальцев рук (чайную ложку мог держать не больше минуты), да и разодранное горло болело постоянно, но разве это могло омрачить то, что я на своих ногах? Ни в коем случае!
На следующее утро проснулся от ощущения, что лежу в мокром. Откинул одеяло и обнаружил, что простыня в крови, аж хлюпает… Встал и позвал сестру. Прибежала, тут же вызвала дежурного хирурга, и меня повели в перевязочную. Оказалось, что всё нормально, просто в брюшной полости скопилось слишком много крови после операции по вырезанию кусочков из тазовой кости. Вот она и начала выходить из шва в боку. Тут же из меня надавили ещё целую кучу крови. Отделался испугом.
Как всё было на операции
Как я уже говорил, мой лечащий врач-невролог, молодая умненькая женщина, очень сильно поддерживала меня весь период этой битвы, рассказывая всё о том, что и как со мной и вокруг меня происходит. Обычно врачи не снисходят до этого, а вот она делала, и я ей благодарен всей своей душой за это! Потихоньку, помаленьку раскрутил её на рассказ о том, как всё было на операции. Она в ней участвовала, и поэтому это был потрясающий рассказ из первых рук.
В операции принимали участие две бригады. Одна работала с шеей, проникая через разрез в шее спереди к позвонкам, а вторая – с моей же тазовой областью, выпиливая ножовкой аллопланты – кусочки кости, которые рядом, в тисках из французских наборов, опиливались напильниками в нужную форму. Всё необходимое для этого и много-много другого было в тех чемоданах.
С шеей работали два нейрохирурга из краевой больницы и два невролога из медцентра, в том числе и мой лечащий. С аллоплантами работали четверо хирургов медцентра. Большая сложность у нейрохирургов состояла в том, что они сначала строили технологический «коридор» из железяк, обходя щитовидную железу и прочее, чего нельзя было затрагивать, а потом началось самое нудное – примерки.
Мария рассказывала, что она никогда не думала, что сможет выдержать такое… Одной рукой ей нужно было держать крючок, оттягивая что-то там, а во второй – те самые шурупы. Тридцать минут на сборку аллоплантов и примерку решётки, потом тридцать минут на разборку, подгибание инструментами решётки и снова тридцать минут на сборку, тридцать на разборку для дальнейшей подгонки. И так – девять раз! Во время третьего раза выяснилось, что аллоплант выпилили, а замазать кость нечем, из неё сочится кровь. Оказывается, существует специальный воск, которым это делают, а воска-то этого в операционной и не оказалось. Что делать? Мария Борисовна позвонила по сотовому мужу, а хирург – другому хирургу в другую больницу, и через два часа воск привезли. За это время у меня накопилось полное пузо крови, а оно у меня немаленькое, уверяю вас…
На четвёртой примерке чуть не случилось ужасное. Мария стала терять сознание, но успела что-то промычать, и её поддержал второй нейрохирург, а главное – он перехватил у неё шурупы. Если бы они упали, то их нужно было бы снова готовить не менее пяти часов. Придя в себя, Мария снова заняла своё место. Причина обморока была проста – через семь месяцев она ушла в декрет.
– Как же я не любила и мысленно ругала и нейрохирурга, и вас в те часы! – рассказывала она. – Мы все бурчали, а анестезиолог материлась вслух, говоря о том, что немыслимо столько держать больного под наркозом, и вообще она не знает, что будет с больным дальше при таком отношении.
Нейрохирург, не обращая на это внимания, молча делал своё дело, раз за разом подгибая, собирая и снова разбирая. Когда же, наконец, он закончил, никто уже даже не радовался, настолько все были измучены. Вот тогда-то он и отыгрался на них, сказав им всем, что о них думает. Прошелся и по воску, и вообще по всему, включая их родственников по пятое колено!
Рассказывая это, она с восхищением снова и снова говорила, что таким хирургом не становятся, им надо родиться. Потом это же сказал и мой брат. Посмотрев рентгеновские снимки моих железяк и почитав отчёты об операции, он сказал, что делал сам и видел всякие операции, но такой ювелирной работы никогда ещё не встречал.
Реабилитация
И началась моя работа. Капельницы, уколы, ежедневные анализы крови, походы на физиопроцедуры. Рассмешила пожилая сестра на ультрафиолете:
– Та-а-а-к, больной, что лечим?
Поднимаю футболку. Круглые от удивления глаза – там от половины бедра до груди один чёрный кровоподтек.
– Насколько я понимаю, у вас было столкновение с самосвалом?
Медленно, но верно организм восстанавливался. На второй день после моего возвращения в свою палату ребята привезли бутылку виски. Выпили по стопке за успех. На третий день приехали жена с сестрой. Разложили всё, что привезли. Заходит начальник центра. Достаю ту бутылку. Выпил тоже рюмку с нами. На слова благодарности не на шутку разозлился и сказал, что не хочет их слышать, пока я в больнице. Тогда я ответил, что выскажу ему всё, что хочу, на рыбалке. Этот вариант и был принят.
И вот, настаёт день, когда мне говорят, что я могу собираться домой. Швы сняты, осталось только менять повязки-салфетки, а это можно делать и дома. Ровно месяц я пробыл в этой больнице.
Суета, инструктажи врачей, обмен телефонами с нейрохирургом и Марией, обязуюсь звонить часто и являться каждые три месяца на осмотр.
На следующий день на моей служебной машине за мной приехала жена. Обходим врачей и сестёр с подарками. В реанимации, прощаясь с сестрёнками, узнаю новенькое.
