Аргилит
После третьего курса нас ожидала большая практика. До нашего курса это была практика полугодовой длительности, но для нас её сократили до четырёх месяцев. Нас, четверых курсантов, определили на «Высоцк» — большое и совсем новое тогда судно югославской постройки. Мы пошли на Сахалин, в залив Анива, для приема груза. Подойдя к небольшому ковшу, образованному построенными ещё японцами волноломами, встали на якорь. Целую неделю катерами подводили к борту плашкоуты – несамоходные баржи с бурым углем, который называется аргилит. Погрузив его, мы снялись на Владивосток. Зачем, узнали только по приходу.
С нами в рейс пошли два человека из Ленинграда. Они были учёными и изучали поведение аргилита при перевозке в течение длительного времени. Оказалось, что груз этот далеко не безопасный. Он выделяет вредные газы, греется, да и вообще ведёт себя не вполне добропорядочно. Кроме того, у этого угля оказалась очень интересная история.
Оказывается, за пару лет до описываемого рейса от Японии поступило странное предложение – продавать им этот уголь. Оно несколько озадачило наших специалистов, поскольку уголь на местном месторождении низкосортный и даже в печках плохо горит, оставляя очень много золы. На соседнем месторождении уголь намного лучше. На предложение покупать уголь с другого месторождения японцы ответили отказом и опять прислали запрос именно на этот уголь. Наши специалисты призадумались. Когда же последовал запрос на приобретение по высоким ценам шлака из отвалов от сожжённого на местной электростанции этого угля, образцы срочно отправили в Москву на анализ и изучение.
Результаты потрясли ученых. Оказалось, что этот плохой уголь – самая богатая в мире руда химического элемента германий, который является основой для производства полупроводниковой техники и микросхем. Выход с тонны переработанного угля составлял около 9 граммов, и это был богатейший выход! Вот такой «уголёк» мы и везли в Новороссийск, где его перегрузили в вагоны и отправили на химический завод. Но по пути, как я уже сказал, мы зашли во Владивосток.
Катера
Нас завели в тихую закрытую бухту, поставили кормой к причалу военного завода, и к судну подошли баржи с какими-то досками, брёвнами, брусьями. На борт поднялись рабочие. Увольнение на берег нам запретили и, стоя в родном порту, мы не имели возможности сойти на берег или позвонить – в то время о мобильных телефонах даже фантасты в своих книгах не писали!
На следующее утро баржи отвели от борта, и на их место подошли три новеньких торпедных катера. Следом подошёл плавучий кран. Рабочие построили на люке самого большого трюма кильблоки, то есть подставки для установки катеров, сделанные по форме корпуса катера. На них эти катера и установили. В течение недели стучали молотки, визжали бензопилы, и в конечном итоге над катерами был выстроен громадный ящик. Его покрасили в зелёный цвет, цвет палубы, и обтянули мощными стальными полосами и тросами. Затем, на крышку кормового трюма были погружены длинные узкие ящики. Естественно, мы поняли, что это торпеды. Рядом с ними штабелем погрузили множество ящиков со снарядами для малых пушек, имеющихся на катерах. Всё это закрыли несколькими слоями брезента и тоже покрасили в цвет палубы. В таком странном виде, с ящиком перед надстройкой и уродливым горбом за ней, мы и вышли в рейс. Кроме учёных, с нами шли ещё 12 человек в одинаковых клетчатых рубашках и синих брюках – «сопровождающие лица» этих катеров.
На выходе из порта, уже на морском фарватере, мы обратили внимание на военный корабль, следовавший за нами. Потом он отстал, и мы его так близко больше не видели, однако на экране радиолокатора всегда виднелась отметка от судна за горизонтом.
Куда везём катера, мы только могли догадываться. Вопросов, естественно, никто никому не задавал.
«Орион»
Через сутки в отрытом море к нам прилетел самолёт. Это был патрульный «Орион» с американскими опознавательными знаками и надписью «US NAVY» на борту. Он очень низко пронёсся над нами и повторил это раз пять, залетая с разных направлений. Его явно заинтересовал наш вид. Пассажиры в клетчатых рубашках волновались, а их старший закрылся в каюте с капитаном и через некоторое время по трансляции вызвали радиста. Было ясно, что шифровка с сообщением о самолете улетела в эфир. Потом «Орионы» прилетали каждый день и не по одному разу. Все так привыкли к этому, что уже не обращали на них внимания.
