Через неделю Михаил ушел в рейс. Самое странное в этом было то, что уходил он со спокойной душой. Казалось бы, такие перемены, стресс, а поди ж ты…
Судно быстро бежало по гладкой, словно зеркальной, воде. С каждым часом становилось все теплее. Дня через три острота пережитых только что страстей стала понемногу сглаживаться – спокойный, размеренный ритм жизни делал свое дело. Только по ночам, стоило дать волю мыслям о доме, о сыне, сон уходил. Ночь превращалась в тяжкий, мутный туман из воспоминаний, выйти из которого удавалось с трудом. Зная такую особенность, Михаил не позволял себе скатываться в это. Однако не все воспоминания были так плохи.
Наташа. Мысли о ней еще больше прогоняли сон, но они были настолько приятны, настолько остры, что он вставал и, улыбаясь, закуривал, долго смотрел в иллюминатор. Вспоминая каждую минутку из тех немногих, что они провели вместе, он был по-настоящему счастлив. Впервые в жизни счастлив тем счастьем, о котором раньше только читал в книгах. Затушив сигарету, Михаил вновь ложился и, вздохнув, сразу засыпал легким, освежающим сном. Так было и в этот раз.
«Хорошо, что по выходу из Владивостока дал Наташе радиограмму, — уже засыпая, подумал Михаил, — сегодня же нужно будет начать писать письмо. Скоро Сингапур, оттуда и отправлю.»
Тропики — хорошее место, если смотреть на них с экрана или на фотографиях. Жить северному человеку в тропиках очень тяжело из-за сумасшедшей влажности и изнуряющего солнца. Моряки –привычный ко всему народ. В том числе и к тропикам, «прелести» которых усугубляются частым переводом стрелок судовых часов то вперед, то назад. Организм, получая такую взбучку, кряхтит, но тянет свою нелегкую лямку, однако нет-нет, да и взбунтует, и тогда днем сил нет, как хочется спать, а ночью – нет сна, что ни делай.
Одна радость – кондиционер. Выбираться из прохлады на раскаленную палубу не хотелось. Вечер и ночь не приносили прохлады. Густой, тягучий воздух делал тело влажным, липким. Нагретая за день сталь до утра распространяла жар. Вахтенные на ходовом мостике лишь изредка выходили на открытое крыло, чтобы подышать густым, влажным воздухом, подставляя лицо тугому, пахнущему чем-то волнующим, ветром. Основное время проводили в прохладном помещении рулевой рубки, внимательно вглядываясь через иллюминаторы в непроглядную, густую темноту безлунной тропической ночи.
Михаил проснулся от тихого звука открывающейся двери.
«Странно, — подумал он, — на вахту обычно по телефону поднимают, а на этот раз второй решил почему-то матроса послать…»
Он не успел додумать эту мысль. Дверь закрылась, и тут же зажегся свет, ослепив его. В следующее мгновение в шею больно ткнулось что-то твердое, металлическое.
— Тихо лежать! – сказал кто-то на довольно скверном английском языке, обдав его несвежим дыханием, — Веди себя спокойно и будешь жив.
Михаил резко попытался сесть, но тут же ощутил мощный удар в живот и упал на спину, скорчившись от боли и невозможности вдохнуть.
— Не поверил? Еще попробуешь?
Михаил покачал головой.
— Вот и хорошо. Теперь медленно сядь. Руки – за голову.
Чуть отдышавшись после удара, Михаил почувствовал тошнотворный запах давно не мытых тел. Трое владельцев этих тел были тут же. Теперь он мог их рассмотреть. Темнокожие, они не были ни китайцами, ни индусами. С горящими глазами, в которых не было ничего обнадеживающего, босые, в шортах неопределенного цвета, они настороженно наблюдали за происходящим. Скорее всего, это были индонезийцы или малайцы. У всех было по «калашу» в руках и по большому ножу «паранг», похожему на мачете, на поясе.
— Нам нужен грузовой план. Ты должен показать, где находится груз для Мадраса. Нас интересует коносамент под номером JK298377, два ящика, — сказал тот, что держал Михаила на прицеле старого, с потертым прикладом, автомата. Судя по тому, как смотрели на него остальные, он был старшим.
— А что в нем? – спросил Михаил.
— Это не имеет значения, — ответил старший.
— Грузовой план есть, но там нет расписанного по коносаментам груза. Только по местам и весу.
