Закончив погрузку фанеры, пошли в Манилу. Там ждал палубный груз и трое иностранных пассажиров, которые пойдут с нами в Штаты. Для нас эта новость была загадкой. Почему, имея возможность улететь на самолете или переплыть океан на комфортабельном пассажирском лайнере, эти люди выбрали обычное грузовое судно, да еще и советское? Комиссар наш просто извелся. Не понимая, за что ему все это на голову свалилось, он простонал за завтраком, что нутром чует — добром такое не кончится!
Манильский залив был в плотной дымке. Это марево из смеси тяжелого, пропитанного водой горячего воздуха и смога от огромного города, создавало довольно мрачный настрой и заставляло хватать воздух ртом первые мгновения после выхода из кондиционированного помещения, словно выброшенная на песок рыба,. Тело сразу покрывалось липким, густым, не испаряющимся потом. Одежда становилась влажной, липла к телу. Ни малейшего дуновения ветерка.
К причалу шли сразу, с приходом. Буксиры уже ожидали нас. Лоцман с одного из них перебрался к нам на борт по опущенному штормтрапу. Серые причалы, серые ангары портовых складов. Не знаю, то ли сказывались
впечатления последних дней, то ли действительно так все было серо, но я почти физически ощущал, как постепенно вхожу в депрессию.
Когда привезли грузовой план, стало очевидно, что простоим не менее двух суток. Предстояло погрузить около пятисот тонн кокосового масла в бочках и триста тонн копры в тюках. Копра – это и есть самое ценное в косовых орехах — белая мякоть слоем в один – два сантиметра на внутренних стенках ореха. Кроме выжимки из него масла, оно идет на кондитерские и парфюмерные цели. Именно копру мы видим обычно на тортах и пирожных в виде мелкой стружки.
Со слов супервайзера, сегодня погрузить не успеют, а завтра порт не будет работать – какой-то национальный праздник. О работе в ночную смену речь не шла, поскольку плата грузчикам за сверхурочную работу в праздничный день была бы огромной. До конца рабочего дня успели погрузить около трехсот тонн масла и совсем немного копры, а затем грузчики ушли. Мы закрыли трюма и судно замерло. Все чем-то занимались, радуясь завтрашнему отдыху и увольнению в город. Несколько человек курили на корме в ожидании своей очереди к электрику со странной фамилией Залюбый, который с удовольствием и вполне прилично стриг всех
желающих старинной, тупой и потому очень больно «кусающейся» ручной машинкой. На судне всегда найдутся острословы, готовые посмеяться над любыми странностями и ему с такой фамилией ох, как доставалось от их
упражнений и вариаций на эту тему! Кто-то, радуясь тому, что нестерпимо горячее солнце скрылось в мареве то ли облачности, то ли дымки, наплывающей с горизонта, курил на палубе. Кто-то спрятался в своей каюте. Кто-то в столовой готовился смотреть фильм. Завтра предстоял день отдыха. Это здорово расслабляло всех.
Мне было тошно. Ничего не хотелось. Ни лежать, ни сидеть, ни читать. В который уже раз смотреть «Свадьбу в Малиновке» тоже не хотелось. Не хотелось никого видеть и слышать. Повернул ключ в двери, выключил свет,
лег на диван, надел наушники и включил музыку.
“… Is there anybody going to listen to my story
all about the girl who came to stay…”
В который уже раз слушал «Girl», бессмертное творение Леннона и Маккартни, но на этот раз песня воспринималась совсем иначе — как благотворный бальзам, лекарство для усталой души. Легкие, очищающие
слезы ручьем текли из глаз от красоты музыки и слов. С ними уходила тяжелая усталость и пустота в душе. Ничто не сдерживало мои эмоции, и это усиливало чувство облегчения. Постепенно, с каждой новой песней
легендарной четверки, тоска по капле, незаметно уходила, уступая место чему-то теплому и светлому, идущему изнутри. Чувство это ширилось и крепчало.