Буйки
Переход до Малаккского пролива был довольно большой, и по пути нас настиг шторм. Ящик выдержал напор ветра и ударов волн, но с одного борта зияла большая дыра метров пять-семь в длину и метра четыре в высоту. Под угрозой был наш заход в Сингапур для пополнения запасов, так как старший сопровождающий на собрании экипажа сказал, что в таком виде он заход в Сингапур не разрешит. Выход был один – заделать дыру. Утром, пользуясь прекрасной погодой, мы остановили двигатель и так, в дрейфе, начали работу. Все брезенты, доски, листы фанеры, что были на судне, пошли в дело. К концу дня дыру залепили. Осталось только покрасить заплату, но было уже поздно, и мы пошли дальше. Утром опять легли в дрейф и матросы на люльках-сиденьях на веревках повисли с ящика и начали красить. В это время прилетел «Орион». Облетев нас несколько раз, он исчез, а через час прилетел другой самолёт и обкидал нас оранжевыми буйками со всех сторон.
Мы оказались в кольце этих буйков. Они покачивались примерно в 200-300 метрах от судна. Капитан и старший сопровождающий о чём-то шептались на крыле, и через несколько минут раздались трели тревожных звонков. Объявили учебную шлюпочную тревогу. Все бросились к шлюпкам, и вскоре они были на воде. Одна из них, с двумя сопровождающими на борту, подошла к ближайшему бую. Осмотрев его, сопровождающие тихо поговорили между собой, а потом зацепили буй коротким кончиком и стали буксировать его к борту. Тем временем, боцман с палубной командой уже вооружали грузовую стрелу, выводили её за борт. Застропив буёк, шлюпка подошла под шлюпочные тали и была поднята на борт.
Когда все шлюпки были на борту, была дана команда отойти от борта подальше, и боцман, стоя на управлении лебедками, стал медленно поднимать буй. Он оказался небольшим, но длинным. Когда буй полностью вышел из воды, стоящий рядом с боцманом старший сопровождающих скомандовал остановить подъём и подождать. Прошло около минуты, и вдруг раздался глухой хлопок. Буй как-то весь искорёжился, потрескался. Сработало самоуничтожение. Мы взяли его на борт. Внутри было сплошное месиво из проводков, остатков электроники. Ни одного целого элемента.
Это были гидроакустические буйки, которые слушают всё, что происходит вокруг судна, и передают информацию на самолёт, кружащий невдалеке. Любое приближение судна или корабля, над водой и под водой, было бы немедленно обнаружено с помощью этих буйков.
Сингапур
Мы все же получили «добро» на заход в Сингапур. В то время ещё был разрешен подход к судам джонок с товарами. Сейчас власти Сингапура запретили такую торговлю, так как было очень много криминальных дел, связанных с такими «торговыми десантами».
Джонки облепили борта и, закинув кошки на наш борт, торговцы карабкались наверх и вытаскивали на веревках тюки с товарами. Им выделили участок палубы у кормового трюма, где они и расстелили свои многочисленные товары. Что это были за товары, можно совершенно точно увидеть, если сходить на ближайший китайский вещевой рынок. Всё то же самое, в соответствии со временем!
У брезентового холма и на проходах к ящику стояли ребята в своих обычных синих брюках и клетчатых рубашках. Торговцы с опаской на них поглядывали и не пытались прорваться, видя суровые лица охраняющих.
Этот «малай-базар» продолжался до позднего вечера. Торговцы ловко запаковали всё в тюки и отошли от борта. Вскоре подошел малюсенький, почти игрушечный по виду танкерок под весёлым названием «Chita No.3», дал нам пресную воду и отошёл. Следом подлетел небольшой деревянный катерок, с него мы погрузили несколько бочек масла для двигателя, какие-то тюки и коробки с техническим снабжением, картонные ящики с фруктами, корзины с овощами. Как только катер отошел, мы выбрали якорь и пошли дальше.
