Ох, до чего же красивы пассажирские лайнеры! Пройдет такое многопалубное, белоснежное чудо мимо – сердце защемит. И ведь работают же там люди! Мало того, есть на нем и недовольные чем-то, бурчащие. Нет, это наверняка, потому что люди так устроены – вечно чего-то не хватает. Как говорится, одному щи пустоваты, а другому – жемчуг мелковат! Их бы сюда, на «Малоярославец». Навспоминались бы пассажиров своих всласть!
Целая серия морских судов, построенных на Волге, в городе Навашино. Даже несерьезно как-то — морские суда и в Навашино… Тем не менее, эти маленькие, всего на четыре с половиной тысячи кубометров леса, работяги — лесовозы всегда пользовались уважением у моряков. С одной стороны, почти всегда дома, если считать домом глухой таежный поселок у побережья северного Приморья. Назывался он, да и продолжает называться Малая Кема. От Владивостока – рукой подать, каких-то пятьсот километров по грунтовке среди дикой уссурийской тайги. И жителей-то совсем чуток. В-основном удегейцы, староверы и охотники. Ну, да еще те, кто занят главной работой поселка — погрузкой леса на пароходы.
Именно этим Малая Кема и отличалась от других таежных поселков. Ни причалов, ни портальных кранов, ни иных признаков морского порта. Только начальная школа, да сельмаг. Был вечно полупьяный фельдшер, да и тот в описываемое время уехал куда-то, как выяснилось позже. А еще, было в Малой Кеме главное – маленький, старенький буксирчик, который и таскал связки тяжелого сплавного леса из реки Кемы к борту судна, стоящего на якоре. Затем лес поднимали судовыми грузовыми стрелами на борт.
Лес в Малой Кеме грузили тогда красивый, толстый, на спиле — как в учебнике. Множество отчетливо видных на здоровой, чистой древесине колец, по которым можно сосчитать возраст дерева, многое могли рассказать сведущему человеку. Кедр, ясень, сосна, береза, лиственница, ель – все принимает наш сосед, всеядная Япония. Тайга большая, лес пилят и пилят, а он растет и растет! Толстенные бревна, только что бывшие вековыми деревьями, везут и везут. И когда это закончится? Когда сами начнут доски пилить, сами строгать их и продавать не за гроши? Или для этого нужно что-то еще?
Именно так или примерно так думал Александр, старпом стоящего на якоре в Малой Кеме, судна типа «Малоярославец», глядя на светло-зеленую воду под бортом. Вздохнув, бросил обертку от леденца за борт и пошел на корму, проверять крепление каравана – большущего штабеля леса на палубе. Этим всегда занимался сам экипаж, матросы и мотористы. Справедливости ради, нужно сказать, что за работу эту они получали дополнительные, совсем неплохие деньги.
Нелегкая и очень важная работа — крепить стальными тросами, тяжелыми цепями и талрепами к судну караван леса. С одной стороны, крепление должно быть очень крепким и надежным, а с другой – может случиться такая беда, что судно слишком тяжелой волной может повалить на борт так, что это станет слишком опасным. Тогда это крепление не должно выдержать нагрузки. Оно должно лопнуть и высыпать караван за борт, чтобы судно, освобожденное от палубного леса, выпрямилось. Такое с лесовозами случалось регулярно, учитывая стремление взять как можно больше, на пределе, леса, поскольку премия за перевыполнение плана – не пустяк! Ну, да не об этом речь.
Начинало темнеть. Крепление подходило к концу. Старпом был на кормовом караване, когда из динамика на мачте раздался голос второго помощника: «Старпому просьба срочно прибыть на носовой караван!». По голосу Александр сразу понял, что там что-то стряслось.
Быстро, насколько позволял мокрый, скользкий сплавной лес, он добежал до края, перелез на шлюпочную палубу и понесся по трапам вниз, чтобы по прогулочной палубе добраться до носовой палубы.
Матрос лежал не на караване, а внизу, на палубе между торцами леса и надстройкой. Вся крепежная бригада была там. Перед старпомом расступились.
