— Нет, не провожай меня. Еще совсем не поздно и на улице светло, возвращайся на судно, — сказала Аленушка у проходной.
— Когда мы встретимся?
— Давай, мы с тобой договоримся. Мы встретимся только в том случае, если оба не сможем не встретиться. Ты ничем мне не обязан и ни в чем не виноват. Это я сама все придумала, и сама все сделала.
— Да? Так всё просто? И только-то? Сама захотела, сама и сделала?
— Не обижайся. Ты вел себя как нормальный мужчина и настоящий джентльмен. Ты увидел перед собой хорошенькую женщину и захотел ее, а она это твое желание еще больше подогрела, потому что сама захотела
этого. Мы оба получили то, что хотели. И всё! Ни у тебя, ни у меня не было и не могло быть никакой любви через пару часов после знакомства, а если ее не было, о чем разговор? Все, Алешенька, бегу! Дай, я тебя чмокну.
— И все таки, Аленка, дай хоть телефон, — крикнул вдогонку.
— Захочешь – все найдешь сам, но не раньше, чем через месяц. Я уеду послезавтра.
— Куда? – крикнул в пустоту.
Придавленный грузом происшедшего, злой на себя и на весь белый свет, поднимался по крутым трапам дока.
День прошел в обычных делах. Домой, к родителям не хотелось. Хотелось напиться.
– «Пойти в ресторан, что ли?» — возникла мысль. Это была неплохая идея.
День подошел к концу. Переодевшись, пошел в город. Завод почти в центре города, рядом с железнодорожным и морским вокзалами. В обоих имелись рестораны. Долгих колебаний не было, поскольку очень кстати почувствовал острый голод. Это и стало определяющим фактором в принятии решения. Еще в мои курсантские годы было известно, что самые вкусные пельмени и шашлыки отовит «Гудок», как все называли ресторан при железнодорожном вокзале. Туда и направился.
Ресторан был полон, швейцар никого не пускал, но десятка гардеробщику открывала любые двери. Он сам провел меня через «кордон», не обращая внимания на возмущение менее удачливых кандидатов в клиенты
ресторана. В большом зале с высоким, украшенным лепниной потолком, действительно
было много людей. Густой сигаретный дым поднимался вверх. Музыканты только собирались играть. Меня подсадили к трем пожилым людям. Заказав пельмени, рыбку и прочие вкусности, я не забыл и про триста грамм коньячка. Пока все это готовилось, мне не оставалось ничего другого, как только разглядывать посетителей.
В зале было много военных. Это обычное дело здесь, во Владивостоке. Весь город – сплошная крепость, забитая воинскими частями и кораблями. Да и сами вокзалы – тоже части военной машины, переваривающие все перемещения сотен тысяч людей в одежде черно-синего цвета или цвета хаки. В углу зала сдвинуты столы, и человек двадцать женщин самого что ни на есть интересного возраста что-то весело праздновали, делая вид, что ни на кого не обращают внимания. Это им плохо удавалось, поскольку их сканирующие взгляды, жаркими очередями пронизывающие зал, говорили об обратном. Заиграла музыка, и зал немножко оживился. Несколько пар вышли на отделанный латунными листами, отполированными до зеркального блеска ногами,танцевальный «пятачок» перед эстрадой.
Лысый, тщедушный саксофонист в потертом зеленом пиджачке играл очень недурно, и когда зазвучало легендарное танго «Маленький цветок», зал благодарно встрепенулся. Сразу несколько мужчин в полевой форме ринулись к «дамскому» столу. Пары отовсюду шли к пятачку. Сакс стонал и мучился, заходясь в чувственных пассажах. Музыкант настолько преобразился, что зал завороженно внимал его игре, забыв
наливать и закусывать. Мне казалось, что извлекаемые им звуки рождаются не губами и пальцами на инструменте, а всем его извивающимся, зашедшемся в экстазе телом. Я поймал себя на том, что даже задерживаю дыхание, переживая за то, как он сможет выйти из очередного умопомрачительного пассажа. Это было настолько здорово, что когда прозвучал последний, с надрывом звук, зал разразился аплодисментами, но не теми, что дежурно звучат в ресторанах после очередного танца, а совсем концертными, настоящими овациями!