— Значит, ты найдешь сейчас документ, в котором есть такие сведения.
— Где я его найду?
— Это твоя задача, ты ее и решишь.
— А если я откажусь?
— Вставай, сейчас я тебе объясню, что будет в этом случае. Мы тихо выйдем и пойдем на корму. Если дернешься или крикнешь – сразу погибнешь. Понял?
На корме находилось двое бандитов и пять человек из экипажа — три моториста и два матроса. Они сидели в одних плавках на палубе, под дулами автоматов. Михаил сразу понял, что все они из самых кормовых кают. Как и Михаила, бандиты подняли их и вывели на корму. Судя по полной тишине, весь остальной экипаж спал. Тут же Михаил увидел, что за кормой, в паре сотен метров, шла большая моторная лодка. Звука двигателя не было слышно, но вполне ясно было, что он очень мощный, поскольку судно шло полным ходом.
Теперь все встало на свои места. Бандиты проникли на судно на ходу, подойдя с кормы. Забросив «кошки», поднялись на борт, не замеченные вахтой. Это позволили сделать тропики, кондиционер…
— Итак, ты хотел узнать, что будет, если ты откажешься указать нам расположение нужного нам груза? – спросил старший и, не дав Михаилу ответить на свой вопрос, кивнул бандитам, стоящим рядом с ним.
То, что произошло дальше, потрясло Михаила. Двое подошли к сидящим и подняли крайнего. Мгновенно, ударом в лицо опрокинув молодого моториста на спину, они взяли его за ноги, за руки и тут же выбросили за борт, в пенные буруны всклокоченной винтами воды. Он даже не крикнул.
— Надеюсь, теперь ты понял, что будет с остальными?
— Да.
— Во сколько тебя начнут искать?
— А сколько сейчас на ваших часах?
— Пятнадцать минут второго.
— Через полтора часа меня будут будить на вахту, — трясущимися от волнения губами ответил старпом, прикинув разницу местного временим с судовым.
— Значит, у тебя есть один час для того, чтобы найти план и показать его нам. Затем ты покажешь нам, как добраться до груза. Если через час этого не случится, все эти люди пойдут туда же, — бандит показал за корму, — а следом пойдет и остальной экипаж. И еще, предупреждаю – не вздумай поднять тревогу. В этом случае мы просто перестреляем всех, кого найдем. На твоих глазах. Последним – тебя, чтобы ты смог насладиться зрелищем. Все, иди. Мы ждем здесь.
Надежда на то, что он пойдет один и сумеет что-нибудь предпринять, умерла сразу – за ним неотступно следовал один из бандитов. Попытка заговорить закончилась ничем – тот жестом показал, что не понимает по-английски.
В каюте второго искать не было необходимости – грузовые документы лежали на обычном месте. Михаил сразу нашел подробный грузовой план. То, что было нужно бандитам, лежало в четвертом трюме. По коносаменту груз значился как медтехника. Ящики лежали в твиндеке, сверху.
— Сейчас ты и два моих человека идут и достают ящики. – сказал старший, — Я буду ждать здесь. Если все пройдет тихо, ты будешь жить. Понял?
— Да, — ответил Михаил.
Лаз в трюм находился в кормовой тамбучине. Открыли его и, спустившись, быстро нашли оба ящика. Они были не очень тяжелыми, длинной метра по полтора. К удивлению Михаила, ящики были выкрашены в серо-зеленый защитный цвет, как военный груз. Поднять их на палубу не составило труда.
На корме бандиты стали сверять номера, а Михаил увидел, что кроме них на палубе никого больше нет.
— Где наши люди?
— А мы их отпустили, — улыбаясь, ответил старший и что-то сказал другому бандиту. Тот, широко заулыбался, обнажив гнилые зубы, и энергично закивал головой.
— Правда? – спросил Михаил, уже не сомневаясь в том, что худшие его опасения оправдались.
— Конечно, — еще шире улыбаясь, ответил старший, и вдруг стал серьезным. Наставив на Михаила автомат, он сузил и без того узкие глаза и медленно спросил, — Ты мне не веришь? Думаешь, что я подлый обманщик, да?
— Нет, верю…
— Вот и хорошо, — открыто засмеялся он и заговорил на малайском. Остальные бандиты тоже засмеялись.
Ящики уже были спущены на подошедший к корме катер и бандиты стали спускаться по одному. Старший подошел к Михаилу.
