Практика была после каждого курса. После первого, часть курса пошла на групповую практику на пассажирском судне на Камчатку, другая часть – на учебном судне «Меридиан», а мне повезло больше. Поскольку задача практики состояла в получении специальности матроса, а у меня было уже свидетельство матроса 1 класса, полученное во флотилии, я пошёл на индивидуальную практику в Дальневосточное пароходство матросом, в штат.
Это был большой танкер «Горький». Рейс был туда же, куда был мой первый, детский рейс – в Арктику, до Певека. Меня, «студента» сразу же поставили на вахту и, присмотревшись в течение нескольких вахт, капитан сказал, что я назначаюсь старшим рулевым. Сказался мой опыт того рейса, когда я мальчишкой учился стоять на руле. Старший рулевой – это рулевой, который ставится на руль в самых сложных ситуациях – на швартовках, при плавании в узкостях и тяжёлых льдах.
Самое сложное, но и самое интересное было во время плавания в Арктике. Мне было доверено самостоятельное плавание в битом льду. Это означало, что я сам выбирал путь между льдинами под контролем вахтенного помощника, который обеспечивал движение по заданному генеральному курсу, тоже смотрел вперёд и иногда подсказывал, как лучше пройти, чтобы не коснуться льдин. Это не всегда удавалось, и когда судно содрогалось всем корпусом, крепко касаясь льда, я весь сжимался в ожидании реакции капитана и помощника. Реакцией были взгляды их обоих, но этого было вполне достаточно, чтобы понять тяжесть содеянного и стараться больше не зевать на руле.
Невезуха
Что такое невезуха? Это когда всё, за что бы ни взялся, не получается или получается совсем не так, как этого хотелось бы. Пример такого невезения был перед моими глазами на той практике. Одновременно со мной на судно пришел молодой матрос. С самого первого дня у него начались проблемы, одна несуразнее другой. На первой же вахте вахтенный помощник дал ему распоряжение выбросить окурки из пепельницы.
Любой здравомыслящий человек вышел бы на крыло с подветренной стороны и вытряхнул пепельницу. Он сделал иначе – вышел на наветренный, правый борт. Здесь я должен сказать, что на всех судах мира каюта капитана находится с правой стороны надстройки. Дело в том, что судно должно уступать дорогу тому, кого видит справа, если курсы судов пересекаются. Это международные правила, это закон. Именно поэтому капитан должен в любой момент иметь возможность видеть, что делается справа.
Так вот, окурки и пепел летят за борт и ветром вносятся в открытый иллюминатор капитанской каюты, прямо на него, сидящего за столом. Не буду описывать реакцию, но этот матрос был переведён в рабочую бригаду боцмана. Уже через день он стал кровным врагом боцмана. Боцман что-то делал в районе брашпиля, устройства для отдачи и выбирания якоря. Этот невезучий бедолага помогал ему. В какой-то момент понадобилось то ли выбить, то ли забить что-то, и боцман, дав ему тяжёлую кувалду, приказал бить по специальному рубилу с ручкой, которое он держал сам. Размахнувшись сплеча, матрос со всей силы опустил кувалду на… ногу боцмана!
Я не буду здесь приводить ту страстную речь, которую боцман произнёс в ознаменование этого события и в честь виновника его, невезучего матроса. Могу лишь заверить, что речь эта была эмоциональна, красочна и изобиловала сочными сравнениями, остроумными метафорами и неожиданными поворотами.
Матрос был определён в подчинение к судовому плотнику — помощнику боцмана, и направлен на покрасочные работы. Первое, что он сделал – закрасил иллюминатор буфетчицы, которая не преминула устроить по этому поводу грандиозный скандал, усмотрев в этом признак наличия заговора против неё, потому что считала себя ужасно умной и красивой, и это, по её мнению, многим мешало жить.
Затем, сидя высоко на подвеске на лобовой переборке надстройки, он умудрился вывернуть котелок с белой краской на головы мотористов, вылезших из машинного отделения, чтобы погреться на солнышке. Цепь этих невезений продолжалась почти ежедневно, пока не закончилась несчастьем. При выгрузке в порту Певек очень тяжёлого, громоздкого ящика, стоящего на палубе, он совершенно непонятно, каким образом оказался между ящиком и ребром судовой конструкции – шпангоутом, был придавлен и срочно увезён с судна в госпиталь с очень серьёзной травмой. Больше я о нём ничего не знаю кроме того, что он остался жив.