Именно такого и просила моя душа в тот вечер. Тяжесть в груди и ком в горле, возникшие то ли от музыки, то ли от коньяка, то ли от всего вместе, наложившегося на случившееся на судне, становились все тяжелее и
тяжелее. Коньяк не помогал, вместо этого еще больше усугубляя боль. Горячие взгляды, бросаемые от соседнего столика симпатичной молодой женщиной, падали на неблагодарную почву. Мне никто не был нужен, я ничего не хотел. Единственное, что доставало до души, разрывая ее в клочья, была музыка — этот сумасшедший, колдовской звук сакса, растворяющийся в тягучем, обжигающем коньяке. Дойдя до предела и почувствовав, что под действием этих двух факторов глаза вот-вот уже станут мокрыми, расплатился и пошел на судно. По пути выяснилось, что я довольно-таки неплохо набрался, однако никаких приключений на мою долю в тот вечер не выпало. Вахтенный матрос помог безопасно добраться до каюты и, рухнув на диван, я уплыл в пустоту под продолжающий звучать в голове сакс. Проснулся от громких голосов в коридоре. Взглянув на часы, с удивлением обнаружил, что уже девятый час. Завтрак проспал.
«Хорошо еще, вахта моя завтра, а не сегодня», — подумалось мне. Приподнявшись, ощутил тошноту. Все понятно. Сейчас – душ и только душ. Горячий, оживляющий. Раздевшись, нырнул в душевую и повернул
кран. Прошипев что-то несомненно ругательно — неприличное, кран умер, одновременно вернув меня к суровой реальности – мы стоим в доке и с водой проблемы. Одновременно всплыло и всё остальное.
«Итак, праздник закончился, — прервал я попытки своего сознания уплыть в сторону воспоминаний, — начался новый день и надо работать. Займусь — ка я…»
— Иваныч, ты жив, а? Помощь не нужна? – раздалось одновременно со стуком в дверь.
— Да жив, куда ж я денусь! Заходи, Юрий Петрович!
— Ну и дух у тебя в каюте! Иллюминатор открыть?
— Я сам, — слабо возразил, пытаясь попасть ногой в штанину.
— Ага, вижу. Открою, все же, а остальное все сам сделаешь. Кстати, на доке есть неплохая душевая для экипажа. Покажу, если хочешь. Ну, да ладно. Я буду в каюте. Оденешься – зайди.
— Понял, зайду.
Минут через пятнадцать захожу к чифу.
— Садись, Иваныч. Кофе будешь? Чайник только закипел.
— Буду.
— Чего я позвал-то тебя, — наливая кофе, начал старпом издалека. Я сразу насторожился, — вчера утром в кадрах был разговор о тебе. Ты не напрягайся, просто кадры предлагают тебе после ремонта пойти в отпуск.
Как думаешь?
— Вот как…
— Да ты не торопись, время еще есть. Подумай. А вообще-то, сейчас строго с этим, не дают отпуска копить. Я смотрел, у тебя уже больше сотни выходных да праздничных дней с двух судов накопилось. Плюс к этому —
отпуск. Так что, готовься крепко погулять! Месяцев пять гулять будешь.
— И что мне делать столько месяцев?
Не так спрашиваешь! На что мне гулять эти месяцы -так нужно спрашивать! — засмеялся старпом, — Да тебе ли говорить об этом, холостому — не женатому!
— Ладно, Петрович. Ты что-то насчет душа говорил…
— Говорил. Сейчас, похмелю тебя чуток и покажу, — с этими словами он открыл холодильник, достал бутылку водки, налил небольшую стопку и подал мне.