— Давай прощаться, чиф! Надеюсь, никогда больше не увидимся.
Михаил не успел среагировать. Молниеносным ударом ноги в живот бандит заставил его согнуться пополам от неожиданности и боли. Удар в голову последовал немедленно…
……..
— Михаил Иванович, вы меня слышите? Ответьте! Как вы себя чувствуете?
Михаил понимал, что обращаются к нему, но никак не мог понять, что он должен делать… Голос все звал и звал его. Помаленьку, по капле стало возвращаться сознание и понимание того, что происходит.
— Погоди, он начинает приходить в себя. Дай ему отдохнуть чуток, — сказал другой голос. Михаил узнал голос капитана.
— Я слышу вас! – попытался закричать, но его не услыхали почему-то.
«Так я же не открывал рот, они и не могли меня услыхать!» — подумал Михаил и попробовал разомкнуть губы. Они не слушались. Попробовал еще раз, и его усилия не остались незамеченными.
— Ага! Молодец, Михаил Иванович! Давай, дорогой, приходи в себя! – бодро сказал капитан, — Болит что-нибудь?
— Нет, — сказал Михаил, и капитан, склонившийся почти к самому лицу, услыхал его шепот.
— Замечательно! Что с ребятами, которые исчезли? Вы знаете о них что-нибудь?
— Знаю, — прошептал Михаил.
— Где они?
— Погибли.
— Как?!
— Бандиты. Они убили их.
— Бандиты?! Какие такие бандиты? Откуда?!
— С лодки.
— Нет, но это же бред! — сказал капитан кому-то, — Давайте его в лазарет отнесем, а там посмотрим, что делать дальше.
— Не бред, — с усилием зашептал Михаил, — они с лодки поднялись на корме. Подняли меня. Моряков еще раньше. Одного сразу за борт, чтобы я слушался. Остальных…
На этом Михаил снова потерял сознание.
Очнулся с полным ощущением ясности в мыслях. Все случившееся собралось в единую линию. Он вспомнил все. Попытался встать, но сразу отказался от этой мысли – потолок и стены поплыли, вызвав легкую тошноту. Полежав немного, хотел снова поднять голову, но услыхал, как щелкнул замок в двери.
— Ага, проснулся? – спросил вошедший. Это был второй.
— Проснулся.
— Говорить можешь?
— Могу.
— Тогда звоню мастеру. Готовься к подробному допросу. Радист сказал, что ему такой вопросник для беседы с тобой прислали, что мама не горюй! А сейчас чаек и кашу есть будешь! Поваришка прислала и сказала, что особую сварила. Если не оценишь, не съешь – она не знает, что сделает с тобой!
Разговор с капитаном продолжался не менее двух часов. Пару раз пришлось отдыхать из-за сильной головной боли.
— Я все понял. Отдыхайте, — сказал капитан, когда Михаил закончил рассказ и ответы на многочисленные вопросы.
К вечеру встали на якорь. Вскоре в лазарет вошли капитан и с ним – трое мужчин. Двое из них в черной форме полицейских.
«Малайзия, — подумал Михаил, — значит, вернулись в Кланг или Пенанг».
Переводчик не понадобился — старший из полицейских неплохо говорил на английском. Михаил подробнейшим образом рассказал все, что помнил. Затем было множество вопросов. Особенно интересовало описание бандитов и их лодки. Его удивило, почему они не спрашивают, что было в ящиках. Он выждал момент и спросил, почему их это не интересует. Офицер несколько смутился, но тут же с улыбкой ответил, что им известно все о содержимом ящиков, а также есть понимание того, зачем оно понадобилось бандитам.
Постепенно, от часа к часу, к Михаилу приходило осознание того, что произошло. Ящики не волновали. Тяжким грузом висела смерть моряков, погибших ни за что, ни про что. Была ли его, Михаила, вина в том, что это случилось? Ответа на этот вопрос не было. С одной стороны, он ничего не мог сделать для их спасения, а с другой… Внутренний голос говорил: «А вдруг? Может быть, нужно было поставить бандитам какое-то условие? Но какое?»
Эти мысли не давали спать ночью, не отпускали они и днем. Вахта за вахтой, сутки за сутками, все тяжелее и тяжелее становилась эта ноша. Михаил не знал, куда от нее деться.