— Кора, туды ее… — сказал боцман.
Все было ясно – кора под ногой матроса соскользнула с мокрого бревна, и он полетел с высоты четырех метров на палубу. Упал неудачно, на острый угол стального кожуха гидравлики трюмного люкового закрытия. Под ногой расплывалась темно-красная лужица.
— Иваныч, нож. — сказал боцману, — Режь штанину, посмотрим.
— Ни фига себе! – сказал кто-то за спиной. И точно, рваная рана чуть выше колена впечатляла. Большая и глубокая.
— И что теперь? – спросил, как мел бледный, раненый, глядя на старпома широко раскрытыми, полными испуга глазами.
— А ничего, все нормально будет, не боись!- ответил старпом и, повернувшись к боцману, приказал,- Быстро берем и несем в лазарет. Я – вперед, за ключом забегу в каюту.
А вот теперь – самый подходящий момент сказать о том, что на таких судах-работягах врачей практически никогда не бывало. Пароходское начальство считало, что пароход домашний, а потому — чего зря врача катать, зарплату ему платить, если на берегу всегда есть больницы, врачи, скорая помощь и прочие блага цивилизации? Есть, конечно, но только не в Малой Кеме.
Залетев в каюту, Александр схватил ключ, висевший на крючке над столом и поднял телефонную трубку .
— Валерий Николаевич, старпом.
— Докладывайте, Александр Игоревич.
— Упал Серегин. Большая рваная рана на ноге, идет потеря крови, нужен врач. Я иду в лазарет, буду делать все возможное, но…
— Я вас понял. Сейчас свяжусь с берегом и с пароходством. Звонить не буду, чтобы не отрывать. По результатам переговоров пришлю второго. Все. Удачи!
Задумался старпом. Да, были какие-то короткие инструктажи при пароходском Учебно-курсовом комбинате и в поликлинике. Помнил, как рассказывали, каким образом действовать при сердечном приступе, учили делать уколы, клизмы, даже принимать роды учили, но все это не пригодилось.
В-основном в море были головные боли да насморки, повышения давления да изжоги… А еще – симуляции всякие в долгих рейсах. Нет, не для выгоды какой, а так, ради внимания. Вот тут как раз незаменимым лекарством бывал или пурген или таблетки от кашля. И главное – помогали они отменно! Выслушаешь человека, дашь ему пару таблеток – одну на ночь, а другую – с утра, так на следующий день он счастливый и здоровый, а ты уже и сомневаешься в себе. А может быть, действительно дал какое-то серьезное лекарство? Глянешь – нет, точно пурген или от кашля. Ну, да и ладно. Главное – помогло!
Вспомнив, что говорили на тех курсах о травмах, стал обрабатывать рану. Перекись водорода, стерильные салфетки. Все это было в ящиках большого шкафа. В лотке выросла куча окровавленных комков. Масштабы раны были видны теперь настолько, что стало ясно – без операции не обойтись, но это – потом, а сейчас – остановить кровь, обильно текущую из раны.
Помогал боцман. Позвали было повариху и буфетчицу, но те наотрез отказались – вида крови не переносят. С остальными женщинами даже и не разговаривали, поскольку такие же. Что с них взять, если им по девятнадцать и только что из «танкового училища», как моряки ласково называли СПТУ № 18 города Находки, которое выпускало поваров и пекарей для флота.
Наложил на рану большую салфетку. Подумав, наложил вторую и стал быстр и туго бинтовать широким бинтом. Сделав это, выпрямился.
— Ну вот, теперь будем ждать! – сказал он и подмигнул раненому. Тот вяло улыбнулся и слабым голосом попросил воды.
Второго все не было и не было. Старпом начал нервничать – на бинтах появилось и стало расползаться красное пятно…
— Внимание, плотнику на бак и сразу вира якорь! — неожиданно раздалось в динамике судовой трансляции.
— Ага, — сказал боцман, когда вышли из лазарета на перекур,- сейчас прибегут, скажут все.
