И снова работа
В Иокогаме мы вновь приняли на борт пассажиров. Это все те же австралийцы и новозеландцы. Они путешествовали по свету, перелетая из страны в страну самолётами, и слетелись в Иокогаму для того, чтобы заключительную часть своего вояжа проделать на нашем судне.
Всё пошло по накатанной колее. К нам вернулись англичане из «стаффа», часть из них сменилась. Вместе с новым ансамблем «Free & Easy» пришёл и музыкант по имени Ron Karson, который со своим банджо принимал участие в записи двух песен из концерта Битлов «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band».
В этом круизе было на удивление много старушек. Казалось бы, летай себе самолётами… Ну, да у них свои понятия об отдыхе! Как обычно, капитанский коктейль, капитанский ужин, концерт, и всё идет нормально, размеренно.
Кино
В течение рейса для пассажиров ежедневно работал кинотеатр. Крутились в большинстве своем голливудские и австралийские боевики, комедии и ужастики. Пассажиры смотрели фильмы, как нам казалось, совсем без переживаний, без каких-либо эмоций, кроме смеха на комедиях и иногда на фильмах ужасов. У нас на этих фильмах кровь леденела, а они, привыкшие к такому с детства, совершенно не реагировали на мистику и другие ужасы.
Совсем другая картина была на наших фильмах. Надо сказать, в наборе были очень неплохие фильмы, прекрасно дублированные на английский язык. В том рейсе мы получили новые фильмы. Среди них были и совсем новые – «А зори здесь тихие» и «Горячий снег».
Реакция пассажиров на эти фильмы была совершено неожиданной. Оказалось, что они не были готовы к такому кино. Почти на каждом показе в зале возникала необходимость в услугах медика, так как эмоции били через край. С тех пор на показах этих фильмов всегда дежурил медик, и это было оправданно, что показали и последующие круизы – реакция всегда была примерно такая же. Люди в зале плакали. Многие в голос, не сдерживаясь. Обычно первый показ собирал очень мало зрителей, но молва расходилась по судну мгновенно, и на втором-третьем показе зал бывал заполненным до отказа.
Успокоители качки
На таких судах, как наше, во избежание сильной качки существовала cистема её успокоения. Они бывают очень разными, но на «Шаляпине» была система горизонтальных крыльев метров по 5 длиной. Они выпускались в подводной части корпуса и автоматически, по командам от гироскопа, меняли угол атаки. Таким образом, попытки судна накрениться компенсировались этими крыльями. Система довольно надёжная и очень эффективная.
Как и любая другая техника, эта система однажды должна была сломаться. Так и случилось на том переходе, где-то в районе южных Филиппинских островов. Судно наше было избаловано постоянным и надёжным отсутствием качки, и очень многое из того, что на обычных судах крепится и не оставляется просто стоящим, закреплено не было.
В тот момент, когда гироскоп успокоителей сломался, волна была не очень большая, всего балла 4, но на скорости, с которой мы шли, судно стало испытывать качку по 10-15 градусов на оба борта. Для судов, на которых я работал до «Ф. Шаляпина», такая качка – совершенно обычное дело и мало кому она мешала жить. Здесь же это была почти беда! По судну стоял звон бьющихся фужеров и тарелок. Они весело летели со столов, почти уже накрытых для обеда.
Стулья, также не закреплённые, снарядами летали по залам ресторанов. В пассажирских каютах творилось то же самое, только дополнительно к этому бедные старушки совершенно потеряли жизненную нить и, не соображая, что вообще происходит, пытались встать и спасти себя. Это приводило к окончательной потере ими ориентации в пространстве. Вдобавок, они немедленно и сильно укачались со всеми вытекающими из этого последствиями. Бедные номернушки, сами находящиеся в совсем не намного лучшем состоянии, вынуждены были устранять эти последствия.
Часа через три успокоители были восстановлены. Результаты поломки устранялись несколько дольше. В тот день в барах народа было меньше, чем обычно. На следующий день жизнь вернулась в нормальное русло, и случившееся вспоминалось уже с улыбкой, как пикантное приключение.
Чёрные Пески
Я уже говорил, что на островах пассажиров обычно ждали различные экскурсии. Одной из наиболее интересных, была поездка на катерах со стеклянным днищем на остров с необычным для этих мест цветом песка. В одну из таких поездок поехал и я с группой членов экипажа.
Сама по себе, поездка на таком катере по не очень глубокой воде – это полная фантастика, а в тропических водах это еще интереснее! Совершенно прозрачная вода и великолепное дно в каких-то 4-5 метрах. На дне – кораллы, причудливые и разноцветные. Вокруг них во множестве вились очень яркие рыбки самых разнообразных форм. Иногда под нами проплывали небольшие, меньше метра акулы, скаты, какие-то незнакомые рыбы.
Чёрные Пески – это большой пляж с тёмно-серым, тончайшим коралловым песком. В центре пляжа расположились типичные для островов Фиджи сооружения – навесы из пальмовых листьев на столбах. Недалеко от навесов местные мужчины в своих национальных одеждах разожгли большущий костёр, который пылал около часа. Когда он прогорел, оказалось, что в основании его лежат большие круглые камни, раскалённые докрасна. Аборигены тут же наложили на камни много веток, 1и огонь занялся вновь. Одновременно другие начали копать яму в песке.
Вскоре пришли живописно одетые местные жители и, встав неподалеку, стали петь свои мелодичные песни. Женщины принесли охапки пальмовых и ещё каких-то больших листьев. Мужчины принесли носилки с очень большими кусками мяса дикого кабана, как нам объяснили. Практически это был полный разделанный кабан, разрубленный примерно на 8-10 частей.