На очередной стоянке решил напиться. Не помогло. Стало еще хуже. Мало того, стал сильно беспокоить зуд по всему телу. Сначала помогал горячий душ. Он подолгу тер себя жесткой мочалкой, смывая это новое ощущение, а потом это перестало давать облегчение.
Михаил понимал, что все это происходит от переживаний, и стал усиленно принимать успокаивающие в надежде, что с успокоением все пройдет.
За две недели до прихода во Владивосток ничто не прошло. Всё только ухудшилось, и теперь Михаил ясно понимал, что все гораздо серьезнее, чем он предполагал. Немного успокаивала мысль о том, что с приходом он спишется в отпуск и сможет вплотную заняться лечением.
По приходу, он успел только съездить домой к родителям и встретиться с сыном. На следующее утро его взяли в оборот. Несколько дней допрашивали разные люди. Раз за разом повторял он свой рассказ, и вскоре понял, что еще немного, и что-то случится. В нем зрел серьезный нервный срыв. Михаил сказал об этом на очередном допросе, и молодой, улыбчатый кагебешник сказал, что доложит об этом своему начальству.
К удивлению Михаила, от него отстали. Перед самым отходом, на судно пришел старпом, которому Михаил и сдал дела.
Непривычно свободный, утром Михаил пил чай с вкуснейшими, только что нажаренными мамой оладушками и размышлял. С женой, теперь уже бывшей, все было ясно. Оставалось только оформить то, что давно уже стало фактом, да пойти к врачам. Этого Михаил и страшился, внутренне уже не сомневаясь в том, что диагноз будет неутешительным. Именно поэтому он и решил заняться разводом, чтобы потом полностью сосредоточиться на лечении.
С разводом все оказалось просто – подал заявление, и через месяц должен был состояться суд. С болезнью все оказалось гораздо хуже. Врачи давали мази, которыми Михаил стал мазаться, но ни одна из них не действовала – ничто не менялось, болезнь постоянно прогрессировала.
Наташе ничего не сообщал. И вообще, он старался гнать от себя мысли о ней. Что он мог ей предложить? Отвратительное даже самому себе тело?
Большие участки уже покрылись постоянно зудящими и ноющими красными пятнами с пузырьками, которые лопались и сочились. В некоторых местах возникали нагноения. И все это отчаянно чесалось и болело. Даже спать теперь удавалось только урывками и только благодаря снотворным.
Михаил больше не ждал чуда от каждого нового человека в белом халате. Время от времени ему выписывали какие-то направления. Он ехал куда-то, там его в сотый, наверное, раз осматривали, брали анализы, делали уколы, а через несколько дней, отводя взгляды, вручали очередную мазь и рассказывали, как ею пользоваться. В глазах врачей он видел одно и то же – тоску и неверие в то, что очередная мазь хоть чем-то поможет. С каждым разом эти мази становились все страшнее на вид и отвратительнее на запах, но все они при этом оставались одинаково бесполезными. Мелькнула среди них и такая, что на какое-то время снимала страшный зуд, но это маленькое счастье очень быстро закончилось тем, что на тех местах, куда Михаил наносил эту мазь, начинался еще худший, бурный процесс развития язв.
Когда Михаил понял, что все предпринимаемые врачами варианты лечения бесполезны, он решил, что должен что-то делать.
«Если я не могу избавиться от этой болячки, то должен сделать так, чтобы облегчить жизнь родным людям. Для этого, — рассуждал про себя Михаил, — нужно свести к минимуму контакты. Добиться этого можно только одним путем – жить отдельно».
Поняв это, Михаил вечером, после ужина, объявил о своем решении родителям. Мама заплакала, но вскоре успокоилась, вытребовав у Михаила согласие на то, что у нее будет свой комплект ключей, а приезжать к нему будет, когда захочет и оставаться столько времени, сколько понадобится для того, чтобы приготовить что-нибудь, накормить его и прибраться.
— Мама, ведь ты же знаешь, — уговаривал ее Михаил, — что я прекрасно готовлю, и голодная смерть мне не грозит, а уж убраться – тем более, могу сам!
— Знаешь, сынок, уж если мой сын оказался в таком положении и один, без жены, то кто как не мы, твои родители, должны помогать тебе? Так что, Мишенька, я буду выполнять свои материнские обязанности так, как считаю это нужным, и ты, дорогой мой сыночек, в этом мне не советчик. Согласен?
— Все, все! Сдаюсь! Ты, мама, любого уговоришь!