“… It’s been a hard day’s night, and I been working like a dog
It’s been a hard day’s night, I should be sleeping like a log…”
Незаметно заснул, как поется в этой, одной из любимейших песен Битлов – «..после того, как поработал как пес тяжело, должен и спать как бревно» и не слыхал, как закончилась кассета и магнитофон выключился. Глубокий, спокойный сон довершил мое исцеление.
Утром должен был заступать на вахту, но меня не подняли. Проснулся сам около девяти. Ничего не понимая, позвонил третьему.
— Привет! Что случилось, почему не поднял? Проспал, что ли?
— Привет, Иваныч! Ну, ты скажешь тоже! Мастер сказал не будить тебя, дать отоспаться после этого дурдома в последние две недели. Так что, я на сутках, а ты свободен. словно фанера в полете!
— Понял… И что мне делать-то теперь с этой свободой?
— А вот это могу тебе сказать. Мастер сказал, чтобы, как встанешь, к нему зашел.
Быстро умылся, побрился. Постучал в косяк двери капитанской каюты. Как и положено, дверь была открыта настежь.
— Входите Алексей Иванович, присаживайтесь.
Капитан сидел за письменным столом с большим стеклом на нем. Под ним — всевозможные схемы, графики, таблицы. Сажусь в большое кресло с деревянными подлокотниками напротив. Посмотрев внимательно на меня, капитан вдруг улыбнулся.
— Как, выспались?
— Да, спасибо! Впервые за последнее время. Похоже, даже переспал немного.
— Вот и хорошо. Мне понравилось, как вы начали работу. Так и продолжайте. Однако, разговор наш не об этом, но чтобы продолжить его, я должен пригласить сюда первого помощника, — с этими словами он поднял
трубку и стал набирать номер комиссара.
«Всё, — подумал я, — погуляли! Видать, последняя вечеринка начала издавать запах и впереди ждут плоды ее».
Вошел комиссар, но по его лицу было ясно, что намерений грызть меня нет. Даже наоборот, его лицо излучало такое слащавое выражение отеческой заботы и любви, что это меня слегка покоробило и здорово встревожило.
— Алексей Иванович, — поздоровавшись и закрыв за собой дверь, начал комиссар и как-то втерся поудобнее в угловой диван за большим овальным столом, — разговор наш будет вот о чем. Так уж получилось, что валилась
на нас общая беда. С нами через океан пойдут американские пассажиры. Вы в курсе?
— Нет, — глазом не моргнув, на всякий случай соврал я.
— Так вот, именно так все и обстоит. У нас будут пассажиры, причем не кто- нибудь, а американцы. Э-э… Мы, коммунисты и комсомольцы, да и вообще, советские моряки, обязаны думать о том, как противостоять тому, что они могут принести на судно. Вы понимаете, о чем я?
— Если честно, то не очень.
— Нет, ну вы слышите меня или нет? Американцы будут у нас на борту, и мы даже не знаем, кто они такие! Никаких данных об этих людях нам не прислали! Кто они и зачем пойдут с нами, тоже никто не сказал. А где
гарантия, что это не провокация? Где гарантия, что они не идут специально для того, чтобы потом вывалить в своих газетах грязь, которую здесь накопают?
— Ну, так уж и грязь! Откуда она у нас возьмется, Владимир Иванович, если мы тут и так вроде монахов — отшельников безгрешно живем, — со смехом вмешался капитан.
— Ой, не скажите, Сергей Петрович! Не так все просто, как кажется иногда. Ведь правда же, Алексей Иванович? — неожиданно сказал он, вперив в меня острый взгляд своих белесых глаз, – Я мог бы развить эту тему и, в том
числе, применительно к нашему экипажу, но не вижу необходимости этого делать. Пока не вижу, — выдержав многозначительную паузу, добавил он.
— Ладно, ладно Владимир Иванович, сдаюсь! Давайте о деле, — как-то не очень весело улыбнулся мастер.