Одна из женщин спустилась в яму и там разложила на дне листья, положив на них травы и коренья. Накрыв всё это толстым слоем листьев, она вылезла из ямы. Мужчины быстро раскидали костер и большими палками ловко прикатили почти добела раскалённые камни, сбросив их вниз, на листья. Они тут же сильно задымили. Женщины стали быстро подавать мужчине ещё листья и куски мяса. Он ловко раскладывал их, сообразуясь с известными только ему правилами. Туда же добавлялись ещё какие-то травы и коренья. Плотно укрыв всё это листьями, мужчина выскочил из ямы.
Её быстро засыпали, причём большими жердями мужчины сгребли туда, в яму, горячий песок и угли костра. Продолжая пение, аборигены двинулись в сторону навеса. Там нам предстояло смотреть представление – песни и пляски.
Представление длилось часа полтора. По окончании его нам объявили, что сейчас состоится выемка мяса и, естественно, народ потянулся туда.
Участниками представления был исполнен ритуальный танец под ритмичную песню, а затем, под пение того же хора, деревянными совками-чашками мужчины стали откапывать яму. Вскоре показались верхние листья, и они осторожно снимали их так, чтобы песок не просыпался вниз. И вот над пляжем поплыл восхитительный аромат! Куски мяса оказались одновременно и тушёными, и подкопчёными.
Мясо, подстелив свежие листья, уложили на носилки и перенесли под большой навес, где были вкопаны длинные деревянные столы. Несколько мужчин, ловко нарезая острыми длинными ножами, раскладывали мясо на разовые тарелки, и буквально через пять-семь минут около сотни пассажиров увлеченно трудились над этим великолепным блюдом с необычным вкусом, громко выражая свой восторг. В тот момент очень немногие из них понимали, что только что приобщились к древнему ритуалу поедания… человека. Именно так всё и происходило в не столь ещё далёкие времена.
Власовец
Стоим в Новой Зеландии, в порту Окленд. Утро. Звонок. Пассажирский помощник, абсолютный красавец и погибель женская, приглашает в город. Мы довольно сдружились, но такое приглашение – впервые. До этого ему никогда не требовалась мужская компания для прогулок… Я плохо соображаю, учитывая вчерашнее «послебанкетье», и тогда он объясняет, что его пригласил в гости бывший власовец. Я сразу понял, о ком он. Он и раньше приходил на судно. Неприятный тип. Пассажирский хотел отказаться, но «наш человек» мягко посоветовал ему сходить в гости, но не одному, а взять надёжных людей. Нужно было аккуратненько выяснить, что ему от нас нужно… На сборы — не более получаса.
Выходим втроём к трапу. На причале власовец с женой уже ждали нас в машине. Знакомство, экскурсия по довольно серьёзному, не бедному дому. Когда сели за стол, сразу вспомнилось то, что сказал «наш человек» – кто-то из нас должен оставаться трезвым. По глазам пассажирского понял – этим трезвым буду не я!
На столе стояли большие винные фужеры, в которые хозяин и стал наливать дамам вино, а себе и мне – водку. Пассажирский сразу сказал, что принимает какие-то таблетки и не может пить. Женщине ещё проще – ничего не нужно говорить, просто пить понемножку, и всё тут. Вздохнув, я сказал себе, что за нами Россия, и махнул вместе с хозяином первый фужер с водкой. Если сравнить наши с ним весовые категории, то я был в весе даже не мухи, а комара! А учитывая, что «на свежие дрожжи»…
Если честно, то я смутно помню, о чем все говорили, но по отзывам моих боевых товарищей, тоже неплохо участвовал в беседе. Потом был путь домой. Я с достоинством пронес себя по трапу, до каюты. Всё было хорошо, но на следующее утро оказалось, что я спал на собственных очках, причём по их состоянию было понятно – сон был не очень спокойным. Выручило то, что у меня была запасная пара.
Принесли ли мы пользу Родине этим визитом к врагу, не знаю, но в том, что это был враг – не сомневаюсь, так как впервые в жизни, всем своим нутром ощущал это всё время пребывания рядом с ним. В Штатах я и раньше уже встречал людей, которые таким же путем оказались за границей, но у тех были совсем другие глаза, от них не веяло таким ледяным, смертельным холодом. То были обычные люди, оказавшиеся в особых жизненных обстоятельствах.
Катер в море
На переходе из новозеландского Окленда в Австралию, порт Брисбен, случилось небольшое происшествие. Вахта заметила в море катерок, которому совсем не место было здесь, в этих бурных водах. Мы подвернули к нему поближе и в бинокли разглядели, что людей не видно. Решение капитана было мгновенным – осмотреть катер и выяснить, есть ли в нём кто-то. Мы остановили судно и спустили на воду мотобот. Дело было днём, пассажиры высыпали на палубу и молча наблюдали за этой операцией. Я был старшим в мотоботе. Когда подошли к катеру и заглянули в него, сразу стало понятно, что ему крепко досталось. Всё, что могло разбиться от стремительной качки, разбилось и валялось в беспорядке. Мы с третьим помощником забрались в катер и проникли в кокпит (внутреннее помещение). Там никого не было. На палубе валялись спасательные жилеты и журнал, в котором были какие-то записи. Доложил по рации капитану.
Капитан дал команду радистам связаться с капитаном порта Брисбен, и вскоре оттуда был получен ответ, что людей с катера спасли накануне. Совершенно не помню, взяли мы тот катерок на борт или утопили его, чтобы он не представлял в море опасность для судов.
Хорошо помню то, как тепло, аплодисментами встречали нас пассажиры, когда мы подходили к борту. Они вполне оценили тот факт, что наше судно было остановлено для того, чтобы найти и спасти терпящих бедствие людей, а ведь они вполне могли оказаться там.
