Кто бы и что бы ни говорил, а порода – она и есть порода. И сказаться она может в любой момент. Для того, чтобы увидеть это, совсем не обязательно попасть, например, на сверхофициальный банкет, во время которого слесарь из ЖЭКа № 15 дядя Вася, совсем недавно благополучно вышедший из очередного запоя, при очередной смене блюд станет вдруг, не прерывая светской беседы, легко и непринужденно разделывать омара или французских виноградных улиток по-бургундски, пользуясь при этом очень специальными серебряными приборами.
Вовсе нет! Никакой фантастики! Порода может сказаться в самый неожиданный момент. И потом, разве порода – это обязательно граф или князь? Вовсе не обязательно. Главное – генетически накопленный опыт, внутренняя память поколений.
В восьмидесятые годы, в Cанкт Петербурге, а тогда — Ленинграде, Александр целый год учился французскому языку. Была у него великолепная подружка, и звали ее Галя. Спокойная, милая, Галя была нападающей известной в те годы, да и сейчас, баскетбольной команды «Спартак». Рост ее был за сто восемьдесят, а на каблуках — все сто девяносто или еще больше. Александр доставал ей только до плеча.
Будучи спортсменкой, Галя была не прочь выпить иногда. Как-то по осени, в промозглый ветреный день, пригласил он ее в одно очень элитарное местечко, где в великолепно устроенном подвальчике дегустировали коньяки, водки, вина. Дегустации проходили по всем классическим канонам таких мероприятий.
К сидящим за столиками подходили девочки в униформе и наливали напиток в рюмочку размером с наперсток. Лизнешь из рюмочки содержимое такого наперстка, он и пуст уже. Да и лизнуть-то полагалось после длинной лекции о напитке, его истории, и о том, где и как выращивают виноград для него, как его нужно пить, о тонкостях букета и тому подобное.
Продолжалось это мероприятие уже с час, когда заметил Александр, что заскучала его подружка. Подтверждая эту мысль, она взяла в обе ладони стакан воды и, глядя в него, сказала, будто бы сама себе:
— А пойдем куда-нибудь, да выпьем, а?
— Хорошая идея, — тоже ни к кому не обращаясь, сказал он, — но я ни одного приличного кабака поблизости не знаю.
— Не беда! — повеселев, она посмотрела на него и улыбнулась, — Я все здесь знаю. Не одно уже поколение нашей семьи живет в этом городе со времен Петра.
И привела она Александра в кабак. До сегодняшнего дня он не сомневается, что в том помещении всегда, с самого его рождения пару сотен лет назад, был кабак. Во все времена и исторические эпохи. Он — сам себе музей! Наверняка, Федор Михайлович Достоевский и Александр Сергеевич Пушкин не раз сиживали в нем и пивали чай с бубликами, либо кушали водочку под грибочки, да расстегайчики с семгой! Все в этом кабаке дышало историей.
Зал был практически пуст. Кроме курсанта с подружкой недалеко от входа, да явно крепко поддатого старикашки за столиком у окна в левом, дальнем углу, никого не было. Последний сидел и методически кивал головой. Вскоре стало ясно, что это он не кивал головой, а клевал носом.
Не прошло и получаса, как появилась официантка. Нормальная, типичная, советская. Белый верх, темный низ, с пышной «бабеттой» на голове, крупная и серьезная, как докладчик на очередном пленуме ЦК КПСС
— Чего изволите? — произнесла она совершенно неожиданную фразу не менее неожиданно приятным, грудным голосом. Да и сами слова… Как-то этот оборот не вписывался в ту, советскую действительность.
— Нам бы грамм триста водочки, по салатику, винца красного сухого бутылочку и по бифштексу, — произнес Александр заранее заготовленную формулу счастья на этот вечер.
— Сию минуту, — сказала она своим чудным, глубоким контральто и удалилась, грациозно покачивая выразительными и даже, вполне можно так сказать, крутыми бедрами. Курсантик со своей подружкой к тому времени ушли. Нашим молодым людям ничего не оставалось, кроме как продолжить наблюдения за стариком. Колебания его к этому времени несколько изменились. При той же частоте, амплитуда явно стала больше. Как зачарованные, они следили за ним, внутренне даже немного переживая за старичка, поскольку в нижней точке колебания, от кончика носа до содержимого тарелки, оставалось все меньше и меньше свободного пространства. Это был почти нетронутый, совершенно традиционный салат «оливье».