— Так вот, я продолжаю. Ситуация складывается вполне логично. Они для нас кто? Они для нас – груз, а за груз по своей должности отвечаете вы, Алексей Иванович. Кроме того, вы владеете английским языком лучше всех
на судне, если не считать капитана. Таким образом, на вас ложится ответственная задача – быть максимально вовлеченным во все, что будет происходить с пассажирами. При этом, не следует давать им понять, что вы
их как бы пасете. Все должно быть красиво и естественно. Вы понимаете, о чем я?
— Наверное, да, — неуверенно ответил я.
— Вот и прекрасно. Теперь поговорим об их общении с экипажем. Конечно же, мы не можем им запретить общаться с людьми, но все же, прошу вас сделать так, чтобы этот круг общения был ограничен до минимума. Как это сделать – ваша задача. И вот еще что. Мы с капитаном должны знать все, что у них и вокруг них происходит. Кроме того, желательно, чтобы все свои шаги работы с ними вы согласовывали с нами. Конечно же, это вовсе не означает, что мы ограничиваем вас в действиях мелочной и назойливой опекой, но все же, в основных движениях… Поверьте мне, стреляному воробью, вам будет и спокойнее, и безопаснее, если вы почаще будете с нами советоваться. Мы надеемся на ваш ум, такт и понимание ситуации. Сергей Петрович, — комиссар повернулся к капитану, — вы добавите к моим словам что-нибудь?
— Да, добавлю. Через час я выезжаю в наше генконсульство, а оттуда – на встречу с пассажирами. Алексей Иванович, будьте готовы и, — мастер взглянул на часы, — без четверти одиннадцать встретимся у трапа. Ваши
документы будут у меня.
Точно в назначенное время к трапу подкатило такси. Долго ехали по улицам, которые казались нам знакомыми. Характерный испанский колониальный стиль, двух-трех этажные дома с маленькими балкончиками
и большими решетками вместо стен между колоннами, который можно встретить и в обеих Америках и в Африке и в Юго-Восточной Азии. Узкие улочки, забитые наистраннейшим винегретом из транспорта разных
возрастов, видов и мастей. Суперсовременный «Кадиллак» может ехать рядом с коллекционным «Плимутом» середины пятидесятых или с проржавевшим «Доджем» времен Первой Мировой, а между ними — броуновское движение велосипедов, мотоциклов, мопедов и мотороллеров всевозможных видов. Всё это сигналит без умолку, создавая назойливый, но очень характерный шум азиатской улицы.
Главную же достопримечательность улиц Манилы представляли собой грузовики, пассажирские автобусы, микроавтобусы и трехколесные повозки. Если сказать, что грузовики и пассажирские машины были
невероятно украшены, то в голове нашего человека возникнет красиво выкрашенная, с никелированными «наворотами», дополнительными фарами и висящими на стекле бирюльками машина. Так вот, все это – ничто
по сравнению с тем, как машины украшаются на Филиппинах, а в Маниле — особенно. Справедливости ради, должен сказать, что некоторое подобие этого встречается и в Африке, и в Латинской Америке.
Попробую, для примера, по памяти мысленно оснастить как пассажирскую и украсить «по-филиппински» одну машину. Итак, начнем с основного. Берем открытый джип. Например, наш УАЗ-69 без брезента. Прежде всего,
перекрасим его в ярко-голубой цвет и переоборудуем слегка. Поставим над кузовом расписанный черно-золотыми драконами яркий красный тент с резными свисающими краями и толстой золотой бахромой. По стойкам пустим золоченой змейкой толстый жгут с пышными золотыми же кистями. В задней части кузова снимем откидную крышку и сделаем хромированную, полуметровой ширины площадку, с которой спускается ступенька, украшенная множеством всевозможных светоотражателей. Добавим к этому два сверкающих никелем поручня. В самом кузове две продольные сидушки по бортам, обтянутые чем-то вроде бархата. Естественно, обивка эта имеет ярко-малиновый цвет.