Последнее «прощай»
Размеренно, день за днём шла обычная, привычная работа. Всё это время по судну вихрем носились различные слухи, один непонятнее другого. И вот, наконец эти слухи оформились в одну чёткую и ясную весть – мы уходим. Ещё не было ясно, куда и зачем, но было понятно одно – мы идём на запад. Идём без пассажиров. Это было странно. Тем более, что никого из экипажа не списывали и не увозили на других судах домой. Это означало только одно – нам предстояла работа «по специальности».
Наступил Новый, 1980-й год. Всех мучила одна мысль – что он нам принесёт? Мы уже знали, что идём в Сидней последний раз. На глазах у женщин из «стафа» слёзы. Они совершенно искренне не хотят расставаться с нами и при любом удобном случае говорят много приятных слов, к чему англичане обычно не особенно склонны.
В порту ожидало неприятное – нас встречали разъярённые демонстрации. Мы ещё не знали, что несколько дней назад наши войска вошли в Афганистан… С причала в нас летели гневные крики, усиленные мегафонами, горящие сигнальные ракеты, фейерверки. Матросы делали всё, чтобы не дать ракетам поджечь судно.
Наконец, полиция справилась с демонстрантами и вытеснила их за пределы пассажирского терминала. В город идти нам не рекомендовали. Судно усиленно охранялось. С воды тоже. Время от времени, в море ныряли два аквалангиста и осматривали корпус. Напряжение нарастало. Завели дополнительные швартовы и дали винтам больше оборотов на задний ход, чтобы никто не смог подплыть к винторулевому устройству и к корпусу. Концы натянулись и трещали, сопротивляясь тяге винтов.
За несколько часов до отхода прибыла полиция. В полицейское управление поступил звонок. Неизвестные сообщили, что наше судно заминировано. Объявили тревогу и внеочередной досмотр. Искали долго. Ничего не нашли. Нервозность и напряжение всё сильнее. Все понимали, что угроза реальна – мы идем без пассажиров, а судно настолько велико, что спрятать можно что угодно…
И тут происходит нечто совершенно неожиданное! Из-за угла на причал вплывает большой, человек на пятьдесят, оркестр волынщиков. В шотландской военной форме, в клетчатых юбках, белых гетрах и огромных башмаках, они красиво и чинно маршируют вдоль судна под красивый кельтский марш! Одна волынка – красиво, две – тоже, но такой оркестр волынщиков завораживает и так здорово звучит, что мороз по коже от одного воспоминания, а если учесть ту обстановку, то это было самым настоящим потрясением для всего экипажа! На балконе терминала стоял весь «стафф» – это они пригласили оркестр, находящийся в Австралии на гастролях, в знак признательности и любви к нам, русским морякам. Многие из англичан открыто плакали. То же самое происходило и на нашей палубе. Это продолжалось больше часа, оркестр шагал и шагал… Такое забыть просто невозможно!
Наконец, решение было принято, и судно начало медленно отходить от причала. Оркестр продолжал свой марш. Мы попрощались с Австралией тремя длинными гудками. Набирая ход, шли в тревожную, полную неясностей и страхов ночь…
Переход
Капитан приказал проложить курс вокруг Австралии, огибая её с юга. По-прежнему нет ясности, что будем делать дальше, но всё сводится к одной версии, которая впоследствии оказалась верной – мы будем возить пассажиров на западе и сдавать судно одесситам. Правда, первая часть была не совсем обычной. На вторые сутки все начали успокаиваться – бомба не взорвалась, а это значило, что всё нормально и мы ещё поживем! Народ отсыпался, впервые оказавшись не у дел. Постепенно начали растрясаться личные запасы алкогольных напитков, экипаж становился веселее на глазах.
У меня в каюте собирается интересная компания. Мы играем в карты, в «тысячу». Играем с удовольствием, взахлёб! Никаких денег, просто так! Под великолепный индийский чай и под тропическое сухое винцо. А чай был потрясающий! Дело в том, что если взять часть воды обычной и добавить к ней дистиллята (я уже упоминал о том, что у нас в машинном отделении варился дистиллят для котлов), то чай на такой воде получался совершенно великолепный, ароматный и вкусный. За игрой мы засиживались почти до утра.
Индийский океан встретил мирно, был тих и сказочно красив. Мы резво бежали в сторону Цейлона. Дело в том, что для такого судна столь дальний переход – не очень простое дело, уж слишком много оно съедает топлива и воды. Необходима была промежуточная бункеровка.
Коломбо
Столица Цейлона встречает нас доисторической реликвией – паровой буксир двухсотлетнего возраста! Сверху, через открытые люки над машинным отделением, видны большие маховики и шатуны, резво машущие и пыхающие паром. С буксира поднимается лоцман, и мы входим на рейд. Там, на рейде, мы и будем принимать танкера.
Вскоре к борту подходят судёнышки с торговцами. Они поднимаются на выделенную для них площадку на палубе и раскладывают товары. В основном это полудрагоценные камни, которые во множестве добываются местными жителями: агаты, лунный камень, рубины, сапфиры и прочие. Они или огранённые, или сырые. Соответственно и цена. Камни очень дешёвые. Многие берут. Разрешается увольнение, и часть экипажа сходит на берег, воспользовавшись услугами другого, ненамного моложе, катера.
