Через пять суток пути мы вошли во льды. От горизонта до горизонта, вокруг были большие, толстые льдины. Мы шли, стараясь обходить их, но иногда судно всё-таки наезжало на льдину, и тогда оно тяжело содрогалось от удара, мачты качались, посуда в буфете звенела. Льдина медленно вставала на дыбы, словно показывая, какая она толстая…
Лёд в подводной части льдины был очень красив – зелёно-голубой и весь изъеденный водой. Под водой льдина была намного толще, чем над водой. Постепенно, просветов между льдинами становились всё меньше и меньше, а удары всё чаще и чаще. На некоторых из них попадались совершенно великолепные лужицы с синей, как будто её синькой подкрасили, водой.
Третий сказал, что это снежницы – снег, который таял в течение многих-многих лет в этом месте и опять замерзал. В результате этого, а еще при помощи каких-то бактерий, вода в лужице стала такая, что в ней как будто растворился кусочек синего неба. Ещё он сказал, что вода в снежнице пресная и её можно пить, несмотря на то, что она находится на солёном морском льду.
Теперь на ходовом мосту постоянно находился капитан. Просветы совсем исчезли, и вскоре судно встало. Идти дальше было некуда. По всему горизонту только бело-серый лёд и всё. Капитан спустился к себе в каюту, и я решился задать тревожащий меня вопрос третьему.
– Что будет дальше с нами?
– Ничего страшного, скоро подойдёт ледокол и поможет нам.
Ледокол пришел на следующее утро. Это был очень красивый, даже можно сказать – нарядный кораблик, совсем не похожий на наше тяжёлое судно-работягу.
Он подходил, как-то весело круша лёд, который с громким глухим звуком вздымался, когда ледокол своим скошенным внизу носом-форштевнем подминал и взламывал его. Ледокол обошёл нас кругом, при этом судно дрожало и тряслось как бы в нетерпении – скорее пойти вперёд! Затем он зашёл у нас по носу, и мы двинулись за ним в том канале, который он проделывал своим корпусом в сплошном ледяном поле. Так, медленно, шли мы почти сутки, а потом встали. Оказалось, что этот ледокол уже не справляется с таким тяжёлым льдом. Вечером пришло чудо. Это был тот самый, первый в мире атомный ледокол «Ленин», о котором я уже столько слышал в школе, по радио и по телевидению. Его изображение было везде – в газетах, на плакатах, на обложках тетрадей, и это его я видел своими собственными глазами – вот он, рядом!
В тот вечер заснул с очень большим трудом, перевозбуждённый увиденным. «Ленин» был совсем такой, как на картинках, только там он был какой-то несерьёзный, а этот… Тяжёлый, приземистый, когда он проходил рядом, чтобы обколоть нас с маленьким ледоколом, судно не просто тряслось, а прямо содрогалось от напора взламываемого льда.
За кормой у него выныривали целые горы льда. Пройдя вдоль нас, он зашёл по носу, и мы двинулись. Возглавлял караван «Ленин», за ним шёл «наш» ледокол, который колол выныривающие из-под «Ленина» большие льдины, чтобы они не повредили судно, а потом уже мы. Вот так нас и провели до арктического порта Певек – цели нашего рейса.
Там очень ждали нас, потому что мы были первым танкером, который привёз им топливо для электростанции, для машин и самолётов после долгой полярной зимы.
Ведро. Первый урок
Кроме меня, в том рейсе был ещё один мальчик, сын второго механика Серёжка. Он был маленький, всего 6 лет, и я чувствовал себя по сравнению с ним немножко взрослым. Мы часто затевали разные дела, которые не всегда были безобидными и безопасными…
Только чудо спасло меня в тот момент, когда, помня кадры из фильмов, я решил попробовать зачерпнуть воды из-за борта на ходу ведром на верёвке. Сначала я хотел намотать верёвку на руку, чтобы удержать ведро, но передумал и привязал её конец к стальному поручню – релингу. Ведро полетело с кормы за борт, в кипящие вспененные водовороты, и в одно мгновение произошло то, что и должно было произойти.
Верёвка резко натянулась, погнув стальной релинг, и с громким хлопком лопнула, ударив меня при этом оборванным кончиком по тому месту, которое отчётливо помнило мамин ремешок за мои шкоды в детстве. Мамин ремешок, однако, был гораздо слабее. Я представил себе, что было бы, намотай я веревку на руку, и боль показалась мне не такой уж и сильной. На попе остался большой, длинный, почти чёрный синяк, который долго болел и не сходил. Естественно, никому об этом мы ничего не рассказали. Это был первый серьёзный урок, который дало мне море – прежде, чем что-то делать, нужно хорошенько подумать, что из этого может получиться.
Баклажан
Тихий океан, вторые сутки судно в одиночестве бежит в сторону дома. В кают-компании начался обед. Разговоров никаких почти. Все сосредоточенно ели вкуснейший судовой борщ и макароны по-флотски, которые капитан назвал, ужасно рассмешив меня этим, «макароны с мусором». Внезапно, в кают-компанию, даже не спросив разрешения у капитана войти, врывается взволнованно-взъерошенный Серёжка и истошным голосом кричит:
– Там баклажан прилетел! Большой-пребольшой!
Тишина… Капитан медленно, явно с трудом сдерживая улыбку, поднял голову.