Они были настолько увлечены, что скажи кто-нибудь, что их здесь в этой жизни обслуживать не будут, все равно остались бы, чтобы увидеть, удастся ли старику доколебаться до цели.
Официантка появилась примерно через полчаса. Вид ее отвлек от старика. Стеклянные, несколько даже рыбьи глаза, кокетливо сбившаяся набок прическа, вся разгоряченная, в одной руке она несла два прибора и вазочку с хлебом, а в другой — платочек, которым интенсивно обмахивалась.
— Скажите пожалуйста, а что с нашими бифштексами?
— Сию минуту, — строго, даже несколько укоряюще ответила официантка и, качнув бедрами, стала удаляться. Походка ее при этом не оставляла возможности усомниться в правильности предположения относительно ее состояния.
Еще через полчаса она снова появилась. На подносе стояли совершенно остывшие и даже успевшие окоченеть, как выяснилось чуть позже, бифштексы, а также салатики, водочка в запотевшем графинчике и вино. Шла она не так уверенно, как в предыдущие свои явления. Это было похоже на выход канатоходца. Каждый шаг начинался с еле заметной разведки ногой. Смотрелось это роскошно! Львица на неизвестной, а потому очень опасной тропе – вот определение, которое могло бы дать приближенное понимание того, как это выглядело.
Молча поставив поднос на стол, она сняла с него все, расставила, грациозно пошатнулась и пошла. На этот раз маршрут ее движения изменился. Пролегал он мимо старика, продолжавшего клевать носом.
И вот, в тот самый момент, когда она поравнялась с ним, старик, скорее всего отвлекся, потерял контроль и все-таки достиг цели, всем лицом плюхнувшись в салат. Видимо испугавшись, он попытался вскочить, но потерял равновесие и стал заваливаться, судорожно схватившись при этом двумя руками за скатерть. Продолжая падение под стол, вместе со скатертью он увлекал за собой все, что было на столе.
Упав и, видимо, продолжая находиться в состоянии шока от происходящего, старик немедленно вскочил. Чтобы удержаться на ногах, скомпенсировал бросившую его в сторону силу тем, что ухватился за тяжелую бархатную штору у окна, висевшую на огромной, старинной гардине, несомненно бывшей там еще со времен Достоевского. Об этом можно было судить по тому, что она глубоко вросла в стену, что указывало на количество ремонтов на ее веку.
Так вот, гардина эта, несмотря на свою фундаментальность, не выдержала и рухнула, да не одна, а с многолетним пластом штукатурки. Все это полетело вниз. Там, рядом со столиком, стоял пожилой, монументальный фикус в здоровенной деревянной бочке, водруженной на высокую подставку. Естественно, от удара гардины со шторами вся эта конструкция рухнула и развалилась с таким грохотом, что можно было предположить, что в помещении взорвалась граната. Давно не поливавшаяся земля густым облаком пыли довершила ситуацию и придала ей еще большее сходство с военными действиями.
Картина разрушений получилась настолько значительной, что стало ясно — ресторан минимум на неделю нужно будет закрывать на ремонт.
Все эти грандиозные, сопровождаемые грохотом и резкими вскриками несчастного старика, изменения в интерьере зала происходили в течение пяти — десяти секунд. Официантка за это время успела сделать не более двух осторожных шагов.
События эти, однако, не остались незамеченными ею. Прекратив движение, сопровождаемое неравномерными покачиваниями бедер, уже описанных выше, она остановилась . Очень спокойно, даже несколько небрежно, официантка повернулась вполоборота к сидящему на полу старику с засыпанными землей ногами, покрытым слоем салата и пыли лицом, с выпученными от испуга и полного непонимания ситуации глазами.
— Мужчина, ведите себя прилично, – сказала она тихим, ровным голосом и с достоинством продолжила движение.
Каково?! Вот она, порода! Вот, как неожиданно проявилась! Знать, сохранился дух Достоевского, Пушкина, поручика Ржевского и так далее! Где еще, в каком советском ресторане можно было бы увидеть такое?! Ответ есть только один. Конечно же, в Питерском! За то мы и любим этот город.