Обычный индусский город со своей неимоверной толчеей – признаком перенаселенности, грязью и красными от жвачки бетеля ртами и тротуарами…
Бетель – это слабое наркотическое растение. Лист бетеля, на который кладется немного гашёной извести, сворачивается и жуётся. При этом человек полностью утрачивает чувство голода. Жизнь в ощущениях становится ярче… Бетель – это жвачка бедных, а уж в них-то ни в Индии, ни на Цейлоне недостатка нет. Самое отвратительное в этом процессе то, что жвачка во рту приобретает кроваво- красный цвет и при жевании выделяется большое количество слюны. Вот и летит это красное на асфальт. Всюду…
Заправившись до предела топливом, водой и кое-какими продуктами, мы снимаемся и направляемся в сторону Красного моря.
Аден
Идём в Аден. Это известие сразу поставило под вопрос ту версию, что мы идём в Одессу. Для этого не нужно было заходить в Аден. Ранним утром мы медленно входили в Аденский порт. Сразу же встречаем совершенно неожиданное – наши военные корабли, стоящие вдоль бухты на швартовных бочках.
Эсминец, БДК (большой десантный корабль) и большой корабль – база подводных лодок «Березина». Её задача – снабжение, ремонт и обеспечение нужд экипажей (в том числе и какой-то отдых) подводных лодок, работающих в этом регионе.
Нет нужды говорить о том, что на всех кораблях вдоль бортов высыпали моряки, громкими восторженными криками и свистом приветствуя наших девчонок, которые также высыпали на палубы и отвечали им наиярчайшими, коллекционными улыбками. Мы проходили в 100-150 метрах от вояк, и было ясно, что дай им волю – бросились бы к нам со своих кораблей вплавь! Встали как раз напротив «Березины», подав концы на бетонные «быки». Судно гудело от перевозбуждения.
Капитан собрал старших командиров на совет. Там и было объявлено, что впереди нас ждёт работа с кубинскими военными. Нам предстоит вывозить кубинский полк, воевавший в Эфиопии. Кубинцы не были дома по три года и больше. Исходя из этого, иметь на борту такую массу молодых девчонок, давно не имевших контакта с молодыми людьми, довольно рискованно. Решение было принято довольно быстро – пригласить на борт старших офицеров с кораблей и обсудить с ними вопрос о проведении совместного вечера отдыха на нашем борту.
Через час со всех трёх вояк подошли катера. На борт поднялись офицеры, и вскоре было принято решение о том, что каждый корабль направляет на вечер определённое количество человек и свой патруль. Рамки вечера ограничили – с 19.00 до 24.00 по судовому времени. Как оказалось, вояки тоже были по полгода и больше вдали от своих баз. Они были очень рады возможности «размагнитить» своих матросиков и офицеров, дать им посмотреть на женщин, потанцевать, да и вообще, получить яркие эмоции и отключиться от суровой военной жизни в жарком море.
Излишне говорить, какой ажиотаж вызвало объявление о вечере! Девчонки были возбуждены и озабочены подготовкой, а мужская часть экипажа ходила с понурым видом.
Ровно в 19.00 к открытому лацпорту ( специальный вырез в борту) стали подходить катера и мотоботы с кораблей. По данным патрулей, ведущих учёт своих людей, на борт поднялось около 250 человек.
В музыкальном салоне играла музыка. Все были смущены. Танцы не клеились. А потом как-то вдруг получилось, что народ… исчез! Офицеров «разобрали» наши командиры. Остальные моряки тоже не остались без внимания. В ход пошли и «стратегические» личные запасы спиртного, и тропическое вино – у кого что было! Через час народ стал появляться, и это были уже совсем другие люди.
Вскоре веселье било через край. Музыканты превзошли сами себя. В тех буйных плясках никакой хмель не мог удержаться, все быстро вылетело с жаром и восторгами.
Вечер явно удался! С большим трудом удалось «выскрести» из укромных закоулков и кают всех гостей. Примерно в два часа ночи получили подтверждение со всех кораблей о том, что вернулись все.
Нужно было видеть на следующий день, как приветствовали нас моряки с кораблей, когда мы проходили мимо них! Девчонки на палубах дружно отвечали на крики моряков. Мы троекратно ответили на громкие свистки кораблей своим знаменитым басом и побежали дальше, к новым делам. Идти предстояло недалеко, в небольшой эфиопский порт в Красном море.
Кто они, эти кубинцы? Какие они после трёх лет войны в чужой стране? Что нам предстоит, и как будем с этим справляться? Ответы на все эти вопросы были впереди, всё это предстояло узнать через какие-то сутки.
По судну был издан приказ о сохранении государственной тайны. Запрещалось сообщать кому бы то ни было любую информацию о судне, рейсе, экипаже и пассажирах. Запрещалось вообще давать радиограммы с судна. Этот пункт больше всего взволновал всех, так как в те времена это была единственная связь с родными, оставшимися на берегу. В судовой газете появилось четверостишье, которое мгновенно облетело судно:
Пароход идет по морю, Телеграмм не подаёт, Чтоб никто не догадался, кто плывет, куда плывёт?
Эфиопия
Рано утром подошли к нужному месту и отдали якорь на рейде небольшого порта, который представлял собой маленький ковш, образованный искусственной косой. Ни карты на этот порт, ни описания его в лоции не было. Решили ждать лоцмана.
Через какое-то время с нами по радио связались какие-то люди и на ломаном русском предложили нам спустить свой катер и послать его в порт, чтобы представители кубинцев прибыли на нём на судно. Так мы и сделали. На катер с причала спустились несколько человек в штатском. Это были кубинцы. Один из них отлично говорил на русском языке. Как оказалось позже, это был начальник особого отдела полка, и учился он в Ленинградском военно-морском училище.