Отец все это время сидел, насупившись и время от времени кивая головой, но, когда они остались наедине с Михаилом, сказал, что понимает его. Они молча пожали друг другу руки. Вопрос был решен.
Через неделю Михаил переехал в маленькую, уютную однокомнатную квартирку в двух автобусных остановках от родителей. Квартира сразу понравилась Михаилу — очень уютная, чистая, светлая. В комнате из мебели – только диван, стол с тремя стульями и небольшой шкаф.
Михаил сказал, что сам заплатит за квартиру на полгода вперед, но родители категорически восстали против этого.
— Тебе и без этого предстоят большие траты на лечение, — сказал отец, — так позволь уж нам решить этот вопрос.
Так и решился квартирный вопрос. Михаил остался наедине с самим собой и отвратительной, доставляющей мучения, болезнью.
Безысходность ситуации и полная уверенность в бессилии врачей все глубже и глубже погружала Михаила в депрессию. На фоне ее, о Наташе он почти перестал думать. Да и смысла не было думать о ней в такой ситуации, вскоре решил для себя Михаил и сделал вывод – он должен вычеркнуть ее из своей жизни. Так будет лучше и для нее, и для него.
Приняв такое решение, Михаил остановился, замер и застыл душой в своем горестном состоянии.
***
Шло время. Наташа продолжала работать в баре. Дела шли прекрасно. Время от времени, от Михаила приходили письма, полные нежности и тоски по ней. Наташа радовалась каждому слову, но не отвечала, как и обещала Михаилу. Постепенно приблизился отпуск, и с очередной заменой Наташа списалась с судна. Надолго, на четыре месяца. Замена происходила в Одессе, недалеко от дома. До чего же здорово было вновь оказаться дома, на родных перинах! Все было мило, все радовало, кроме одного – появлений бывшего мужа. Однако даже это не могло испортить того праздника, который она ощущала.
Ложась спать, Наташа каждый раз вспоминала все, что относилось к Михаилу, стараясь не упустить ничего, но время делало свою работу, и воспоминания постепенно теряли очертания, становились менее резкими и цветными. Даже о том, что произошло в ту ночь.
Не было ей покоя в последнее время. Вот, уже месяц, как не было ни одного письма. Наташа оставила свой адрес на судне, чтоб письма для нее пересылали, значит писем просто не было.
Однако Наташа по-прежнему чувствовала, что не может все это кончиться ничем. Уверенность, пусть даже не подкрепленная ничем, росла по мере приближения окончания отпуска. Чем ближе было возвращение во Владивосток, тем больше охватывало ее волнение от мысли, что он тоже должен быть в отпуске. Он писал об этом в том, последнем письме, пришедшем из Сингапура.
Оставив вещи в камере хранения, Наташа сразу пошла в Отдел кадров. Поговорив со своим инспектором, направилась в группу штурманов.
— Чего тебе, милая?
— Здравствуйте, меня зовут Наталья. Мне бы узнать, где сейчас Михаил. Старпом.
— Какой такой Михаил, да еще и старпом? И кто вы такая будете, что спрашиваете это и считаете, что имеете на это право?
— Я работаю на «Федоре Шаляпине», и я люблю его
— Поздравляю! Очень неожиданная ситуация для такого судна, не правда ли? А он как к этому относится? Он-то знает об этом?
— Тоже любит.
— Ага, я так и понял. Так любит, что ни адреса, ни телефона не дал? И все же, кто он такой? Фамилию хоть знаете?
— Знаю, конечно.
— А это ничего, что у него жена, ребенок? – спросил инспектор, услыхав фамилию
— Я знаю об этом. Он сейчас разводится.
— Понятно… Это знаете, а адрес и телефон не знаете…
— Да, не знаю.
— Извините меня, Наталья, э…
— Александровна, — подсказала Наташа,
— Так вот, Александровна, что я вам скажу, — не глядя ей в глаза, продолжил инспектор, — не имею я таких прав, чтобы дать вам его телефон и адрес. Да и тем более не дам их, что не до выяснений отношений с вами ему, пока он в таком состоянии.
— Состоянии?! Каком состоянии? Что с ним? Вы обязаны сказать мне это!
— Надо же, заставила-таки сболтнуть лишнего! – с досадой буркнул инспектор, — Болен он. Это все, что я могу сказать. И пожалуйста, уходите. Вы мне мешаете работать. Видите, сколько людей за дверью? Все они ждут, когда я закончу этот пустой разговор с вами.