Танк
Огромные помещения внутри корпуса судна, предназначенные для налива жидкостей (груза или судовых запасов топлива, масла, воды), называются танками. На танкере почти весь корпус, за исключением машинного и насосного отделений, представляет собой сплошные танки. Потому судно, перевозящее жидкие грузы, так и называется.
Грузы эти бывают совершенно разными – от нефти, чёрного густого мазута, который прежде чем грузить или выгружать, разогревают системой паровых трубопроводов, до бензина, керосина и даже масла, воды или вина. Мы перевозили мазут, бензин и авиационный керосин.
После каждого рейса, ещё в море, танки мылись. Мыли их с помощью специальных моечных машинок, которые опускались в танк на шланге и там, вращаясь, с силой выбрасывали струи кипятка. Грязная вода откачивалась, очищаясь от нефтепродуктов специальными сепараторами, а потом наступала очередь человека – собрать на дне, по углам набора корпуса кучки ржавчины- окалины, накопившейся в танке. Работа не из приятных, учитывая тот запах нефтепродуктов, который там всё же оставался. Я спустился вниз по винтовому трапу и приступил к работе.
Танк был узкий, весь в рёбрах шпангоутов и высотой метров пятнадцать. Если не обращать внимание на эти неудобства, то работа совсем проста – собирать в ведро окалину, приносить к центру танка и ссыпать в кучу. Сначала работа шла быстро, а потом всё медленнее и медленнее. Чтобы заполнить ведро, нужно было всё больше времени. В танк спустился второй матрос, который стал набирать в другое ведро окалину из кучи, и сверху кто-то поднимал его на верёвке.
Так мы сделали один танк и заканчивали второй. Занимаясь своим делом, я не видел, как второй матрос закончил убирать накопленную кучу и поднялся наверх. Я продолжал наполнять свое ведро.
Из благодушного спокойствия вывел внезапно раздавшийся шум воды, с силой вырывающийся из толстенной трубы. Я мгновенно понял, что это начали наполнять танк забортной водой, принимать балласт. Балласт – это вода, которую заливают в танки для того, чтобы судно было тяжелее и меньше подвергалось влиянию волн и ветра. Вода быстро прибывала. Бросился к трапу и с трудом, спотыкаясь, стал карабкался по крутому, узкому винтовому трапу.
Вода быстро поднималась вслед за мной. Люк сверху был закрыт. Ступени видел только в свете лампочки на каске. Последние метры карабкался уже в воде. Сначала по пояс, потом выше и, когда достиг люка, она была мне по плечи. Попробовал открыть люк, но это было невозможно, он только чуть-чуть приподнялся. Закрывая его, сделавший это набросил барашек на замок, но не обжал. Это меня и спасло, дав возможность дышать, стоя полностью в холодной воде. Так бы воздуха не хватило, так как люк представлял собой цилиндрическую возвышенность над палубой и просвет между водой и крышкой был совсем маленьким, сантиметров 10-15 примерно.
Я не знаю, сколько так стоял в воде, но полагаю, что минут 30-40. Как потом узнал, дневальная спросила боцмана, почему Студента, как меня звали все на судне, до сих пор нет. Говорят, боцман побелел, чуть не подавившись борщом, и вихрем вылетел из столовой.
Меня вытащили из воды, заставили выпить стакан водки, потом накормили горячим борщом и, сильно захмелевшего, уложили спать. Всё обошлось нормально, без последствий.