После долгих переговоров с капитаном за закрытыми дверями они вернулись на катер, и их отвезли на берег. Через несколько часов опять по радио поступил сигнал из порта о вызове катера. На этот раз с кубинцами пришли двое эфиопов. Один из них оказался капитаном порта, а второй – лоцманом. Они долго рассказывали нам о том, что из себя представляет порт и что мы можем спокойно входить. Решение было очень трудным, но в порту не было никаких плавсредств, а перевозить более двух тысяч человек на мотоботах… Решение было принято, мы пошли в порт.
Швартовка была неимоверно трудной, но наши безотказные турбины и два винта, помогавшие маневрировать в узкой гавани, помогли удачно ошвартоваться у причала. Вдоль судна немедленно была выставлена охрана, состоящая из вооружённых «калашами» здоровенных африканцев. С причала в воду спустились аквалангисты, и всю нашу стоянку они делали это довольно часто.
Посадку наметили на ночное время. Так и произошло. К полуночи, один за другим, стали подъезжать крытые грузовики. Из их кузовов спрыгивали здоровенные люди в гражданской одежде с небольшими сумками. Лица у всех были усталые, напряжённые, неулыбчивые. Это продолжалось почти всю ночь. Африканская охрана уже в два-три часа спала тут же, на причале, положив автоматы рядом и накрыв головы куртками. Как потом сказали кубинцы, в этом и был весь образ эфиопских воинов…
Среди пассажиров были раненые с забинтованными руками, головами, на костылях. Некоторых несли на носилках. Потом подвезли большие тюки с красными крестами на них. Оружия ни у кого не было. По крайней мере, его не было видно. Последними прибыли старшие офицеры. Они также были в штатском. Вместе с руководством полка на судно прибыл представитель нашего Министерства обороны. Он и был руководителем этого, как сегодня говорят, проекта.
Как только начало рассветать, мы отошли от причала и, с трудом развернувшись, вышли из ковша.
Суэцкий канал
Дальнейший наш путь проходил через Суэцкий канал. Первые сутки после погрузки никого не было видно. Кубинцы отсыпались. Даже на завтрак и обед пришли далеко не все. На входе в Суэцкий канал нам пришлось ждать своей очереди. Привычной привилегированности, внеочерёдности, положенной линейному и тем более, пассажирскому судну, в этом рейсе не было. Стояли больше суток. Когда на судно прибыл агент, самое первое, что он выяснил – готов ли «бакшиш»? Дело в том, что при проходе канала практически официально каждый капитан обязан дать агенту блок сигарет, бутылку виски и что-нибудь ещё. Если с бакшишем всё в порядке, то формальности проходят очень быстро, а если нет — могут возникнуть самые неожиданные обстоятельства. В нашем случае они не возникли. Бакшиш был в порядке. После отхода катера с агентом, к борту подошла большая лодка с сидящими в ней людьми. Мы подняли ее своими грузовыми стрелами на носовую палубу. Рядом с лодкой раскинули какие-то тряпки и расположились на них арабы-швартовщики, всего человек 10. Дело в том, что Суэцкий канал довольно узок и разойтись в нём встречные суда не могут. Для этого посредине канала есть так называемое Горькое озеро, представляющее собой довольно большое расширение канала. В нем набиты сваи, и к этим сваям швартуются суда, идущие караваном в одну сторону, чтобы пропустить встречный караван. Именно для того, чтобы завезти концы на сваи, а потом отдать их, берутся на борт эти швартовщики с лодкой.
Вообще-то, народ в этих местах развесёлый! Всё, что можно унести и все помещения, в которые можно попасть, все двери и иллюминаторы закрываются, поскольку всё это является объектами их повышенного жизненного интереса. Все, что можно продать, будет откручено, выдрано и унесено. Однако в тот раз им основательно не повезло.
Попытка арабов проникнуть в помещение через одну из дверей на носовой палубе была пресечена кубинцем, которого поставили охранять дверь. Вторая, более настойчивая, закончилась тем, что их вытолкали. В третий раз они решили прорваться внаглую, втроём, с криками и были встречены мощными ударами кулаков дюжих негров, и больше попасть в помещения через эту дверь никто из арабов не хотел. Других кандидатов на проникновение в надстройку с носовой палубы не существовало.
По всему каналу работали наши, японские, немецкие земснаряды и наши минные тральщики. Это продолжались работы по разминированию канала после арабо-израильской войны, о которой напоминали развалины зданий по его берегам.
Выйдя из канала и сдав лоцмана и швартовщиков, мы двинулись по Средиземному морю к Гибралтарскому проливу. Средиземное море было тихим и ласковым, однако моряки хорошо знают, что оно умеет быть и очень жестоким. Этим оно похоже на наши Охотское и Японское моря. Свирепые ветры буквально за часы разгоняют короткие, очень высокие волны, опасные для небольших судов, которых в этом регионе просто несметное количество.
История полка
Понемногу началось знакомство с кубинцами. С утра, на обычное утреннее совещание пришли два новых человека – особист кубинец и представитель нашего Министерства обороны. Все шло как обычно, только повестка дня состояла из необычных вопросов, таких как разворачивание полевого госпиталя, организация безопасности, патрулирование.
С госпиталем всё было просто – он разворачивался на базе нашего. Врачи у кубинцев были свои, но наши не захотели оставаться в стороне и подключились к ним. В дальнейшем, на переходе там постоянно шли операции, перевязки и просто лечение больных, а оно было ох, как нужно!
Этот полк был не совсем обычным в нашем понимании этого слова. Весь его состав, кроме старших офицеров, состоял из резервистов. Полк не числился нигде. Его не существовало в списке вооруженных формирований Кубинской Республики. Ни один из воинов этого полка не числился среди военнослужащих. Они вообще нигде не числились официально.