— Вот так вот, поговорили, — медленно сказала Наташа.
— Да милая, такие вот дела. Невеселые дела…
— Я все узнаю сама!
— Вот и ладно, вот и правильно, милая, узнай сама! И удачи тебе, Наталья Александровна! – с неожиданно доброй, как на миг показалось Наташе, улыбкой сказал инспектор.
Отдел кадров серьезной судоходной компании – это большой, когда-то кем-то разворошенный улей. Однако при кажущемся хаотическом движении людей, все в нем организовано и четко определено. Каждый знает, что и как ему делать, куда и зачем идти. Вот и Наташа, делая свои дела, попутно искала те ниточки, которые обязательно должны были привести ее к людям, которые знали о Михаиле то, что было нужно ей.
На удивление, такие ниточки отыскались довольно быстро. Один из присутствовавших в кабинете мужчин, вышел вслед за Наташей и окликнул ее.
— Я все слыхал. Так получилось, что я знаком с Михаилом и его историей. Посмотрев на вас, я захотел вам помочь. Тем более, что я не связан никакими обязательствами и запретами. Идемте, сядем на лавочку, и я расскажу вам то, что сам знаю.
Вскоре Наташа знала, что случилось с Мишей и держала в руке заветный клочок бумаги с адресом его родителей. Наташа была уверена – именно к ним она должна обратиться. Она не сомневалась, что ее поймут. Да, именно так она думала, очень надеясь на то, что Михаил уже развелся.
«А если нет? — в который уже раз спрашивала она себя, — Если он помирился с женой, а тут приходит чужая женщина и…»
Дальше Наташа не хотела думать. Все, что она хотела сделать, было слишком тяжело, однако другого пути, другого шанса узнать хоть что-то о Михаиле у нее не было. Итак, решение было принято – сегодня же она пойдет к родителям Михаила.
«Если он там – хорошо, — рассуждала она про себя, — а если нет – она, во что бы то ни стало, узнает, где он. Будь что будет, другого пути у нее нет».
Так Наташа решила и пошла за вещами, чтобы перенести их в «Бичхолл» – гостиницу при отделе кадров пароходства. Устроившись, она подумала и решила съездить сначала к Петровне, проведать ее, а решив, пошла по магазинам – не с пустыми же руками ехать туда, на Седанку! И вообще, кому еще, как не ей, она может рассказать про свою беду?
Встреча была очень трогательной. Петровна расплакалась от радости, да и Наташа, чувствуя наворачивающиеся слезы, понимала, что нет у нее никого ближе Петровны в этой части света.
— Вот, что я тебе скажу, Наташенька, — сказала Петровна, выслушав ее рассказ, — твоя беда большая, а и на нее какой-то ключик существует, только его найти нужно. Однако, милая, сначала определись, кто ты ему и кто он тебе.
— Кто он мне, Петровна, я хорошо знаю, а кто я ему… Нет, не знаю я этого. А ну, как прогонит он меня, не захочет встречаться? Да и вообще, зачем я ему нужна? Была бы нужна – не перестал бы писать.
— А ты не спеши за него думать. И вообще, никогда не думай за мужиков – всё неправда будет, не можем мы за них думать! Ты сказала, что он болен? А попробуй-ка, встань на его место. Ты бы хотела показаться в таком виде и с такой болячкой?
— Я? Нет! Да ни за что! — Наташа резко помотала головой.
— Вот, то-то и оно! Все узнай сначала, а тогда и решишь все для себя. Ты должна знать, что тяжелая болячка — это испортившийся характер, уныние, раздражение и даже злость. Наверняка ведь, все это в нем есть сейчас, если болезнь такая серьезная. А как же! Он же думает, рассуждает об этом. Потому и писать перестал.
— Это я понимаю и тоже думаю об этом.
— Думаешь… А как оно дальше-то будет? Надолго ли хватит у тебя, здоровой бабы, терпения да ласки для него? А ну, как надоест все и пропадет любовь? Повернешься и уйдешь? Крепко думай, девонька – не на месяц думаешь запрячься, а на жизнь! Может так статься, если тяжелая болезнь, что на всю жизнь останется это несчастье, всегда с ним будет.
— Я все понимаю, Петровна. Конечно, мне есть над чем думать, но сначала я должна увидеть его глаза. Тогда все и решу.