– Молодой человек, а вы уверены, что это именно баклажан прилетел?
– Ну да, мне боцман сказал. Он чёрный такой, с большим-пребольшим носом, на мачту сел!
– В таком случае, сдаётся мне, что всё-таки это прилетел не баклажан, а баклан, не так ли?
— Ой… ну да, точно… баклан!
Тут уж никто не смог больше сдерживаться, и кают-компания разразилась совсем необычным для этого места во время обеда хохотом.
Библиотека. Второй урок
Всю свою жизнь, сколько себя помню, я очень много читал. В детстве очень любил сказки Г.Х. Андерсена, позже увлёкся фантастикой, и она на всю жизнь стала моим любимым чтением «для отдыха». Потом я открыл для себя классику. Не так, как её «проходят» в школе, а серьёзно, по-настоящему. Приходя на новое судно, первым делом интересовался, какая там библиотека. Практически всё, что было в судовой библиотеке, прочитывалось от корки до корки. Судовая библиотека. Обычно это большой шкаф или стеллажи с дверцами, а ключ хранится у одного из членов экипажа. Никто не записывает, что ты берёшь и когда возвращаешь – этого делать нет необходимости в маленьком экипаже.
Совсем другое дело – на крупном пассажирском судне или на ледоколе с большим экипажем, там всё как в настоящей библиотеке на берегу.
На третий или четвёртый день того рейса был шторм, и выйти на палубу не было возможности. Я решил почитать. Узнав у вахтенного матроса, где находятся книги и у кого ключ, направился за ним. Когда я стал стучать в дверь каюты, проходящий мимо моторист сказал, что Володя, имя это навсегда врезалось мне в память, который мне нужен, отдыхает после ночной вахты и не нужно его будить. К обеду он проснётся и тогда откроет мне библиотеку. Я продолжил стучать. В конце концов он поднялся, открыл мне дверь и сказал, что в обед откроет. Я стал просить.
Он молча оделся, так же молча пошёл и открыл мне библиотеку. Получив что хотел, я сразу же стал очень сильно переживать, но сделанного не вернуть. Потом, гораздо позже, я уже на своём опыте вполне осознал, что такое ночная вахта и почему нельзя трогать человека, отдыхающего после неё. Всю мою дальнейшую жизнь, до сих пор, мне очень стыдно за тот поступок. Никогда о нём не забываю, а хотелось бы забыть. Это был ещё один серьёзный урок того рейса – не все средства хороши в достижении желаемого.
Медведи и киты
Обратный переход был практически без ледокола, потому что, как объяснил третий, подул «отжимной» ветер, сжатие льдов прекратилось, и они отошли от берега. Лёд стал разреженным.
Всё было спокойно и однообразно, если не считать того, что на судно напала белая медведица! Она была не белая, а какая-то грязно-желтоватая и очень большая. Медведица с двумя медвежатами стояла на льдине, и, когда один из медвежат прыгал в воду, она лапой, как поварёшкой, выкидывала его обратно на льдину. Все на палубе смеялись и радовались этому развлечению. Вдруг медведица бросилась к нашему судну и, остановившись в нескольких метрах от просвета между льдинами, по которому мы шли, оскалилась и громко заревела. Она была очень сердита на нас, но никто на неё не обиделся, потому что все поняли, что она защищает своих детей.
Вечером отец сказал, что мы зайдём в порт Провидения. Это на Чукотке. Как оказалось, у нас осталось мало пресной воды для питья и для умывания, и мы идём туда, чтобы набрать воды.
Утром я быстро встал, умылся, пошёл в кают-компанию и только начал пить чай, как раздался звонок. Буфетчица тетя Таня подняла трубку и, улыбнувшись, сказала, что это меня. Я взял трубку. Это был старший помощник капитана. Он сказал, что если я хочу посмотреть на китов, то должен поторопиться и подняться на мостик. Нужно ли говорить, что меня как ветром сдуло, я тут же вихрем полетел по крутым трапам.
Киты были очень большие, их было целых три. Чёрные, с большими хвостами, они то исчезали в воде, то показывались снова, блестя громадными спинами, и очень громко выдыхали, выбрасывая облачко то ли пара, то ли брызг. Зрелище такой красоты, что завораживало. Громадные туши были легки в воде, они явно играли друг с другом, поднимая вокруг себя тучи брызг.
Потом была Камчатка с её красивыми заснеженными остроконечными сопками. В Петропавловске-Камчатском мы съездили на Паратунку – это такое озерцо небольшое с горячей водой, которая бьёт из родников. В нём можно купаться даже зимой, в мороз – вода всегда горячая. Вода эта лечебная, и поэтому долго в ней нельзя сидеть, а жаль! Потом, через много лет, на этом месте построили санаторий, а невдалеке – большие комплексы по выращиванию овощей круглый год, обогреваемые подземным теплом.
Переход с Камчатки домой был довольно скучным, если не считать дельфинов, которых встретили незадолго до подхода к родному берегу. Если честно, очень хотелось домой. Для меня это была первая в жизни столь долгая разлука с мамой, младшей сестрёнкой и друзьями – почти два месяца! А ещё мне очень хотелось побыстрее рассказать ребятам о том, что видел! Именно тогда, по возвращении из этого рейса, я окончательно понял, кем буду, когда стану взрослым.