Начиналось всё одной тёмной ночью, за три года до описываемого рейса. По всей Кубе в ту ночь ездили сотни грузовиков. Люди, сидящие в них, тихо стучали в двери домов, называя имена, и вскоре оттуда выходили мужчины и садились в грузовик, который тут же нёсся дальше. Так по всей Кубе собирались резервисты.
Всё было как обычно, учения проводились и раньше. С собой нужно было иметь кружку, чашку, ложку и какую-то еду на трое суток. Это было нормальное, обычное требование для кубинцев этого возраста – держать наготове такой набор. Всё было так, как и бывало уже много раз, за исключением одного. Везли этих людей не в казармы, как обычно, а в порт, где их ждал пароход, готовый к отходу. В трюмах были устроены многоэтажные нары. К утру все места на нарах были заполнены, и судно отошло от причала. Все люки на палубу были закрыты. Давали только воду. Ночью открывали люки, но выходить на палубу не разрешали. Через три дня их начали кормить, выдавая сухой паек. Через неделю из трюмов вызвали по именам группу людей. Это были офицеры-резервисты. Им и поставили задачу.
Тогда-то все на судне и узнали, что едут на какую-то войну в далекой для них африканской республике Эфиопия. Кто-то там отвоёвывал свою свободу, и они должны были им помочь, так как они — интернационалисты. Так сказал Фидель. Главное – никто в этом мире не должен был и подумать о том, что это они, кубинцы воюют в Африке…
Уровень революционности на Кубе в то время был такой, что всё это было воспринято с пониманием и даже с энтузиазмом, но особенно успокоило их заверение в том, что оставшиеся дома семьи взяты правительством на особый учет и будут снабжаться всем необходимым для жизни. Так оно и было. Семьи не имели понятия о том, куда делись их мужья, братья, сыновья. Что-либо выяснить не было возможности. Люди просто исчезли. В семьи же стали регулярно поступать какие-то продукты и деньги. Это и было весточкой от пропавших. Когда вместо этого начиналась выплата пенсии за потерю кормильца, всё тоже было ясно…
А еще им сразу объявили, что по законам военного времени за нарушение устава или приказа выговоров не будет. За любое, более или менее серьёзное нарушение предполагалась одна мера воспитания – расстрел без суда и следствия. В дальнейшем, это и было подтверждено на практике. Писать домой или куда бы то ни было категорически запрещалось под угрозой всё того же наказания. Так и пролетели эти годы, наполненные войной, кровью, грязью, странными приказами. Кубинцы – хорошие воины. По уверениям офицеров, можно было бы спокойно и быстро завоевать всю эту страну одним этим полком, но как только они получали мощный перевес и готовы были рвануться в решающий марш, поступал приказ отступить на отдых. Так и поддерживалась эта тлеющая, перемалывающая время, деньги и человеческие жизни война. Это не могло не деморализовать людей, но для того и существовали суровые законы военного времени, а также очень доступные женщины в африканских селеньях, чтобы держать всё на должном уровне. Это было первым послаблением в строгом, спартанском образе жизни полка.
Что это были за женщины, я не берусь описывать здесь даже с их рассказов… В результате общения с ними большинство кубинцев были заражены разными по наименованиям и степени тяжести венерическими болезнями. Обследование, которое провели их медики на переходе до Кубы, показало, что 60 процентов имели ту или иную болячку из этой серии. Так что, не зарастала к нашему госпиталю народная тропа – все они усиленно кололись, чтобы домой вернуться в полном порядке.
Ещё одно послабление состояло в том, что почти все везли с собой золото. В основном это были самородки различной величины. В этом регионе Африки много золота, и полудикие племена эфиопских арабов с удовольствием использовали его как валюту при любых сделках. Оно было не очень высокой пробы, но золото и есть золото. Кубинцы за три года поднакопили его, кто, как и сколько сумел, потому что человек с оружием всегда найдёт возможности для того, чтобы достать немного золота, если оно есть вокруг. Командование полка знало об этом, но не считало нужным вмешиваться, полагая это заслуженной компенсацией для своих воинов.
Для нас наличие и первого, и второго послабления было очень опасным… Мы прекрасно понимали состояние кубинцев, молодых, сильных и голодных на женскую ласку мужчин, никогда не видавших столько молодых белых красавиц, собранных в одном месте.
В свою очередь, молодые, неопытные в подавляющей своей массе девчонки под напором матёрых, горячих, в большинстве своём красивых и имеющих на руках золото мужчин могли и не устоять.
Нужно было что-то с этим делать, и мы срочно распространили среди экипажа сведения о большом проценте наличия венерических заболеваний среди пассажиров. Это помогло. Уж не знаю насколько, но, судя по докладам, помогло.
Жизнь на судне потихоньку входила в нормальное русло. Кубинцы, живущие ожиданием возвращения, были довольно спокойны, отдыхали, смотрели фильмы. Кормили их очень хорошо, даже с ромом на обед.
Канары
Судно наше, как я уже не раз говорил, не может делать очень большие переходы без пополнения запасов топлива и воды. Именно это мы и собирались сделать, для
чего курс был проложен на Канарские острова, в порт Санта-Круз-Де-Тенерифе. К приходу оговорили всё. Экипажу разрешили сходить на берег, для чего провели работу по предотвращению разглашения и так далее. Кубинцам сход на берег был запрещён. Также им было запрещено выходить на открытые палубы и открывать иллюминаторы.
На входе в порт мы получили шок! Когда проходили мимо одесского пассажирского теплохода, стоящего у причала, с его борта нас приветствовали люди из бывшего нашего «стаффа», с которыми мы так недавно и так трогательно попрощались.