Плавбаза
Вернувшись во Владивосток, приняли груз и пошли в Охотоморскую экспедицию. Экспедиция – это несколько мощных плавзаводов и добывающий флот, который ловит рыбу и сдаёт её на эти плавзаводы. Там рыба перерабатывается и в виде разнообразной продукции отгружается на транспортные и рефрижераторные суда. Мы привезли им топливо. Я впервые видел такое огромное судно и тем более – плавзавод. Экспедиция ловила сельдь. У борта, на мощных цепях плавали большие, метров пять в диаметре и метров восемь в длину, резиновые кранцы – накачанные воздухом резиновые подушки, чтобы суда не бились друг о друга. Вода между судами кипела. Судно наше качалось, то взлетая, то проваливаясь. Иллюминаторы с симпатичными женскими лицами в них то взлетали высоко, то опускались вниз. С другого борта плавзавода стояли добывающие суда и с них выгружали рыбу. Вся эта связка сразу же после окончания нашей швартовки двинулась и пошла куда-то. Мы присоединили шланги и так, на ходу, стали сдавать им топливо. С плавзавода их краном нам на палубу была подана корзина в виде площадки с ограждением, и старпом, второй помощник и боцман с большими сумками забрались в неё и перелетели через страшный просвет между двумя судами. Вернулись они часов через пять, а ещё через час тем же краном нам на палубу были поданы три большие деревянные бочки.
Во время их отсутствия народ не скучал. Здесь я должен немножко вернуться к выгрузке в Певеке. Всё дело в том, что выгружали груз, стоя на якорях. С кормы на берег были заведены длинные стальные концы, и оттуда был подан шланг. Тот груз, что был в шланговом помещении, снимали нашей грузовой лебёдкой на самоходную баржу-танковоз, подошедшую к борту. Груз представлял собой аккуратные чёрные бочки. От них разительно пахло спиртом.
Так вот, оказывается, плотник и донкерман (особо уважаемая фигура на танкере, поскольку именно он командует грузовыми насосами и осуществляет закрытие-открытие клапанов во время сдачи и приемки груза) не упустили открывшихся возможностей. Как я узнал потом, уже в море, они расшатывали пробки и, не срывая пломб, наклоняли бочку и понемножку сцеживали спирт. Такой фокус проделали далеко не с одной бочкой. Именно с этим спиртом за пазухой матросы и мотористы потянулись на плавбазу. Крановщик безропотно подавал корзину и переправлял на свой борт и обратно. Скорее всего, ему тоже перепало немного. Судя по тому, как блестели их глаза по возвращении и по тому, как задорно махали и кричали им из иллюминаторов женщины, спирт пришелся вполне к месту. Надо сказать, что на плавбазах в море сухой закон, и ни капли спиртного на них нет. Конечно, из каждой ситуации народ находит выход, но об этом – позже.
Итак, закончили мы сдачу груза и отошли. На ужин была вареная картошка и малосольная селёдочка. Ах, что это была за селёдка! Я ни до, ни после не ел такой вкусной! Именно её в разных видах и производил этот плавзавод.
Одну из бочек поставили под трапом в кормовой надстройке, и каждый мог взять из неё сколько нужно. Мы объедались ею! С тёплым свежим хлебом, который великолепно пекла наша пекарь, с крепким сладким чаем можно было съесть две селёдки сразу и не обпиться потом. Первая бочка исчезла буквально за несколько дней. Вторая бочка была опустошена с приходом во Владивосток – каждому хотелось угостить своих близких этой селёдочкой! Судьбу третьей я не знаю, так как списался на учебу.
Они работают!
По вполне понятным причинам, на танкерах существуют очень серьёзные правила противопожарной безопасности и, в частности, относительно мест для курения. В ограниченное число таких мест входят мостик, кают-компания и специальная курилка – небольшое, полностью металлическое помещение с хорошей вентиляцией, металлическими лавками, небольшим столиком и большой металлической пепельницей с песком. В курилке по вечерам бурлила жизнь. В облаках сизого дыма шли бои в «шеш-беш», как почему-то называли нарды, шла оживленная «травля» на разные темы. Плотник и электрогазосварщик, которого все звали «сварной», как всегда подкалывали друг друга, шутливо обмениваясь обвинениями во всевозможных мыслимых и немыслимых грехах. Всё так и было однажды вечером, на следующий после отхода день, когда и плотник, и сварной оказались немножко под хмельком и почему-то в плохом расположении духа. На обычные подколки плотника сварной взвился и в ответ обвинил плотника в некомпетентности по отношению к противопожарному инвентарю, а также в незнании теории устройства огнетушителей.