В Индийском океане всё было так же, как и в Тихом. Такие же «Орионы» ежедневно прилетали к нам, проносясь так низко, что и без бинокля видно было улыбающуюся физиономию летчика, приветственно машущего рукой.
Сокотра
Через неделю перехода Индийским океаном по судну разнёсся слух, что мы куда-то должны зайти. Поскольку я нёс вахту на мосту и для меня не было секретов в штурманской прокладке, то вполне отчётливо понимал, что идём мы в район Красного моря. Когда мы миновали южную оконечность Индии, это стало очевидно. Курс был проложен на африканский мыс Гвардафуй, что на входе в Красное море. Прямо на нашем курсе был остров Сокотра. В описываемое время Суэцкий канал не работал. Шла война между Израилем и Египтом, и он на долгое время был заминирован. Все суда шли вокруг Африки. День за днем, не сворачивая, мы приближались к острову. Когда осталось совсем немного, я ожидал, что мы изменим курс, чтобы обойти его, но этого не произошло. Мы шли прямо на остров.
Летучие рыбки
«Летучие рыбки, убегая от хищников, вылетают из воды и планируют на своих больших плавниках». Так нас учили в то время в школе. Выйдя в Индийский океан, мы видели множество летучих рыб. Я сразу же обратил внимание на то, что они летят по 200-300 метров и это не было планированием. В бинокль было чётко видно, как они машут этими своими плавниками-крыльями. Рано утром вахтенный матрос делал обход палубы с ведром в руках и собирал их, нападавших за ночь. На жарёшку для вахты хватало. Рыбка эта оказалась удивительно вкусной!
Совы
Посреди океана на судно села стая сов. Они были довольно большие, серые с мохнатыми бровями над глазами. Совы сидели повсюду, глядя на происходящее на палубе круглыми, неподвижными глазами. Они не боялись ничего и никого. Даже боцмана, который их люто ненавидел за то, что следы их помёта на свежеокрашенной палубе практически не смывались. Даже брызги воды из пожарного брандспойта не пугали сов. Они лениво перескакивали на метр-полтора и снова таращились на обидчика.
Будучи вахтенным матросом, утром я пошел замерять льяла. Это нормальная, обычная ежедневная работа. Вахтенный матрос проверяет, не появилась ли вода в трюмах, то есть не появилась ли водотечность корпуса. В полумраке, держа в руке моток линя с медной мерной рейкой, я привычно протянул руку в металлический короб под трапом, чтобы открутить латунную пробку мерительной трубки. Внезапно оттуда меня ударило что-то неприятное, и я отлетел на пару метров, больно упав на третью точку.
Когда я чуточку пришёл в себя, увидел, что на трапе сидит большая нахохлившаяся сова. Кто кого спугнул? Я ее или она меня? Через пару дней, словно по команде, совы разом взлетели, и вскоре стая исчезла на фоне воды и неба.
БДК
Когда до острова оставалось около 100 миль, засуетились сопровождающие, а их старший стал буквально пропадать в радиорубке. Вскоре мы легли в дрейф. На горизонте угадывалась почти невидимая полоска острова. Более суток лежали в дрейфе. Наконец, вахтенный матрос доложил, что на горизонте показалась точка. Включили радар и увидели, что к нам идёт судно. Через несколько часов подошел большой десантный корабль. После недолгих переговоров в эфире нашего капитана и командира корабля он ошвартовался к нашему борту. Было очень интересно наблюдать за тем, что делается там, на палубе корабля. Смотреть было на что… На палубе БДК был открыт большой проём в надстройке и было видно, что там много трёхэтажных коек. Это было помещение для десанта.
Судя по тому, что в корпусе не было иллюминаторов, можно было предположить, что там – техника. Так оно и было. По замыслу его, корабль подходил к берегу, носовая часть открывалась, и оттуда выезжали бронетранспортеры с десантом, лёгкие танки.
Люди в голубых шортах, таких же голубых куртках и пилотках занимались своими делами. Кто-то чистил оружие, сидя за длинными деревянными столами на палубе, кто-то занимался такой знакомой нам работой – обивкой ржавчины и покраской. Одно было очень странно и почему-то тревожило – они не смотрели на нас! Эти люди занимались своим делом, как будто такие встречи в море были обычными, хотя в этом можно было усомниться сразу же. Никто не улыбался, не махал нам, высыпавшим на палубу, руками.
