Сыну моему Алексею, капитану
дальнего плавания, посвящается.
Как и любой другой мальчик в своём дворе, я делал всё, что было мне положено, то есть учился в школе, причем не только обычной, но ещё и в музыкальной. В свободное время носился с ребятами по окрестным оврагам и сопкам, играл в «казаки-разбойники» и «пятнашки», из чего-то стрелял, что-то взрывал, куда-то залезал и откуда-то падал. Одним словом, пацан как пацан. То, что мой отец моряк, не особенно кого-то волновало, потому что там, где я жил, у большинства моих друзей отцы, деды, братья были моряками.
У кого отец водитель, тот рано или поздно поедет в его машине, и отец научит его вождению. Тот, у кого отец артист, рано или поздно попадает за кулисы и там вдыхает колдовской дух театра. Так уж получилось, что впервые я попал на судно в пять лет, а в свой первый настоящий, дальний рейс пошёл с отцом после окончания четвёртого класса, в двенадцатилетнем возрасте. Это был большой танкер, то есть судно, перевозящее жидкие грузы – бензин, керосин, дизельное топливо, масло, пресную воду или даже вино.
Я очень волновался, когда все было готово к выходу в море. Сердце колотилось уже от самой мысли, что поплыву на этом огромном судне. Меня поразило, как быстро это тяжёлое, глубоко сидящее от груза стальное сооружение стало отходить от причала, и как, всё больше и больше набирая скорость, пошло, с шумом рассекая волны. Через пару часов земля превратилась в тёмную полоску на горизонте и вскоре совсем исчезла. Вокруг осталась одна вода. На горизонте были какие-то точки, видимо, тоже суда.
Потекли дни, полные совершенно новых ощущений и ярких впечатлений. Впервые попав на ходовой мостик, который обычно все называют капитанским мостиком, сразу проникся уважением к этому месту. Всегда тишина, только жужжание различных приборов, голоса из радиостанции да спокойным, но твёрдым голосом отдаваемые капитаном распоряжения, и в ответ – такие же тихие, но такие же твёрдые ответы:
– Руль пятнадцать лево.
– Есть, руль пятнадцать лево.
– Так держать, вправо не ходить.
– Есть, так держать и вправо не ходить. На румбе сто пятнадцать.
– Боцман, судно по-походному. Двери, люки и иллюминаторы задраить по-штормовому.
– Машину в ходовой режим, сто двадцать оборотов держать.
Меня всё это очень волновало и гипнотизировало. Словно завороженный, я стоял в уголке, у лобового иллюминатора, и слушал эти звуки и слова как музыку, даже не вникая в их смысл.
Быстро стемнело. Меня не нужно было уговаривать лечь в постель, так как волнения прошедшего дня и масса новых впечатлений вылились в сильнейшую усталость, глаза слипались. Под мерное дрожание быстро заснул. Проснувшись утром, понял, что всё изменилось. Что-то скрипело, звякало. Я попытался встать, но… палуба уходила из-под ног. Хватаясь за крепко прикреплённые к палубе стол и стул, добрался до иллюминатора и увидел тёмно-серые валы с гребнями белой пены на них. Они быстро проносились один за другим. Судно ныряло в очередную волну, зачерпывая большое количество воды. Над носовой частью поднималась стена брызг, и по палубе катился кипящий пенный вал.
Мне стало весело, и я начал быстро одеваться. С трудом удерживая равновесие, кое-как оделся и хотел пойти на палубу, чтобы посмотреть на волны, однако всё было закрыто и моих сил для того, чтобы открыть тяжёлые стальные двери, явно было маловато. Решил подняться на мостик. Открыв дверь и спросив разрешение войти, чему меня научили сразу же, на отходе из порта, вошёл в рулевую рубку. На вахте был третий помощник капитана – молодой симпатичный человек. Я прошёл в полюбившийся мне уголок рядом с радиолокатором и стал смотреть, как судно ныряет.
Очень скоро стал ощущать некоторое беспокойство – появилась противная тошнота, которая с каждым нырянием судна в волну усиливалась. Третий помощник или, как все его звали, просто «третий», вдруг остановился возле меня и сказал:
– Э-э, друг, да ты зелёный весь! Ну-ка, шагом марш на крыло, воздухом дышать!
Я немножко обиделся и вышел на крыло – небольшую площадку, открытую часть мостика. Там было холодно, свистел ветер, ревела вода, кипящая на палубе. Но, что самое главное, дыша полной грудью свежим морским воздухом, я вскоре почувствовал, как тошнота отступает.
Потом на мостик пришёл капитан. Внимательно посмотрев на меня, он сурово спросил третьего:
– А почему бездельничают на мосту? Юрий Иванович, приобщите этого молодого человека к несению вахты. На судне бездельникам не место!
С этого и началась моя морская жизнь! Утром я обязан был без пяти восемь быть на мостике и вместе с рулевым заступал на руль. Уже через пару вахт, по словам матроса, я вполне сносно держал курс по компАсу. Именно так моряки делают ударение в этом слове. Прибор, записывающий все отклонения, всё меньше и меньше рисовал мои рыскания, как моряки называют отклонения от курса, а через четыре вахты третий впервые похвалил меня!