— Это я что, один буду пить?
— Ладно, я с тобой тоже, символически.
Работа все лечит. Чиф дал задание — вместе с боцманом делать полную ревизию аварийного инвентаря и снабжения. Этим и занимались несколько следующих дней. Мы с боцманом проверяли и пересчитывали все блоки, скобы, брусья, доски, упоры, маты и пластыри, а плотник с матросами все это красили в голубой цвет, маркировали и складывали на штатные места, чтобы потом, в случае аварии, не задумываясь, можно было их найти на этих местах.. Потом пошло шлюпочное снабжение, за ним — противопожарное. Все нужно было проверить, составить акты на списание и заявки на пополнение. Работа кропотливая и живая, она очень хорошо отвлекала, и дни мелькали один за другим.
Вечерами же тоска наваливалась вновь, но я старался от нее уходить. Немного помогала музыка. Наушники на голову и – на диван. Однако же, наушники снимались, и снова передо мной вставала она. Никак не хотела
отпускать меня Аленка… Пытался трезво анализировать все происходящее. Люблю ли я ее? Что о ней знаю? Нужна ли она мне? Готов ли прожить с ней всю жизнь? Нужен ли ей? А если нужен, то для чего? И много — много еще было вопросов, но на все один ответ — не знаю, не знаю, не знаю. Да и вообще, что она мне и что я ей? Вспомнилась фраза из анекдота: «Секс – не повод для знакомства». Горько усмехнулся — в самую точку!
Дома, родителям говорил, что очень устаю на работе. Они понимающе кивали головами, но по глазам мамы видел, что она уж точно все чувствует и действительно, все понимает. От этого становилось еще тяжелее.
Время бежало своим чередом. Красив о покрашенные, с зеленым переменным поясом и белой, четко отбитой ватерлинией, мы вышли из дока и встали кормой к причальной стенке завода. С утра на борт поднимались слесаря и «трубачи» в сверкающих антрацитным блеском, промазученных робах, да интеллигентного вида «автоматчики», электрики и радиоспециалисты. В машинном отделении вынимались из двигателя тяжелые поршни, разбирались какие-то механизмы. Что-то увозилось в цеха, потом возвращалось. Эта круговерть прекращалась к семнадцати часам. Чем было хорошо у заводского причала – все, что нужно для жизнина судне работало. После доковых лишений и ограничений это казалось раем! Жизнь на судне текла своим чередом. Часть экипажа сменилась. Новые лица появились и в палубной, и в машинной команде. Наступил и мой черед. В один из дней ко мне подошел матрос и сказал, что был в кадрах, там ему передали записку для меня. В записке сообщалось, что меня ждут завтра, к девяти утра.
— Привет, Иваныч! Ну и как, наработался на «сладком» пароходе? Может, отдохнем чуток? – приветствовал меня инспектор по штурманам.
— Да как сказать, с одной стороны, вроде бы как и наработался, а с другой… Ну, что я буду делать столько времени в отпуске?
— А мы поможем решить эту проблему, — вмешался вдруг незнакомый человек, сидящий на одном из стоящих вдоль стены стульев.
— Васильев, инструктор бассейнового комитета профсоюза моряков, — представил его инспектор.
— Так вот, сейчас формируется пара туристических групп. Почему бы вам не слетать куда — нибудь?
— Вот и замечательно! Молодец, правильное принял решение! — воскликнул инспектор, не дожидаясь моего ответа, — В следующий понедельник замена тебе будет на борту.
Шел на судно и думал. Душила обида.
«Одна решила, — рассуждал я, — вторая, кадры решили, профсоюз решил, все вокруг всё решают за меня! А когда же до меня черед дойдет, сам что- то когда буду решать? Я живу или не живу, это моя жизнь или чья-то, в
конце-то концов?»