Продолжаем. Борта машины украшены рельефными, видимо выдавленными из золоченой жести изображениями летящих вперед драконов в китайском стиле. Он летят во вселенной, судя по большим, также объемным звездам ярко-синего и желтого цвета вокруг. Диски на колесах сверкают никелем и золотом, а на самой резине аккуратнейшим образом прорисованы сине-зелено-красные кольца по всей окружности.
Передняя часть машины просто сражает наповал своим великолепием! Дверцы отсутствуют, зато ступеньки широкие, хромированные, с вычурными резными накладками из черного эбонита или темного дерева.
Капот украшен множеством голубых и серебряных звезд, с большим, килограмма на два-три, распахнувшим крылья в полете позолоченным орлом там, где у нашей «Волги» когда-то был олень.
Сверкающий бампер просто огромен, и на нем установлены всевозможные золоченые и никелированные решетки, прыгающие друг на друга львы, парящие и зашедшиеся в истовой молитве ангелы и ангелочки, разных размеров фары с никелированными корпусами, золоченые шпили, блестящие шары и прочее, и прочее. Главное же – большие, полуметровые дудки, установленные на крыле, рядом с лобовым стеклом! Их штук пять в своеобразном букете, сверкающем хромом и никелем на солнце. Звук их подобен звуку тепловоза, только тот пугает меньше, поскольку от большой техники и ждешь большого звука, а от такого полета дизайнерской мысли, как небольшой, пусть даже и разукрашенный джип, никак не ожидаешь столь мощного рёва. Водитель, не стесняя себя, совершенно свободно использует это свое оружие в борьбе с двухколесными противниками,
заполняющими улочки. И уж поверьте мне, я описал здесь далеко не самый эксцентричный вариант украшения автомобиля!
Итак, мы ехали в генеральное консульство СССР. Снаружи оно выглядело довольно солидно – сплошной глухой забор, красивые ворота. Литая табличка сообщала, что здесь находится именно то, что нам и было нужно. Я впервые был в столь серьезной организации, как наша дипломатическая служба и с волнением представлял, как нас примут. Генеральный консул. Звучит-то как! Какой он? Что скажет? Не каждого пошлют в чужую страну в таком ранге! Сам встретит или нас проведут к нему?
Похоже, нас не очень-то и ждали. Смурная, худая женщина в очках за большим, толстым стеклом, басом спросила через расположенный где-то вверху динамик, что нам нужно.
— Мы к генконсулу. Нам назначено. Я – капитан теплохода «Комсомолец Приморья», сказал капитан.
— Сережа, тут к генеральному. Капитан. — слышно было в динамике, как она сообщила это кому-то по интеркому.
— Ждите, — сказала она, выслушав что-то неразборчивое в ответ, и отключила динамик. Мы остались стоять в этом глухом «предбаннике» с двумя дверьми – на улицу и в недра консульства, а еще – с журнальным
столиком и двумя стульями. На стене – большой стенд с какими-то инструкциями и кармашками, в которых лежали бланки.
Ожидание длилось минут двадцать. Я представляю, что творилось в душе капитана, если в моей была настоящая буря чувств и слов. Ни одно из них не понравилось бы этому самому консулу. Все-таки, пришел капитан судна твоей страны.
Капитан – это всегда полномочный представитель государства в пределах судна, потому что судно – суверенная территория страны, к которой приписано судно и чей флаг оно несет. На территории судна действуют законы страны и никто не имеет права их нарушить, а капитан – глава вот этой маленькой частицы государства и отвечает как за нее саму, так и за ее население, пусть даже и маленькое. Именно поэтому к
человеку, имеющему статус капитана судна, в любой стране мира относятся с особым уважением. Обо всем этом я и думал, когда в двери что-то щелкнуло и она резко распахнулась.
— Вас ждут, — сообщил высокий молодой человек в сером костюме и, не оборачивась больше, пошел по коридору. Мы поспешили за ним. В кабинете генконсула было здорово накурено. На журнальном столике
лежала шахматная доска с фигурами, застывшими в финальной трагедии для одной из сторон. В пепельнице — окурки. Похоже, баталия была затяжной. Навстречу нам поднялся невысокий человек лет сорока.