Первыми к нам перебрались несколько офицеров, о чём мы могли судить только по крабам на пилотках. Через час они ушли, и по трансляции было объявлено, что весь наш экипаж приглашается в столовую команды.
Когда все собрались, капитан сказал, что этот корабль имеет на борту, кроме экипажа, 400 человек десанта и что они уже очень давно в море, около полугода. Положение критическое. На судне нет кондиционеров, пресная вода осталась только для приготовления первого на обед. Даже пить им давно дают только томатный сок. При всем этом они не имеют права подойти к берегу в настоящий момент.
Сказав это, капитан задал экипажу вопрос:
– Согласны ли мы отдать им почти всю нашу воду, ограничив себя на пять-десять дней, исключив мытьё в душах и согласившись на подачу воды только на один час утром, чтобы привести себя в порядок?
– А ещё, – добавил он, – на корабле есть раненые. Они находятся в ещё более тяжёлом положении.
Вопросов ни у кого не было. Все подняли руки в знак согласия. Капитан поблагодарил всех и сказал, что он распорядился выдать тропическое вино за две недели вперед и не будет возражать, если экипаж проявит гостеприимство. Здесь я должен сказать, что в тропиках всегда выдается сухое вино или соки из расчета 300 граммов на человека в сутки. Дело в том, что, сильно потея в тропиках, человек теряет очень много солей и микроэлементов, а вино и натуральные соки восполняют эту потерю.
Итак, к вечеру началось! Почти все офицеры с корабля перебрались к нам. Почти во всех каютах их кормили, все душевые работали без перерыва, отмывая ребят. Вино лилось рекой, а оттаявшие душой гости рассказывали нам о том, что им доводится испытывать. Тогда я впервые поговорил с теми, кого мы тогда называли «интернационалистами» и о ком ни строчки, ни слова не говорилось в средствах массовой информации тех времен. Эти люди реально воевали тогда во многих точках мира, но о них никто и ничего не знал. Позднее я таких же ребят встречал и во Вьетнаме, и на Кубе. Говорить о них запрещалось. Это было государственной тайной. Официально их просто не существовало. И, возвращаясь потом на Родину, несмотря на наличие боевых орденов и медалей, они не могли никому доказать, что воевали и получали ранения. Ну, да это другая тема и не о том мы сейчас говорим.
Это была ночь милосердия. Никто не спал. К утру, совершенно отмытые, объевшиеся и обпившиеся, офицеры были переправлены на борт корабля. Рядовые десантники, которым было запрещено перебираться к нам, отъедались пирожками, которые сотнями пекли наши повар и пекарь, работая у хлебопекарных печей без перерыва всю ночь, и обпивались компотом из сухофруктов, которого было сварено фантастическое количество – штук восемь 50-литровых кастрюль и целая батарея других, поменьше! В этот день десантникам отменили всяческие занятия, и они блаженно отдыхали, поглощая пирожки и компот. Улыбок по-прежнему было очень мало. Что меня поразило и запомнилось особо – их глаза. Потом, через много лет, точно такие же глаза я видел у тех, кто вернулся из Афгана. Это были глаза, видевшие смерть.
К обеду всё было сделано. Вода, продукты, курево и все другое, чем мы могли поделиться, передано. Когда мы разошлись, корабль долго подавал нам вслед прощальные гудки, а потом дал ход и пошёл куда-то по своим нелёгким делам.
Сдав катера вместе с сопровождающими в одной из арабских республик в Красном море и пополнив свои запасы воды и продуктов, мы направились на выход в Индийский океан, чтобы таким дальним путем, обойдя всю Африку, попасть в Чёрное море.
Вокруг Африки
Плавание до южной оконечности Африки прошло спокойно, если не считать, что почти всё время после пересечения экватора нас сопровождал серьёзный штормовой ветер и волны. Судно довольно сильно раскачивалось, но было слишком тяжёлым из-за груза в трюмах, чтобы это мешало нормально жить. Качка была не очень резкая.