Когда поднялся на борт, мысли эти как — то сами ушли в сторону. Я быстро успокоился, совершенно явственно почувствовав, насколько действительно устал и хочу отдохнуть. Это как в беге на длинную дистанцию. Бежишь, бежишь, а стоит впереди показаться финишной черте, как ноги становятся ватными, и приходится делать такое усилие, что его хватило бы на добрый круг.
Все грузовые документы были в порядке, и передавать, собственно, было нечего. В понедельник утром пришел сменщик. Посидев пару часов за бумагами, поговорили немножко и пошли к мастеру на доклад.
— Ну что же, Алексей Иванович, счастливо отдохнуть. Спасибо за работу. Моя характеристика на вас отправлена в отдел кадров и службу мореплавания.
— Спасибо, Сергей Петрович!
Выйдя от капитана, зашел к чифу.
— Петрович, ухожу уже. Мастеру доложился.
— Ну что же, удачи тебе, Иваныч! Ты нормальный мужик и я надеюсь, что мы еще встретимся.
— Спасибо, Петрович. Мне тоже приятно было с тобой работать!
— Давай, попутного тебе!
— Петрович, э… я вот… все хочу спросить.
— Не говори ничего. Все понимаю. Она уехала на запад, к тетке. Родителей нет, откуда-то из деревни она. Ни телефонов, ни адреса, ничего нет. Вернется — возьму через Нину Андреевну адрес или телефон и дам тебе
знать, где бы ты ни находился. Через кадры найду. И чего их, хороших таких, мотает по свету, а? Ладно – мы, нам по штату положено, а им чего не сидится?
Не знаю, Петрович. Как-то странно все, и даже не знаю, что и как мне делать.
Да просто живи, вот и все дела. Время, оно всё поставит на свои места. Отдохни, погуляй как следует, размагниться. Пусть все идет своим чередом, а там все разъяснится и уляжется.
С тем я и пошел. На корме попрощался с боцманом и матросами, которые ловко орудовали свайками, мушкелем и другими такелажными инструментами для работы с тросами, делая так называемый сплесень —
сращивали два толстенных, жестких швартовных конца. Длинный трап — сходня прогибался подо мной, и с каждым качанием, как бы толчками, рвались те невидимые нити корешков, которыми я успел прирасти к этому
судну и его людям. И так – каждый раз, покидая судно, моряки рвут что-то в себе, оставляя когда маленькие царапины, а когда и большие, кровоточащие раны на душе.
С другой стороны, работать все время на одном и том же судне, если ты не капитан, было бы не очень хорошо. Редко, кто из штурманов или механиков решается на такое. Все дело в том, что судно каждой серии – это довольно уникальное сооружение со своими механизмами, устройствами, особенностями. Казалось бы, серийное судно, оно и есть судно, что в нем особенного? Все рассчитано, все стандартное, сделано по одним и тем же чертежам и должно быть одинаково.
На самом же деле, все далеко не так. Даже суда одной и той же серии отличаются друг от друга как люди – близнецы. С виду одинаковы, а характеры, поведение совершенно другое. Да и при строительстве что-то меняется, делается иначе. Уж и не говорю о судах разных типов. Это — контейнеровозы, пассажирские, навалочные, танкера, ледоколы и многие, многие другие. Человек, посвятивший себя одному судну, обрекает себя на то, что только его и будет знать, только на нем и сможет работать, как огня боясь других. Это можно сравнить с профессиональным водителем, который умеет ездить только на автомобиле ГАЗ-51, а на другие боится садиться. Кому он, такой однобокий, будет нужен?
Вот с такими мыслями в голове и легким чемоданом в руке я шагал по порту в сторону проходной, где всегда дежурили такси, готовые отвезти тебя хоть на край света.
Резкий, незнакомый и потому неприятный звонок разбудил утром.
— Да, второй, — ответил я, машинально поднеся к уху трезвонящий будильник и тут же расхохотался, мгновенно проснувшись от комичности ситуации.