— А чего тут говорить? Неоткуда нам помощи ждать, Василич! До Владика с таким грузом почти двое суток хода, а до Японии – чуть меньше полутора. До этого берега копейки, а толку-то? Нет нам здесь помощи, насколько я понимаю.
Через пару минут появился второй и подтвердил все эти предположения.
— Пароходство велело обеспечить раненому первую помощь и следовать в Японию. Там нам будут готовы оказать любую необходимую помощь. Агенту в Сакате уже дана соответственная команда.
— Замечательно, — без воодушевления сказал Александр, — в порту назначения груза. Могли бы и в порт поближе направить! А впрочем, несколько часов туда, несколько сюда…
Боцман же выразился более точно и красочно, одним словом описав всю нелепость и даже некую трагичность сложившейся ситуации.
Матрос мужественно встретил информацию и вопросительно смотрел на них. Объявление произвело на него большее впечатление.
— Что, уходим? Врачей не будет?
— Ладно, ты не очень-то раскисай! – обратился к нему старпом, — вместе выберемся! Согласен?
— Да, — еле слышно ответил матрос.
— Не слышу!
— Да, — громко ответил раненый, слабо улыбнулся и чуть поморщился.
— Больно?
— Ага, начинает сильнее болеть.
— Ладно, ты здесь полежи, я отойду на пять минут.
Александр лихорадочно рылся в сиротском лазаретном обеспечении. Лекарства, коробки, пузырьки… Наконец увидел то, что искал – матерчатый пакет. Развернул и его передернуло. Щипцы и ножницы всевозможных форм, пинцеты, скальпели и прочие большие и совсем маленькие, прямые и гнутые железки. Один вид их вызывал приступы тошноты… Главное, что искал — так и не увидел. Не было в наборе ни игл, ни ниток, которыми можно зашить рану. Не видел он никогда, как и чем это делается, но ведь, полагал он, иголка — она и в Африке иголка. Не было ее среди инструментов!
Вздохнув, вернулся к больному. Вторая салфетка уже насквозь промокла.
— Ну что, Василич, будем шить?
— Надо…
— Тогда начинаем думать. Иглы у тебя есть?
— Какие иглы?
— Обыкновенные, какими парусину шьешь. Только новые, не ржавые.
— Такие есть, а разве…
— Других нет! – резко прервал его старпом, — Нитки какие есть?
— Так обыкновенные, капроновые… Только старые они. Я лучше из нового каната капронового надергаю.
— Вот и хорошо. Берешь несколько игл, с метр нитки и несешь сюда.
— Понял. Я скоренько, мигом обернусь!
Через десять минут в блестящей стальной коробочке лежали два шприца с иголками, большие парусиновые иглы, скальпель, пинцет и ножницы.
— Давай нитку, ее тоже кипятить будем.
— А это…не слишком ли толстая она? – спросил боцман.
— Пожалуй… Давай, разделим ее.
— Сейчас, секунду, — сказал боцман и стал своими короткими, заскорузлыми пальцами с корявыми, побитыми на палубных работах ногтями, расплетать нить на тонкие прядки волокон.
— Все, хватит. Клади в коробку и неси ее на камбуз. Пусть кипятят, но ни при каких условиях не открывают.
Как учили на курсах, кипятили сорок пять минут. За это время дважды сменили бинты, которые тут же намокали. Момент истины приближался. Чем ближе он подходил, тем явственней Александр ощущал стук крови в висках. Стараясь успокоиться, налил в маленькие стаканчики, обнаруженные в стеклянном шкафу, валерианку из пузырька себе и боцману. Подняли. Чокнулись.
— А мне? — спросил раненый, молча наблюдавший за ними.
— А тебе не дам. Не знаю, можно ли? Я ведь тебе новокаин должен уколоть, а вдруг валерианка новокаину помешает? Ты уж так потерпи. Потом, когда зашью, обязательно налью. Хоть целый стакан!
Уколы делать Александр умел, поскольку работал старпомом уже не первый год. Доводилось. А вот, сколько и куда нужно делать этих, новокаиновых, он не знал, потому что все, которые он делал до этого, были в мягкие ткани пониже поясницы. Внезапно вспомнилось когда-то прочитанное словосочетание «обколоть рану». Решение созрело мгновенно. Логично! Так и только так!