Все почему-то считают, что самая южная оконечность этого континента – мыс Доброй Надежды, однако это вовсе не так! Самая южная оконечность – это мыс Игольный. Острый, обрывистый мыс. А ещё, на юге Африки холодно…
Саранча
Долго тянулся переход вокруг Африки, без особых происшествий. Кроме одного. На судно села туча саранчи! Это были очень крупные кузнечики длиной сантиметров 7-8.
Они толстым шевелящимся слоем покрыли все поверхности судна. Мы успели задраить все двери и люки. Под ногами противно хрустело. Из любопытства я надел брезентовую рукавицу и взял одного, чтобы принести в каюту и рассмотреть поближе. В каюте я взял длинную парусную иглу и приколол кузнечика к дощечке, вбив иглу дном гранёного стакана. Каково же было моё удивление, когда этот кузнечик упёрся лапами и, выдернув иглу, буквально выстрелил свое тело, чуть не попав мне в лоб! Я с трудом поймал его и вновь посадил, вбив гвоздь молотком.
Кузнечик как кузнечик, только большой. Однако, когда я поднёс к его голове спичку, он своими страшными под увеличительным стеклом челюстями стал с неимоверной быстротой и лёгкостью жевать её. Через минуту спичка была разжёвана и съедена. Вот тогда я и понял, какая это страшная сила, если принять во внимание, что их в стае миллионы. Они просто опустошают поля. Это был довольно поучительный урок по биологии.
Бора
Пройдя Гибралтарский пролив, неприятно бурное Средиземное и оказавшееся неожиданно маленьким Чёрное, мы оказались, наконец, на рейде Новороссийска. После оформления властями пошли на швартовку. По окончании её открыли трюма, и началась выгрузка.
После работы мы, то есть пара матросов и я, пошли в город. Как же это приятно – походить по зелёному парку. А ещё… Мы зашли в гастроном, чтобы купить чего-нибудь вкусненького, сигарет, и тут я увидел, как в молочном отделе продают на разлив молоко. Ох, как же я захотел того молока! И вот, поняв нас, продавец нашла где-то у себя в подсобке трёхлитровую банку, налила молоко, и мы выпили её до дна. Это было фантастически вкусно! На следующий день всё было как обычно. День мы работали, а вечером собирались сходить и посидеть в местном ресторанчике, но увольнение было запрещено. На судно поступило штормовое предупреждение. Часа три мы заводили дополнительные швартовные концы, причем столько их, что мне стало смешно. Всё это казалось таким нелепым и лишним… Подул ветер, но он был просто крепким, ничего необычного. Уверенный в глупости таких действий, я и заснул.
Среди ночи проснулся от непонятной дрожи. Судно непрерывно содрогалось, через полуоткрытый иллюминатор доносился глухой рёв. Выглянув, я увидел, что море сплошь покрыто слоем пены. Ветер ревел непрерывно. Раздался стук в дверь и голос плотника:
– Подъём, быстро на корму!
Я стал быстро одеваться. Тут же по трансляции раздалась команда: «Палубной команде срочно выйти на места по швартовому расписанию!»
На палубе творилось невообразимое – настоящий ад! Ветер был такой силы, что тяжело было дышать. В воздухе неслась водяная пыль, срываемая с пены на воде. Судно сильно оттянуло от причала, и часть толстенных швартовных канатов уже полопалась. Оставшиеся были натянуты как струны и трещали, угрожая лопнуть в любой момент. Вскоре к борту подошли два буксира и, работая на полную мощность, стали пытаться прижать судно к причалу. Это удавалось им с большим трудом. Концы перестали трещать, но полностью к причалу судно прижать так не удавалось. Тем временем мы подавали ещё концы. Так и бились, мокрые и усталые, до утра. Как только начало чуть светать, ветер стал стихать, а через час совсем стих. Буксиры ушли, а мы, возбуждённые происшедшим, пошли в столовую команды и долго пили обжигающий чай, обсуждая происшедшее. Это была знаменитая и таинственная новороссийская «бора» или «норд-ост», который внезапно появляется и так же внезапно стихает. В природе этого ветра до сих пор далеко не всё понятно. Предсказать его не всегда удается. Зачастую после нескольких часов такого ветра остаются тяжёлые последствия – выброшенные на скалы суда, затонувшие у причалов катера и так далее.