— Ты чего, сынок? – встревожено спросила мама, заглянув в мою комнату.
— Да вот, начинаю привыкать к тому, что звенеть по утрам может не только телефон!
До обеда крутился по разным кабинетам в кадрах и управлении пароходства, собирая подписи.
— Ну что, Алексей, гуляй! — сказал инспектор, — Сейчас дуй в бухгалтерию, сдай там свой аттестат и обязательно зайди в Баскомфлот. Там тебя уже ждут.
— Насчет поездки?
— Конечно.
— А куда?
— Не имею понятия, да и какое это имеет значение? Не работать же полетишь, а отдыхать! Да еще и за счет компании почти, всего чуток и доплатишь-то.
В Баскомфлоте мне предложили два варианта. Первый представлял собой поездку по городам и курортам двух стран – Румынии и Болгарии, а второй– отдых на курорте в Румынии. Сразу же выбрал второе, так как отдых в постоянных переездах на автобусах меня не прельщал.
Итак, через две недели назначен сбор группы на инструктаж, а еще через неделю вылет, — сообщила полная, очень доброжелательная женщина, — группа ваша набрана, всего едет пятнадцать человек. Протянув мне целую стопку всяческих бланков и анкет, которые я должен был заполнить, она указала на столик в углу кабинета с образцами заполнения на стенде. Две недели прошли одним длинным, серым днем. Получив непривычно большую сумму, включившую в себя и зарплату за восемь месяцев, и оплату выходных за это же время, приступил к отпуску. Куда-то ездил, с кем-то встречался, что-то смотрел. Очень неплохо помогал убивать время пляж, но и он не приносил особых радостей. Только сон давал отдых от этого полусонного состояния. Ночью иногда просыпался от тревожной мысли, что проспал на вахту…
Инструктаж проходил в горкоме партии. Всех нас собрали в большом зале. Минут пятнадцать сидели в ожидании начала. Те, кто был знаком, тихо перешептывались, а остальные сидели молча, украдкой рассматривая друг друга. В группу входили в — основном женщины. Кроме меня, в группе
оказался еще один мужчина — муж полной женщины лет сорока, активно общающейся с другими женщинами. Он хотел было пересесть ко мне поближе, но она бесцеремонно взяла его за рукав пиджака и вернула на
место. Все с ним стало понятно. Дверь в зал наконец открылась, вошли двое мужчин лет по тридцать пять —
сорок.
— Здравствуйте, товарищи! Я – руководитель вашей группы и зовут меня Борис Михайлович, — представился коренастый симпатичный мужчина, немножко похожий на цыгана, — и все вопросы, связанные с поездкой
сейчас, да и потом, во время поездки, можно задавать мне. А сейчас — слово товарищу…
— Я сам представлюсь, — бесцеремонно прервал его высокий мужчина с какими-то белесыми глазами, — Моё имя не имеет значения. Я проведу инструктаж о правилах поведения советских туристов за границей. Дальше началось то, о чем гениальный В.Высоцкий через несколько лет с великолепной точностью поведал в своей песне «Инструктаж Перед».
…..
Говорил со мной как с братом
Про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам
В польский город Будапешт:
«Там у них уклад особый, —
Нам — так сразу не понять.
Ты уж их, браток, попробуй
Хоть немного уважать.
Будут с водкою дебаты — отвечай:
«Нет, ребяты-демократы, — только чай!»
От подарков их сурово отвернись, —
«У самих добра такого — завались.»
……
Заинструктированные до тошноты, мы разъехались, чтобы встретиться через неделю в аэропорту. Когда расходились, Борис Михайлович подошел ко мне.
— Алексей Иванович, — я посмотрел ваши анкеты и думаю, что лучшего помощника в поездке мне и не придумать. Да и вообще, надеюсь, что мы подружимся. Все веселее будет! Как, согласен?
— А почему бы и нет. Что я должен буду делать?