-Начинаем, ребята. Боцман, идем мыть руки.
— Василич, позвони на мостик, — тихо, чтобы не слышал раненый, сказал старпом, — пусть несколько человек побудут рядом, за дверью. Мало ли что. Вдруг, держать придется…
— Сделаю.
Когда руки были вымыты, они надели стерильные перчатки из пакетов, найденных рядом с инструментом.
— Приготовились! Боцман, готов?
— Готов.
— Поехали! Накладываю жгут.
Попробовали снять бинт, но он уже засох сверху…
— Режем! – сказал старпом и взял ножницы.
— Что режем, ногу? — С ужасом прошептал раненый, явно готовый хлопнуться в обморок.
— Счас! Ты чего, умник? Какую ногу? Бинты режем, потому как засохли.
— А… Я уж подумал, что …
— А ты не думай! Лежи себе и песни пой. Только не вслух.
К счастью, повязка не присохла к постоянно сочившейся ране. Кровь почти не текла, благодаря жгуту. Обтерев как следует, с перекисью, вокруг раны, Александр на всякий случай помазал и иодом, после чего сделал четыре укола новокаина недалеко от раны и стал вдевать в иголку нить. Это было совсем не просто, поскольку волокна разлохматились, а делать это в перчатках вообще казалось невозможным. Чертыхаясь, все-таки вдел.
— А сколько нитки-то нужно, а? –сказал вслух.
— А это – смотря как шить, — живо откликнулся боцман, — ежели простым, одинарным швом, то сантиметров пятнадцать, а ежели шнуровочным, в два прохода — вдвое больше.
— Понял, отрезаю полметра.
— Как ты, чувствуешь рану? — минут через пять поинтересовался старпом.
— Да вроде бы, как перестало ныть, — отозвался матрос.
— Попробуем, — сказал старпом и стал легонько тыкать иголкой недалеко от раны, — Что чувствуешь?
— Ничего.
— Отлично! С Богом, ребята! — сказал Александр, перебарывая озноб во всем теле.
Игла в кожу входила трудно, как в новую парусину. Ощущение было настолько неестественное, тошнотворное, что Александр на секунду остановился, но тут же продолжил. Осторожно, стежок за стежком, сшивал рваное тело. На четвертом-пятом стежке он забыл о том, что шьет тело. Видел только границы сдвинутых краев раны и иглу с нитью. Дойдя до конца раны, подумал и пошел обратным ходом. На всякий случай, для крепости. Через пятнадцать минут рана выглядела прекрасно! Аккуратные крестики шли вдоль всей раны, накрепко зашнуровывая ее в один, довольно длинный шов.
— И как? – спросил тяжело сопящего боцмана, закрепив последний стежок и отрезая нить.
— Красота! Даже я так не смог бы! Хорошие у тебя учителя были, чиф! Как на картинке! Я бы сейчас всем матросам показал шов, чтобы посмотрели, как парусину надо шить! Ох, что-то я не то… Ну, да ладно.
-Ага, есть такое дело! Я столько чехлов на лебедки, да на вьюшки для швартовных тросов на практиках позашивал – не сосчитать!
— Ты как? – обратился к матросу.
— Нормально. Начинает чуток ныть, отходит лекарство. Мне бы тоже глянуть, что там у меня.
— А не боишься?
— Боюсь, но интересно.
— Ладно, смотри. Сейчас можно – взяв со стола небольшое, невесть откуда взявшееся в лазарете дамское зеркальце, старпом поднес его к ране
— Ух ты, здорово! Ни в жизнь не порвется такой шов. А брату зашивали руку – там совсем не так красиво было. Какие-то узелки, кончики торчали, а тут все красиво, как на картинке!
— Хорошо. Новокаин отходит, ты посмирнее лежи, не дергайся. Сейчас дам тебе таблетки обезболивающие, — сказал старпом, помазал шов зеленкой и наложил стерильные салфетки, как рекомендовал один из справочников. Затем начал бинтовать ногу. Закончив, снял жгут.