Оказывается, просыпаясь от наркоза, я в бреду категорически требовал принести побольше чеснока. Зачем, для чего?! А ещё, оказывается, я обещал всех сестёр пригласить на «романтические шашлыки», и они, смеясь, интересовались, когда я исполню обещание. Прощаясь с ними, чувствовал ком в горле, помня их адскую работу и ангельское отношение к больным, в том числе и ко мне.
Домой!
Я в машине! Едем тихо, осторожно. «Лэнд Крузер» – мягкая машина, но и она на ухабах прыгает и трясёт. Мне это категорически противопоказано пока. Вместо двух с половиной едем почти четыре часа. Дом, милый дом! Вот он! Я вхожу в дверь своей квартиры и… чувствую, что всё здесь чужое. Я слабо узнаю всё, мне неуютно здесь, я не чувствую себя в безопасности здесь и ничего не могу понять, ведь я так хотел сюда, а приехав… Жена тоже видит, что что-то не так. Глаза её на мокром месте.
Оказалось, что вернуться домой после таких испытаний – тоже испытание, причём неизвестно, для кого оно тяжелее – для меня или для жены, которая смотрела на это. Я прекрасно понимал, что она пережила за всё это время и что продолжала переживать, глядя на меня…
Медленно, очень медленно шло моё возвращение домой и всё же оно шло. Постепенно, шаг за шагом возвращался сам в себя и в нормальную жизнь. Постепенно стал ходить в больницу на процедуры. Сначала с женой, потом сам. Деревня – она и есть деревня, и всех интересовало, что я буду делать в отношении того мануальщика. Я не стал делать ничего. Однако, когда спрашивали, что же всё-таки случилось, рассказывал всё как есть.
С работы мне привезли мой служебный компьютер и подключили к Интернету. Это было как окно в мир! Именно тогда, в октябре 2003 года, я впервые попал на Форум, в виртуальную компанию людей, с которыми общаюсь и по сей день. Россия от Калининграда до Чукотки, Америка, Австралия, Израиль, Венгрия – такова география этого сообщества. Как много это мне дало, кто бы знал! Я возвращался в жизнь быстрее благодаря тому, что делала жена и общению в форуме.
Прошли долгие два месяца, и вот я снова на работе! Снова кипит жизнь, снова каждый день в радость, хотя и всякое бывает – «рабочие» раздоры, споры, «драки» на планёрках и по сей день, ежедневно, обязательно пьём все вместе чай в бухгалтерии в 09.00 и в 15.00, болтая 15 минут о чём угодно, кроме работы. А ещё отмечаем праздники всем коллективом, на природу ездим, шашлыки делаем, и всё это называется одним простым, коротким словом: ЖИЗНЬ!
Эпилог
Не знаю, зачем и во имя чего я писал эти воспоминания. Если честно, то и не хочу этого знать. Цели не было. Мне просто захотелось всё это рассказать. Захотелось резко, сильно. Для кого? Тоже не знаю. Мне НУЖНО было это писать, и всё.
Изменился ли я после той, последней передряги, научила ли она меня чему-то? Да, конечно! Очень изменился. Я стал гораздо мягче, больше стал сочувствовать людям, научился больше ценить и уважать их чувства. А ещё, я точно знаю, что никогда больше не скажу ни одного плохого слова в сторону нашей медицины, хотя и всякие люди в ней есть. Ещё одним следствием случившегося стало то, что я стал писать вот эти рассказы. Толчок дала новая знакомая из Интернета, «Дикарка», пригласив к себе на детский сайт консультантом по морским делам, но думаю, что это было той каплей, что венчает наполнение сосуда. Случилось то, что должно было. Я верю, что ничто не происходит случайно. Ничто и в моей жизни не было случайностью. Всё, что было, все повороты, все взлеты и падения, хорошее и плохое, имело свои корни, причины и последствия. Во всём был мой собственный выбор и Его, Божье решение. Иного объяснения всему, описанному здесь и тому, о чём здесь не говорилось, я не знаю.
А сейчас я знаю, что продолжать дальше это повествование не имеет смысла, поскольку здесь прослежена только одна тонкая ниточка, но ведь их, составляющих канат жизни каждого из нас, множество. Казалось бы, бери другую и описывай, но… Одни нити просто никому не могут быть интересными, а другие – более интимные, более тонкие, и я не уверен, что смогу быть до конца откровенным в раскрытии тех сторон своей жизни, да и нужно ли это кому-либо? Смысла же в том, чтобы писать о том, о чём не сможешь говорить совершенно открыто и честно, не вижу.
Закончив эти рассказы, я понял, что вряд ли смогу остановиться. Так и случилось. Много чего было написано после этого и еще будет написано, надеюсь. Хорошо или плохо, не знаю. Понимаю одно – я не могу этого не делать. Это творчество, эти слова и мысли, иногда льющиеся из меня, являются частью моей жизни. Этим я и живу последние годы, это даёт мне энергию и силы. В этом заключается свет в конце тоннеля, по которому я, как и все мы, смертные, иду.
Что будет дальше – не знаю. Ну, да поживем ещё и посмотрим, что будет, ведь наша жизнь, несмотря на такую её корявость, насколько прекрасна и удивительна, настолько же и непредсказуема! Так давайте же жить и радоваться каждой минутке, прожитой на этом свете и стараться не поступаться своими принципами, не топча при этом чужие принципы и чувства. Я не прощаюсь. Я говорю: «ДО ВСТРЕЧИ!»
2007 г.