— Да ничего, просто время от времени помогать мне. Я далеко уже не впервые еду руководителем группы, знаю что и как, но иногда нужен помощник, которому доверяешь.
— Спасибо.
Неделя пронеслась незаметно. С чемоданом в руке и с огромной по тем временам суммой валюты в триста долларов в кармане, превышающей в несколько раз разрешенную к обмену, я стоял у стеклянных дверей
аэропорта «Озерные ключи», ожидая группу. Летели с пересадкой. Сначала на стареньком, тяжело гудящем «Ту-104» до Хабаровска, а там пересели на большой турбовинтовой «Ту-114» с удобными креслами и удивительно тихим салоном. Все шло классно, за исключением корма. Иначе нельзя было назвать то, что нам подали.
Несчастная курица серо-зеленого цвета, по всем признакам давно вышедшая на пенсию и почившая по старости, оказалось совершенно несъедобной, так как ее невозможно было прокусить даже моими молодыми
зубами. Пахла она чем угодно, только не курицей. Рис сварили не меньше недели назад и он успел высохнуть в твердый желтый бисер, а колбаса вообще, по краям покрылась чуть зеленоватым мхом. Пришлось
ограничиться хлебом с маслом, чаем и пирожным, благо оно было довольно свежим.
Москва встретила мрачным, тяжело нависшим небом, готовым вот–вот разразиться дождем. Долго ехали в душном автобусе и часа через два оказались перед большими кирпичными строениями. Это была гостиница.
По утверждению Михалыча, где-то неподалеку находилась ВДНХ. Те, кому Москва была уже знакома, бросили вещи в номерах и уехали куда-то.
— Ну что, Алексей, есть предложение съездить куда-нибудь. Ты как?
— Я – за, но впервые в Москве и ничего не знаю.
— Тогда положись на меня. Я здесь учился два года в Высшей профсоюзной школе.
— Поехали! Тем более, что мне нужно потратить лишние рубли, чтобы на вывоз не было.
— С этим мы запросто справимся, гарантирую, — громко засмеялся он.
Вечер прошел здорово! Впервые проехал на метро. Потом были Красная площадь и Мавзолей. Впечатлений – море! Однако же, голод не тетка, да и авиадиета сказалась. Зашли в какой-то ресторан. Пожилой гардеробщик с пышными усами подлетел к нам со сладчайшей улыбкой и щеточкой смахнул что-то с плеч.
— Дай ему три рубля, у меня только десятки, — прошипел мне на ухо Михалыч.
Красивый, отделанный позолотой под старину зал. Поразило то, что все официанты в нем – мужчины. Во Владивостоке такого не было ни в одном ресторане. Везде официантками работали женщины, далеко не всегда красивые и молодые. Официант подскочил к нам ровно в ту секунду, как мы закончили смотреть
меню.
— Здравствуйте, что будем заказывать?
Это был просто пир! Все было так красиво и вкусно, что совершенно незаметно, мы выпили весь графинчик коньяка и пришлось заказать еще. Негромкая, приятная музыка мягкими волнами плыла по залу..
Непривычный для ресторанного оркестра состав – рояль, саксофон, ударник и гитара. Они красиво играли медленную, мелодичную музыку. Никто не танцевал.
— Не во всех так, есть и такие, где творится то же самое, что и в наших ресторанах, — ответил на мое замечание Михалыч, — сюда же приходят приятно поужинать, пообщаться.
Наутро голова трещала, во рту — словно табун лошадей переночевал. С трудом поднялся, взглянул на часы. Было всего пять утра. На кровати напротив кто-то храпел с громким подвывом. Открыл холодильник – пусто.
На окне стояла открытая бутылка минералки. Глотнул отвратительную теплую жижу. Стало еще хуже. Пошел в душ. Долго стоял под струями горячей воды, борясь с накатывающими волнами тошноты. Вскоре чуточку
полегчало. Давно не бритый, заросший черными курчавыми волосами мужчина сидел на своей кровати, уже одетый.