— Пойду-ка я, воздухом чуток подышу, — сказал боцман минут через пятнадцать, вспомнив о сидящих в коридоре матросах.
— Да все, Василич, иди спать, — сказал старпом, — здесь все нормально, крови не видно. А я позвоню капитану, да побуду здесь, почитаю кой — чего.
Начитавшись всяких рекомендаций в книжках, стоящих на полке над столом, старпом сделал матросу рекомендуемый укол антибиотика и обезболивающее. Ночь прошла спокойно. Матрос спал. Александр дремал, сидя за столом, часто просыпался и подходил к нему. Дыхание оставалось ровным.
Бинты наутро оказались чистыми, без пятен крови снаружи. Это — главное. Температура тоже не повышалась.
К вечеру сделал перевязку. Шов также оказался чистым. Вокруг покраснело, но без воспаления. Снова намазав его зеленкой, забинтовал. К обеду следующего дня должны были прийти в Сакату.
«Все равно, японские врачи будут его разбинтовывать», — решил Александр и не стал ничего делать, ограничился только измерением температуры. Она также была почти нормальной.
В порт пришли точно в полдень. Катер с лоцманом и буксиры встретили за пару миль. Ни минуты задержки. Перед самым входом в порт, к борту подлетел еще катерок. На его палубе стояли иммиграционный офицер, агент и еще пара человек.
— Иди, чиф, встречай. – сказал капитан, — По твою душу народ. Мы тут сами справимся.
Прибывшие с агентом медики долго смотрели на результаты медицинской деятельности, трогали стежки пинцетом, что-то говорили друг другу возбужденной скороговоркой и цокали языками. Это продолжалось минут пятнадцать.
Старпом всем телом пытался уловить хоть каплю оттенков в их речи, хоть чуточку понять, что они говорят. Все хорошо или все плохо? Бесполезно.
Один из врачей достал из саквояжика градусник и сунул его взволнованному их присутствием матросу в рот, отчего глаза его расширились. Затем врач достал коробочку. В ней оказался заполненный шприц. Вколов недалеко от шва укол, он ловко забинтовал ногу. Взяв градусник, они снова затараторили, цокая языками. Затем, сложив все, они вспомнили о старпоме и стали кланяться, улыбаться и показывать всем своим видом, что им здесь уже нечего делать.
Пошли в каюту капитана. Там заканчивали свою работу агент и иммиграционный офицер. Медики долго говорили что-то агенту, отчаянно жестикулируя. Александра это насторожило – не характерно такое поведение для японцев.
Закончив, сели на предложенные капитаном кресла у большого стола.
— Господин капитан, — сказал агент на вполне сносном русском, — японские врачи очень внимательно осмотрели уважаемого больного. Состояние его хорошее. Рана также в хорошем состоянии. Больному ничто не угрожает. Однако должен сказать, что наши врачи поражены тем новшеством, которое ваш уважаемый судовой медицинский работник применил при операции. Наши, японские специалисты, зашивая рану, всегда делают один стежок, завязывают нить и отрезают ее, а затем – следующий, таким же образом. Ваш медицинский работник зашил столь большую рану совершенно неизвестным нашим врачам способом — одной нитью в два прохода, крестиком. Результат превосходный – рана хорошо заживает, и через несколько дней можно будет подумать о снятии шва. Мы полагаем, что это очень интересное решение будет рассмотрено и у нас, в Японии. Кроме того, мы очень заинтересовались материалом, который использовали при операции. Наш шелк для шитья ран выглядит совсем иначе. Вероятно, это тоже новая разработка вашей прекрасной медицины. Таким образом, господин капитан, ваш больной не нуждается в нашей помощи. Продолжайте назначенное вашим врачом лечение.
Распоряжением капитана, весь следующий день старпом с боцманом были свободны и даже зачем-то сходили на пару часиков в городок. Правда, к чему им такая свобода, если она без достаточного количества пива, а то еще чего покрепче? А кто сказал, что не было этого?