Когда на следующий день они пришли к нам в гости, кубинцам по маршруту их передвижения запретили выходить из кают… Общались в каюте пассажирского помощника. Была радость встречи, пара тостов за то, как мы работали. Все всё понимали и не касались острых тем. И все-таки Каролина, главная в «стаффе», не выдержала и на прощание, сквозь слёзы задала вопрос:
– А чем вы их развлекаете? Или они в перерывах между сном и питанием маршируют по палубам?
Народ с удовольствием вышел в город. После долгого перерыва хорошо было прогуляться. Кроме того, всё было очень дешево. Совсем как в Сингапуре или Гонконге, только владельцы многих лавок прекрасно говорили по-русски. Это объяснялось тем, что детьми они побывали в СССР. Это были дети испанцев, вывезенных к нам в конце тридцатых и вернувшиеся на родину после падения режима Франко в Испании.
Большая неожиданность ждала меня в одном из таких магазинов, традиционно называвшемся «Миша». На стене висела бумажка с текстом на русском языке: «Расписание заходов судов».
Одним из судов в списке был «Ф. Шаляпин» и там, кроме этого захода, был проставлен ещё один. Я запомнил дату и решил подначить представителя Минобороны на очередном совещании. В тот вечер пошутить не удалось, а ночью произошёл…
Инцидент
Кубинский особист на утреннем совещании доложил, что патрулем ночью арестован кубинец, пытавшийся изнасиловать нашу девчонку. При этом особист извинился за него и попросил нас особо не обращать внимание на отщепенца, потому что не все кубинцы такие. По выходу из порта, вечером, они его убьют.
Именно этими словами он это и сказал. Первым очнулся от шока капитан и переспросил, что они сделают? Особист подтвердил свои слова и пояснил, что как только судно выйдет из порта, его выведут на корму и расстреляют. Тогда капитан тихо сказал, чтобы немедленно привели сюда эту девочку. Так и было сделано.
Капитан при всех сказал ей, что прежде, чем она начнет рассказывать, как было дело, она должна выслушать кубинского офицера. Выслушав, девочка впала в истерику, но ей дали воды и сказали, что она должна говорить правду, иначе всё будет так, как сказал кубинец.
Как мы и предполагали, это не было попыткой изнасилования. Она сама завлекала кубинца и, поскольку в эту ночь должна была остаться одна в каюте, пригласила его. Он пришёл, и всё бы было нормально, но пожарный матрос видел, как он прокрался в её каюту, и постучал в дверь – всё ли у нее нормально? В ответ, от испуга, она стала кричать. Матрос немедленно вызвал патруль…
Услыхав это, капитан сказал, что сделает всё для спасения парня, но если ему это не удастся, он заставит её быть там, на месте приведения приговора в исполнение, чтобы она увидела это своими глазами. К счастью, кубинское командование с удовольствием пошло навстречу и освободило насмерть перепуганного негра из-под ареста.
Тогда я и решил, что теперь – самый удобный момент. С максимально невинным видом я спросил у представителя, действительно ли мы ещё раз зайдем в Санта-Крус-Де-Тенерифе с кубинцами такого-то числа такого-то месяца?
Он, а вслед за ним и кубинец, даже побелели от неожиданности! Реакция была мгновенная и острая. Колючие глаза, тихий голос и вопрос: «Кто вам дал эту информацию?» с интонацией, подразумевающей намёк на начало великих неприятностей на долгие годы вперед у меня и у того, кто дал мне её. Мне доставило огромное удовольствие сообщить им, что эта нформация есть во всех лавках города Санта-Крус-Де-Тенерифе, и об этом знают все на нашем судне, а вот теперь знают и они. Через несколько дней радиограммы разрешили давать, но без указаний портов и дат.
Гавана
В очередной раз я подходил к Гаване. Прекрасный город, красивый настолько, насколько может быть красив старинный тропический город на Карибских островах. Поражала эта причудливая смесь современнейших зданий и имеющих многовековую историю крепостей и храмов, помнящих ещё морские сражения испанцев, французов и англичан в лихие пиратские времена. Здания из стекла и бетона вполне мирно соседствовали с двухэтажными домами с балконами колониального испанского стиля. Абсолютно великолепные просторные набережные с океанской волной, разбивающейся об их стены и осыпающей брызгами гуляющий народ, словно бриллиантовое ожерелье, обрамляли Гавану.
Вход в гавань Гаваны представляет собой узкий, не очень длинный канал, с одной стороны которого расположена возвышенность со старинной крепостью, ощетинившейся стволами старинных орудий, а с другой – просторная и очень знаменитая набережная по названию Малекон.
Прямо на берегу канала было здание с вывеской, на которой было написано «Pio». Понять её значение не составило труда, поскольку перед зданием с этой вывеской был большой участок со столиками, заполненный народом. Конечно же, это – большая пивная!
Входили в канал примерно часов в семнадцать. Неожиданно судно начало сильно крениться на правый борт. На «Шаляпине» почти не было воды, да и танки с топливом не все полностью заполнены, остойчивость не совсем хорошая. Кубинцы наши высыпали на правый борт, и эта масса накренила судно! Из тысяч глоток вырывались крики, свист. На эти крики посетители пивной сорвались со своих мест и бросились к парапету. Отовсюду, со всей набережной бежали люди, и вскоре там была довольно большая толпа, кричащая и свистящая в ответ нашим пассажирам. Конечно же, больше всех кричали и показывали себя молодые женщины в вызывающих нарядах, которых там, на Кубе великое множество!