— Привэт! Я – Ашот.
— Здрасти, Алексей, — ответил и подал руку.
— Надолго здесь?
— Нет, в девять часов автобус придет за нами, поедем на вокзал.
— Турыст, да?
— Ну да, в Румынию, группа у нас.
В дверь постучали.
— Захады! — крикнул Ашот.
Дверь открылась. В проеме стоял Михалыч.
— Доброе утро, — он протянул нам по очереди руку, — дай, думаю, проведаю – жив или нет?
— Да жив я, правда не очень.
— Так в чем же дело? Надо полечиться. Думаешь, я чего так рано зашел? – с этими словами он достал из внутреннего кармана плоскую бутылочку с коньяком, а из бокового – плитку шоколада «Аленка».
— Давай, Ашот, с нами, — пригласил я соседа.
— Хорошо, но випьем мы тогда не это, — он с брезгливостью ткнул в бутылку
толстым, корявым пальцем, — а вот что… Открыв чемодан, стоящий рядом с кроватью, он достал из него плоский деревянный бочонок на пару литров, окованный чеканными медными
обручами.
— Вот, что мы сейчас будем пробовать.
Поставив бочонок на стол, Ашот достал большой пакет. Это был виноград.Не тот виноград, который обычно привозили к нам во Владивосток осенью, мелкий и сильно давленый, а большие кисти свежайшего, покрытого чуть седоватым налетом, крупного тугого винограда. Коньяк из бочонка оказался просто потрясающим! Тягучий, обжигающий, он так приятно и уютно устраивался в моем организме, что стало весело и радостно. Михалыч заметил это и, когда Ашот стал наливать по третьей, остановил его.
— Только на донышке и все. Нам хватит, скоро в дорогу!
— Понял, дорогой, остальное випьете в дороге!
Все наши попытки отказаться принять бочонок и виноград, наткнулись на твердую стену. Возьмете и все тут! Делать было нечего. Я достал из чемодана пару баночек икры и протянул Ашоту.
— Спасибо, дорогой! За ваше здоровье съем дома с детьми.
Наш вагон оказался плацкартным. Получив постель, забрался на верхнюю полку и почти сразу задремал под мерный стук колес.
— Ау-у! Молодой человек, так все самое интересное проспите! — открыл глаза и увидел перед собой смеющееся яркими пухлыми губами миловидное лицо. Это была одна из «наших» женщин. Я запомнил ее еще с инструктажа, на котором она выглядела очень строго и неприступно. Красиво убранные в прическу волосы, модное и даже несколько вычурное платье довершали картину. Теперь она выглядела совсем иначе. Золотистые волосы спадали прямыми потоками через оба плеча. Мужская клетчатая рубашка с расстегнутым воротом и золотым сердечком на тонкой цепочке, уютно пристроившимся в манящей ложбинке, придавали ей милую женственность и простоту.
— Проснулся, а говорить не хочет, — снова засмеялась она, — я так не играю!
— Иваныч, подъем! – раздался снизу голос Бориса Михайловича, — тут уже разлито и тебя только ждем!
— Сколько секунд у меня есть для того, чтобы сбегать… э… умыться? – отозвался я.
— Пятнадцать. Счет пошел!
В нашем «отсеке» собралось восемь человек. Остальные, как выяснилось, отказались под разными предлогами. Прекрасный коньяк под не менее замечательный виноград, как водится в таких случаях, послужил только затравкой. Вскоре маленький вагонный столик был завален всякими вкусностями, доставаемыми из сумок.
Когда поезд остановился на каком-то полустанке, на столе появилась горячая вареная картошка и вкуснейшие малосольные огурчики! Это был настоящий праздник! Помаленьку, все перешли на «ты» и вскоре стало
казаться, что мы знаем друг друга с детства. Кто-то принес гитару, и Михалыч начал петь, а делал он это просто замечательно и, к удивлению всех, в большинстве своем это были молдавские песни. Выяснилось, что он– молдаванин, и нам не нужен будет переводчик, так как в Молдавии и
Румынии один и тот же язык!