Такое плотник стерпеть не мог. Слово за слово, и тогда, в конце концов, прозвучали слова плотника:
– Если все мои огнетушители такие плохие, то иди и выкинь их за борт!
Сварной встал и, не сказав ни слова, вышел из курилки. Прошло минут десять, и в курилку влетела дневальная с ещё мокрыми от мытья посуды руками.
– Сварной сносил огнетушители на корму и сейчас выкидывает их! Я сама это видела, когда хотела выбросить помои за борт! – истошным голосом кричала она.
Все бросились на корму. Так всё и было. Со словами «Дрянь должна быть за бортом!» он размахнулся и швырнул очередной огнетушитель за борт, в буруны кильватерной струи. В конечном итоге, сварной успел выбросить около десятка огнетушителей. Общими усилиями драку удалось предотвратить, но с тех пор они стали врагами. В первом же порту сварной откуда-то принёс первые два огнетушителя. Это случилось часа в три ночи. Команда проснулась от истошного крика довольно сильно нетрезвого сварного.
– Плотник, иди смотри – они работают!
Картина была презабавная! Сварной из огнетушителя поливал дверь каюты плотника грязно-жёлтой пеной! Уже разряженный, второй огнетушитель валялся рядом. Полкоридора было в липкой, едкой пене…
Такие «выступления» случались ещё дважды во время заходов судна в порты. В конце концов, плотник оттаял, и в очередном порту они помирились, крупно отпраздновав это в припортовом кафе. В ознаменование этого события, совместными усилиями они опенили причал, так и не сумев донести до судна изъятый в порту огнетушитель.
Мука
На каждом судне есть артелка. Так с давних времен в российском флоте называется самая обычная кладовая для продуктов. В этой кладовой есть помещения-камеры и для всяческих банок, и для муки с крупами, и для мяса с рыбой, и для овощей. Судно, уходя в рейс, берет с собой всё, что нужно для питания экипажа в рейсе, докупая в портах захода только самое скоропортящееся. Приём продуктов – очень важный момент подготовки судна к рейсу. На танкере этого типа артелка расположена в кормовой надстройке. Люк примерно полтора на полтора метра и балка с блоком над ним находится на самой корме. Продукты спускаются с кормовой палубы вниз с помощью протянутой через этот блок верёвки.
В очередной заход в базовый порт Владивосток мы, то есть матросы и мотористы, перенесли по трапу продукты из продуктовой машины на причале на палубу, к люку, и народ пошел в курилку, а меня оставили сторожить их непонятно от кого. Внизу, в артелке, был артельщик и пара мотористов ему в помощь.
Видимо, им надоело ждать, и они стали кричать оттуда, снизу, чтобы подавали продукты, они уже заждались там. Артельщик крикнул, что первой нужно подавать муку. Я решил не дожидаться бригаду и начать потихоньку. Как и было сказано, начать решил с муки.
Мешки с мукой стояли рядом с комингсом – порогом люка, и я, обвязав мешок верёвкой, с трудом взгромоздил его на край, взял веревку в руки и сбросил. Дальше случилось то, что и должно было случиться. Мешок муки весил 70 кг, а я в то время – около 45 кг. Он стремительно полетел вниз, по шахте люка глубиной более 15 метров. Я отчаянно пытался удержать верёвку. Результат был плачевный. Кожи на ладонях не стало, она просто сгорела от ожога и тут же была унесена верёвкой. Мешок, упав с такой высоты, взорвался мучным облаком, окутав всю артелку. Это было не просто неприятно, это было крайне опасно. Дело в том, что такая взвесь муки очень сильно взрывается от малейшей искры, даже от наэлектризованной одежды! И это – на танкере, во время приёма бензина. К счастью, обошлось… Я на неделю был выключен из нормальной жизни, ходил с забинтованными руками, которые дня три нянчил днем и ночью, не зная, куда деться от боли.
Так я получил второй, ещё более серьёзный урок относительно того, что, прежде чем сделать что-то, нужно подумать о последствиях этого.