И тогда с нашего борта прыгнул пассажир. За ним – другой, третий… Высота палубы не менее 15 метров, никто из нас никогда и не думал даже, что с такой высоты можно добровольно нырять, но они прыгали и быстро плыли к подбадривающей их толпе, благо что расстояние до берега было не более 150-200 метров. Там их встречали, обнимали и тут же вручали по громадной кружке пива!
На причале судно никто не встречал… Мы швартовались, полагая, что подъедет какое-то военное начальство, их встретят торжественно и прочее, и прочее. Ничего этого не было. Как только завели концы и матросы подали трап, пассажиры стали сплошным потоком выбегать на причал и со всех ног удирать в сторону жилого квартала. Через полчаса не осталось ни одного из них.
Через какое-то время подъехали представители властей, в том числе и военные. Была организована охрана судна, водолазы. Экипаж мог сойти на берег. Рейс был закончен.
На следующий день получили воду, топливо, продукты, а к вечеру снялись в море, направляясь снова туда же, за такими же пассажирами. Рейс повторился практически во всём, за исключением встречи со «стаффом» и инцидента на Канарах.
Беженцы
Мы снова, вторым рейсом подходили к Кубе. До острова оставалось миль 100-150, когда вахтенные заметили большую деревянную лодку с мачтой, на которой не было паруса. Мы подвернули ближе. С лодки махали белой тряпкой. Это была просьба о помощи.
Сыграли тревогу, приготовили катер, спустили его на воду. С нами пошел особист. Я заметил, как он сунул за пояс, сзади, пистолет. Подошли к лодке. Это был старый-престарый, чёрный от времени баркас. Парус на нём был, но оказался спущенным. В лодке было не меньше 30 человек, сидящих плечо к плечу – мужчины, женщины, и дети. Все они были измождены и сверкали на нас воспалёнными, полными страха глазами.
Особист долго говорил с тем, кто, по-видимому, был старшим из них. Потом он перевёл нам суть его рассказа. Это были беженцы с острова Гаити. Там в то время (да и сейчас не намного лучше) был один из самых страшных режимов по типу полпотовского в Кампучии, и народ пытался бежать в Штаты, на полуостров Флорида доступными ему способами. Если лодки замечали, их тут же топили гаитянские пограничные катера. Те же, кому удавалось прорваться в море, оказывались один на один со стихией. Любой шторм мог уничтожить их, так как лодки были перегружены и слабы по конструкции. Знаний навигации не было, и плыли они наугад, ориентируясь по солнцу и отдавшись Судьбе. Другая беда – голод и жажда. Они бежали из нищей страны, и взять им с собой было нечего. Эта лодка дрейфовала уже третьи сутки без воды и продуктов. Их ждала верная смерть.
С их слов, всё это время мимо проходили пароходы, но мы были единственными, кто остановился. Особист сказал, что предложил им перебраться на Кубу на нашем судне, но они отказались, попросив только дать им воды. Так мы и сделали. Вернувшись, наполнили несколько молочных фляг водой, положили довольно много хлеба, галет и прочей не портящейся еды и привезли всё это им. В их глазах ничто не изменилось. Никакой радости, никаких эмоций, в глазах только страх, страх, страх… Они молча приняли всё. Помахав им на прощанье, мы вернулись на судно. Очень хочется верить, что они добрались до цели.
Последний переход
И вот, наконец мы вышли из Гаваны. Без пассажиров и без планов на дальнейший рейс. Порт назначения – Одесса. Там мы должны будем передать судно экипажу Черноморского пароходства.
Экипаж готовил все заведования к передаче и отдыхал. Единственным развлечением на этом переходе был проход пролива Босфор. Всегда интересно проходить этот пролив, в некоторых местах которого можно даже в окна домов смотреть, насколько они близко!
Старинные крепости, храмы и мечети – всё это было очень красиво, и большая часть экипажа была на палубе. Результат – многие обгорели на солнце. Чёрное море как всегда, разочаровывало. Мы привыкли к океанской, идеально чистой синей или зелёной воде, а то, что встречало нас на выходе из Босфора, никак нельзя было сравнить с океаном. Мусор на воде попадался на всём переходе от Стамбула до Одессы, прозрачно намекая на то, что море это очень маленькое и закрытое.
Одесса
Одесса встретила нас довольно радушно, не заставив ждать на рейде. Поставили к морскому вокзалу, прямо у Потёмкинской лестницы. Таможня и пограничники очень долго досматривали судно и экипаж. На причале было много встречающих. К некоторым с Дальнего Востока прилетели жёны. Значительная часть экипажа была корнями из европейской части Союза, и на причале было много родственников, впервые получивших возможность приехать и встретить судно.
Примерно неделю продолжалась передача. Тысячи наименований снабжения, инвентаря, утвари и продуктов были пересчитаны, осмотрены и переданы одесситам. Часть экипажа, не участвовавшая в передаче, уехала почти сразу. По вечерам были кафе, рестораны – все отдыхали, кто как мог.
Всё когда-нибудь кончается. Вот и закончился этот, пожалуй самый яркий и красивый период в моей жизни. Что я получил от него? Во-первых, в те времена мне посчастливилось почувствовать себя действительно офицером пассажирского лайнера международного уровня. Во-вторых, я понял, что такое работа с людьми и что такое коллектив, команда.
В-третьих (а может быть, во-первых), я нашёл там свою судьбу, и это был главный мой трофей из морской жизни.
В-четвертых, я понял, что такое сервис, что такое стиль в этой связи и важность этого в жизни.
В-пятых, вся моя жизнь поделилась на две половины – До и После «Федора Шаляпина», и это коснулось всех сфер – профессиональной, служебной и личной.
Всё, что бы я ни делал после, рассматривалось и оценивалось через призму «шаляпинского» опыта. Мне кажется, что это не худший вариант ориентира в жизни.