— Вот это правильно, так и делай. Как решишь чего – приезжай ко мне сразу, вместе и подумаем. Глядишь, чего и надумаем! Обещаешь?
— Да, обещаю. А сейчас, Петровна, я еду к его родителям и не знаю, что там ждет меня. Он там, надюсь, а если нет – от них все узнаю. Если не выгонят. А и выгонят – сама найду его, а там и решать буду.
— Ох, и трудно же тебе, девка… Ты уж держись, коли взялась!
— Держусь, Петровна…
***
Позвонив, Наташа замерла, ощущая нервную дрожь. Открыла дверь женщина лет пятидесяти с небольшим.
— Здравствуйте, вам кого? – спросила женщина.
— Здравствуйте, мне нужен Михаил.
— Михаил? А вы, простите, кто?
— Я его знакомая, — не выдержав проникающий в нее взгляд, опустила глаза Наташа.
— Проходите, пожалуйста, — отступив, пригласила мать Михаила. В том, что это была она, Наташа не сомневалась. Сходство было явным.
Разговаривали долго. Через час Мишина мама знала кое-что о Наташе, а Наташа – о том, что за болезнь у Миши. Одно Наташа поняла сразу – родители не знают, как она появилась, с чего началась. Михаил не рассказал им об этом.
— Еще час назад я совсем не знала вас, да и сейчас почти ничего о вас не знаю, но я почему-то верю вам, — сказала Мишина мама, прощаясь, — однако очень прошу подумать хорошенько, прежде чем сделать какой-то шаг. Сделать обратный будет гораздо сложнее и болезненнее как для вас, так и для Миши.
— Я уже подумала. Спасибо вам! — сказала Наташа, и в эту самую минуту поняла, что действительно готова принять на себя то, о чем страшно было даже думать. Осталось только увидеть все самой.
Через полтора часа Наташа с минуту постояла перед дверью, стараясь унять нервную дрожь, а затем решительно нажала на кнопку звонка.
Это был обычный день для Михаила, не хороший и не плохой. Он ничего не ждал от него. Да и чего ему было ждать? В дверь позвонили. Михаил удивился – мама приходила обычно на час позже.
Дверь открылась не сразу. Перед Наташей стоял Михаил. Очень худой, небритый, он был мало похож на того Михаила, которого она помнила. На лице его было не просто удивление, а изумление и даже потрясение тем, что он увидел ее.
— Зачем ты здесь? – спросил он глухим голосом. Глаза его потемнели и еще больше впали в окруженные синевой глазницы, – Что ты здесь делаешь? Кто дал тебе этот адрес?
— Это все, что тебя интересует? Ты прямо здесь будешь меня допрашивать или пригласишь войти?
— Хорошо, но на пять минут, не больше.
— Не больше? Почему?
— Потому, что нечего тебе здесь делать больше пяти минут.
— Хорошо, — сказала Наташа и вошла в комнату.
В квартире было очень душно. Пахло то ли карболкой, то ли чем-то подобным. Так обычно пахнет в больницах. На Михаиле были спортивные трико и футболка. То, что Наташа увидела, пока делала те несколько шагов, что отделяли их от прихожей, потрясло ее. Руки и шея его были покрыты красными, очень неприятными на вид пятнами. Наташе пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расплакаться от увиденного.
— Садись, — сказал он и сел напротив, глядя ей в глаза и явно изучая ее реакцию на увиденное. Наташе снова пришлось приложить немалое усилие, чтобы полностью отрешиться от этих пятен.
— Так ты хочешь знать, почему я здесь? – спросила Наташа.
— Да, хочу.
— Во-первых, я здесь потому, что ты перестал писать. Во-вторых, я узнала то, что должна была узнать от тебя, но узнала от твоих друзей. Настоящих друзей, можешь в этом не сомневаться. Они, в отличие от тебя, поверили в меня.
— Они не могли тебе сказать, где я, потому что никто не знает об этой квартире.
— А они и не знали. Они просто рассказали мне, как можно узнать, где ты.
— И как же? Об этом месте не знает ни одна живая душа, кроме родителей!
— Вот именно! Они и дали мне их адрес.
— Ты была у родителей?!
— Да, была, правда познакомилась пока только с твоей мамой. Очень приятная у тебя мама.
— Но они не могли тебе дать этот адрес! – прервал ее Михаил, — Они обещали, что никому…
— Твоя мама дала мне его, потому что поверила в то, что это нужно тебе.