Долго еще продолжалось веселье, далеко за полночь женщины убрали со стола, и все разбрелись по своим полкам. Женя, а именно так звали будившую меня нимфу лет тридцати с небольшим, забралась на верхнюю
полку напротив меня. Накрывшись простыней, она явно раздевалась под ней.
В крови моей гулял коньяк… Сделал вид, что сплю и, не отрываясь, смотрю на нее, чуть прикрыв глаза. Благо, свет слабый, ночной, и я мог делать это незаметно. По крайней мере, так я думал. Она достала брюки и, сложив их, положила на откидную сетку. За брюками последовала рубашка… А потом я проснулся. Взглянул на часы. Половина четвертого. Вот так, подумалось, можно все на свете проспать. Взглянул на соседнюю полку.
Она была укрыта до подбородка и спала. Осторожно спустился с полки и пошел в конец вагона.
В тамбуре — грохот. Сильно стучат колеса, отбивая такт. Вагон качает. Стою, дышу прохладным воздухом у полуоткрытого окна. Пришла проводница. Заглянув в туалет, с удовлетворением закрыла его и пошла обратно, в другой конец вагона. Зашел туда и я, оценил чистоту и сделал свое дело. Вернувшись к своей полке, забрался на нее. Закрыл глаза и стал думать о том, что завтра к вечеру будем в Бухаресте… Тихое покашливание. Приоткрыл глаза. Женя сидела на своей полке. На ней был только белый бюстгальтер. Накинув на себя рубашку, она откинула простыню и стала спускаться, показав маленькие белые плавки… Встав на
пол, повернулась ко мне. Я едва успел прикрыть глаза. Слышно было, как она наливает воду в стакан и пьет.
— Будешь пить?
— Да, — машинально ответил я и чуть не рассмеялся вслух — так легко попасться! Нет, не выйдет из меня разведчик!
-Держи, — тихо сказала она, и я взял у нее стакан с выдохшейся газировкой.Потом она ушла. Я поставил стакан на столик и закрыл глаза. Пойти за ней или нет? Ну, пойду, а дальше что? «Можно, я с вами» или как? Рассуждения прервал звук сбрасываемых шлепанцев. Забравшись на свою полку, она сняла рубашку и легла, накрывшись простыней до пояса. Повернулась ко мне и долго смотрела. Я замер, продолжая смотреть,
прищурившись. Она отвернулась и, полежав немного, снова села на полке, обеими руками достала сзади и, расстегнув бюстгальтер, аккуратно сложила его и положила туда же, на полку — сетку. Сердце мое стучало как сумасшедшее. Не отрываясь, я смотрел, как она обеими руками прикрыла груди и погладила там, где, надавило. Потом вытянула одну руку вдоль тела, а вторая осталась на груди. Теперь мне
было видно, что у нее небольшая, но очень красивая грудь с совсем маленькими сосочками.
По проходу кто-то шел, шаркая ногами. Она быстро закрылась до подбородка. Когда человек прошел, простынка снова оказалась на поясе. Рука, бывшая на груди, лежала там же и мне показалось, что кончики
пальцев, касающиеся соска, чуть пошевелились. Минут десять я смотрел на это маленькое чудо, замирая от каждого ее неуловимого движения. Вскоре она резко повернулась лицом к стенке и накрылась простыней с головой.
Через какое-то время она зашевелилась, поджала колени, потом вновь вытянулась, перевернулась на спину, открыла лицо, положила руки поверх простыни и совсем затихла. Помаленьку дыхание мое успокоилось, сердце перестало так сильно стучать.
«А жизнь не так-то уж и плоха!» — Это было последнее, о чем я подумал, с наслаждением погружаясь в спокойный, глубокий, излечивающий все раны сон.