— Проходите, прошу извинить за ожидание, важные дела потребовали моего участия. Кофе, чай?
— Кофе пожалуйста, — сказал капитан и взглянул на меня. Я кивнул
утвердительно.
— Сережа, два кофе, — сказал хозяин кабинета, нажав кнопку на интеркоме.
— Одну минуту, — прозвучал оттуда ответ.
— Как дела на судне?
— Все в порядке.
— Как экипаж?
— Экипаж здоров, выполняет свои задачи.
— Проблемы есть?
— Нет, проблем нет.
— Хорошо…
Томительная тишина продлилась с полминуты.
— Давно из Союза?
— Судно уже год, а я — полгода- ответил капитан,- Закончим круг и мне будет замена.
— Ко мне вопросы есть? Судовые документы все в порядке?
— Да, мы их в Сан Франциско продлили на год в сентябре.
— Дверь открылась и вошел Сережа – тот самый серый молодой человек, что привел нас сюда. Поставив перед нами маленькие чашки с кофе, он вышел. Кофе, надо отдать должное, был великолепен.
— Пассажиры вам известны? – спросил генконсул.
— Нет.
— Вот, возьмите их данные, — сказал он, протянув капитану тонкую папку, — все расчеты за проезд ими уже сделаны, в папке есть копия документа об этом для отчета. Оригинал мы вышлем в пароходство через вашего агента.
— Спасибо.
— Вопросы или просьбы ко мне есть?
— Просьба одна – дать указание заказать нам такси. Через полчаса назначена встреча с пассажирами.
— В таком случае, я прощаюсь с вами. Такси здесь обычно приезжает в течение пять-десяти минут. Желаю удачи. Если что – обращайтесь. Чем можем – поможем.
Выйдя из кабинета, мы самостоятельно пошли к выходу. Через не плотно закрытую дверь кабинета в динамике интеркома раздалось: « А что, Сережа, может еще одну?»
— Твою…, — вырвалось у капитана, и я был совершенно согласен с ним.
Мы вышли в духоту, мгновенно покрывшись липким потом. Такси практически сразу подлетело к нам, и водитель распахнул дверцу.
— Итак, пассажиров трое, — сказал капитан, листая содержимое папки, — австралийцы. Супружеская пара и их ребенок. Думаю, не бедные люди, раз заплатили за это путешествие почти двадцать тысяч долларов. Вам нужно будет поговорить с ними насчет меню, чтобы у старпома было время заказать все необходимое на переход.
— Здравствуйте, вы с русского судна? – шагнул навстречу высокий, худощавый мужчина с густой седой шевелюрой, когда мы вышли из такси у входа в кафе. То, как он это произнес на английском, сразу выдавало в нем австралийца из-за специфического акцента.
— Да, — ответил Мастер, — я капитан. Это – второй помощник.
— Сэмюэль Маллиген. Зовите меня Сэм
— Сергей, — сказал капитан и подал Сэму руку. Пожав ее, Сэм подал руку
мне.
— Алексей, — представился я.
— Идемте, мои женщины умирают от любопытства – они никогда не видели русских моряков! Кстати, это их идея – переход через океан на русском пароходе! И мне она тоже понравилась. Меня отговаривали друзья, а я им
сказал, что ничего страшного в этом нет!
Сэм тарахтел, не умолкая. Навстречу нам поднялись из-за стола, на котором стояли три чашки и два бокала, худощавая женщина, чрезвычайно похожая на Сэма, с такими же точно совершенно седыми волосами, уложенными в красивую стрижку, и молоденькая девушка в джинсах и футболке, с румяным курносым лицом.
— Сэм, ты уже успел насмерть заговорить людей! Я — Лора, — широко улыбаясь, представилась женщина и подала руку.
А это наша внучка, — не выдержал своего неучастия в беседе Сэм, — ее зовут Элеонора, Эли. Она очень стеснительная сначала, но потом…
— Стоп, Сэм!
— О-кей, молчу!
— Эли, — тонким голоском произнесла девушка и густо покраснела.
Беседа наша продолжалась минут сорок. Выяснилось, что они – пенсионеры. Сэм являлся акционером высокого уровня в очень известной, крупной американской компании. Пять лет назад он вышел в отставку и с тех пор они с
Лорой осуществляют свою мечту — путешествуют по миру. В Австралию прилетали для того, чтобы уладить какие-то юридические вопросы. Именно тогда они и уступили горячим просьбам внучки взять ее с собой на время каникул. Она как раз окончила первый курс университета. До Филиппин добрались на филиппинском грузовом судне.
— Это было что-то! Мы насквозь пропитались пищей, приготавливаемой из вяленой рыбы, — не преминул вставить Сэм.
Планировалось, что Эли дойдет с ними до Штатов, а оттуда улетит домой, в Австралию самолетом. Что касается организации их быта на предстоящем переходе, все оказалось гораздо проще, чем мы предполагали. Оказывается, вся идея их путешествий именно в том и заключалась, что они хотели жить вместе с
окружающими их людьми, точно в тех же условиях и питаясь тем же самым. Они принципиально не путешествовали на круизных судах, и только в случае крайней необходимости летали на дорогих авиалайнерах. Для них интересно было именно погружение в чужую, неизвестную и такую всегда
недоступную жизнь. За это они готовы были платить очень большие деньги.
Ко времени нашего знакомства они успели познакомиться с жизнью и бытом на японских, испанских, норвежских, бразильских и многих других судах. Довелось им пожить и с бедуинами в районе нефтепромыслов
Аравийского полуострова, и на сахарных плантациях Латинской Америки, и на Мальдивских островах. Одним словом, мы поняли, что это очень странные люди, и от них можно ожидать чего угодно, только не
провокаций. Договорившись, что они прибудут на борт завтра к обеду, мы попрощались и уехали на судно, не забыв по пути остановиться у небольшой припортовой таверны и, отпустив такси, попить пивка.
Наутро возобновились грузовые операции. Закрутившись, я совсем забыл о пассажирах. Они напомнили о себе в полдень, подкатив к трапу на двух такси. В одном приехали они, в другом – чемоданы. Их оказалось восемь штук, и были они настолько тяжелы, что оказались явно не по силам тщедушным филиппинским таксистам. Боцман послал трех крепких матросов, и они быстро перенесли чемоданы в пустую каюту, соседнюю с теми двумя, которые и предназначались пассажирам. Я встретил их и показал каюты. Они находились этажом ниже, под моей каютой. Заодно рассказал им, когда и где они будут завтракать, обедать и ужинать.
Договорились, что вечером, как только освобожусь, зайду к ним, да и вообще, буду посредником и переводчиком в течение всего времени их пребывания на судне. Это вполне устроило их, а мое сообщение о том, что через пятнадцать минут зайду за ними, чтобы провести в кают-компанию, где будет накрыт обед, просто привело в восторг. Сэм не преминул сообщить, что за сборами они совершенно упустили и завтрак, и обед.
На обед в тот день был, как обычно, великолепный борщ. Валентина, повар, расстаралась и приготовила свежую горчицу. Первое, что привело в восторг и Сэма и Лору, был хлеб. Сравнить его с ватоподобным и совершенно безвкусным австралийским никак нельзя. Надо сказать, хлеб на российских судах до сих пор приводит в восторг всех, кто его пробует. Все дело в том, что мало на судах каких стран пекут хлеб. Самое большое – пресные булочки. Хлеб же покупают в портах запакованным на длительное хранение и замороженным. На всех советских и российских судах были пекари или повара-пекари, которые неукоснительно, через день-два пекли хлеб.
Хороший хлеб удается не всем. Мало того, что для этого нужны знания и старание, необходим еще и талант. А еще, тесто для хлеба требует особого состояния души. Оно должно быть легким, спокойным, и настрой должен
быть таким же. Как это ни странно, но если это не так, опара плохо поднимается, а хлеб не пропекается. Результат – сверху хлеб красивый, румяный, а в середине – липкая, тяжелая, непропеченная масса. Если на
судне попадется достаточно злобный человек, из такого вот куска непропеченного хлеба может быть слеплен и подложен пекарю в знак протеста, мужской орган… К счастью, такое случалось крайне редко, поскольку и хлеб на судах обычно получался вкусным, красивым, с потрясающе мощным и приятным ароматом, да и настолько злые люди редки на флоте. Такой хлеб никогда не плесневеет и соответствует легенде о том, что хороший хлеб – это тот, на который можно сесть, посидеть минуту, и он полностью восстановит свою форму, когда его освободят.
Я намазал хлеб горчицей, взял с блюдца ломтик лука и, с хрустом зажевав его, отправил в рот ложку борща со сметаной. Они тут же проделали то же
самое. Привыкших к протертым жидким супчикам, борщ их явно «зацепил». Сэм пришел в такой восторг от ощущений, что вновь начал тарахтеть, и Лора была вынуждена его притормозить. Эли горчица и лук явно не очень понравились, а в борще ее интересовала только жидкая часть. На второе — бифштекс с яйцом. Запив все это традиционным компотом, Сэм удовлетворенно откинулся.
— Ты знаешь, Алексей, видимо, у меня где-то в глубине есть русские гены, потому что эта пища мне очень по душе! И это каждый день так?
— Практически так, а если и иначе, то в подобном же стиле.
— Подозреваю, что мы за это путешествие наберем неплохой вес! – сказала Лора.
— Вот этого-то я и боюсь, — вставила свое слово Эли.
Из буфета выглянула Валентина и вопросительно кивнула мне – как, мол, понравилось им?
— А вот и Валентина — автор этого обеда, а также и всех предстоящих вам на нашем судне обедов, завтраков и ужинов! — сказал я и показал на Валентину.
Пассажиры захлопали в ладоши, Сэм и Лори рассыпались в комплиментах, которые я с удовольствием перевел раскрасневшейся от смущения женщине.
Когда закончили погрузку, я заглянул к Сэму и Лори и извинился, объяснив, что буду занят этим вечером, да они особо-то и не переживали, так как занимались раскладыванием вещей из чемоданов. Ближе к полуночи мы отошли от причала. Теперь – спокойная, размеренная жизнь. Семь тысяч миль до Сан Франциско. Если брать во внимание возможные шторма, переход с нашей скоростью в шестнадцать узлов составит почти три недели.
Вполне достаточное время для того, чтобы отдохнуть от суеты портов Юго-Восточной Азии и набраться сил для работы в американских портах. Штудируя книгу «Свод обычаев портов мира», я уже знал, что в Штатах по ночам порты не работают. С восьми утра до семнадцати и только шесть дней в неделю. Все! Остальное время
отдыхают все! Неплохо, перетрудиться не удастся!
С этими мыслями отправил моряка вниз, заваривать чай. Судов было не очень много, никто не мешал нам, и вахта проходила спокойно. Внезапно средненькая видимость улучшилась и стали видны дальние, на самом
горизонте, огоньки судов. Настроение тут же поднялось еще больше. Даже и не поднялось, а взлетело в заоблачные высоты! Хотелось петь и куда-то идти, что-то делать. Однако же, идти было некуда, а петь на вахте и вовсе не положено. Мысленно представил себе, как матрос среагирует на то, что я запою на мостике, и что он при этом обо мне подумает. Наверняка, у него зародятся большие сомнения в моем здоровье! Ну, да и ладно, пусть будет так! Раз нельзя спеть в полный голос, я спою сам себе, мысленно! Устрою себе небольшой концерт по заявкам. Вот только радар сейчас включу, точечку возьму, на карте ее поставлю, в журнал запишу и спою! Ага, вот и чаёк, кстати, прибыл!