— Нет, ты просто сумасшедшая… — Михаил встал и заходил по комнате.
— Я знаю.
— Что мама тебе сказала?
— Не стоит обсуждать то, о чем мы говорили. Главное – она поверила мне и объяснила многое. О том, что случилось с тобой в море, родители ничего не знают. Ты что, так и не рассказал им ничего?
— Еще не хватало, чтобы они об этом знали… Заболел и все.
— Я же все узнала, — не обращая внимания на слова Михаила, продолжала Наташа, — от твоих друзей. И ты знаешь, я пришла к одному выводу…
— Какому же?
— Я поняла, что ты просто выбросил меня. Вместо того, чтобы честно и прямо сказать, что случилось с тобой и дать мне шанс самой принять решение, ты принял его и за себя, и за меня — взял и вычеркнул меня из своей жизни. А ты уверен, что я бы приняла такое решение?
— А какое еще решение ты могла принять? Ты видишь вот это? – Михаил встал и поднял футболку. Весь живот его был покрыт отвратительными, вздувшимися пятнами.
— Да, Мишенька, — стараясь не отводить глаз, ответила Наташа, — мне очень и очень неприятно видеть это на тебе, но ведь я полюбила не только твой живот и руки, а всего тебя. Именно поэтому я и прошу тебя – определись, кто я для тебя, если я вообще что-то значу в твоей жизни. Просто потрахались и разбежались? Или что-то еще? Я хочу, чтобы ты мне это сам сказал. Четко и ясно.
— И тогда ты уйдешь?
— Конечно же, нет, не уйду я так просто, Мишенька. Услышав тебя, я захочу сама понять, что происходит и попытаться сделать что-то для тебя, а если пойму, что не смогу дать тебе ничего, да и ты и не захочешь от меня ничего… Только тогда я уйду. Сама уйду. Выгнать же меня у тебя уже не получится. Вот такие наши дела, Мишенька.
— Да уж… Дела, так дела…
Наташа вдруг уловила, что голос его стал чуточку мягче. Уже не было тех резких, категоричных нот.
— А ты, вообще-то, отдаешь себе отчет в том, что здесь происходит? – глядя ей в глаза, тихо спросил Михаил, — Ты понимаешь, что эта болезнь не лечится в принципе? Понимаешь ли ты, что так я и буду гнить до конца своего века, и никто на свете не сможет мне помочь? А знаешь ли ты, что конец моего века будет ох, как не скоро? Люди с этой болезнью живут долго, мучаясь сами и…
— Ладно, — Наташа резко прервала его речь, — хватит плакаться и пытаться меня разжалобить. Сейчас я уеду и вернусь завтра утром, с вещами. Надеюсь, ты достаточно умный мужчина, чтобы понять – я тебя найду и в Антарктиде. Это я говорю на случай, если ты вздумаешь бежать. А еще, я надеюсь, что ты сможешь потерпеть меня, пока в рейс не уйду. Как тебе мой план?
— Не знаю… Нужно ли это?
— Кому, мне или тебе?
Михаил не ответил, и только ниже опустил голову.
В этот момент раздался резкий звонок.
— Господи… Да кого же это еще принесло на мою голову? – в сердцах сказал Михаил и пошел открывать.
— Ага, меня первую принесло… — вдогонку сказала Наташа.
— Мишенька, сыночек, я должна тебе что-то срочно рассказать. Только ты, наверное, будешь ругаться! — Наташа узнала голос мамы Михаила, — Понимаешь, утром к нам неожиданно пришла…
Фраза повисла в воздухе, потому что она вошла в комнату и увидела Наташу.
— Так… Насколько я понимаю, мне уже нечего рассказывать. — сказала мама и поставила на стол большой пакет, — Я даже не знаю теперь, что мне делать…
— А давайте, я чуточку облегчу вашу задачу, — сказала Наташа, — только что, перед вашим приходом, я сказала Мише, что сейчас уеду, а утром вернусь с вещами.
— Да? И что же Мишенька ответил? –удивленно спросила женщина.
— Ничего я не ответил! – резко вмешался Михаил, — И вообще, я не понимаю, зачем она здесь!
— А ты знаешь, сыночек… Мы далеко не всегда знаем, зачем многие вещи происходят. Ты послушай меня, свою маму. Посмотри на нее! — она указала рукой на Наташу, — Видишь эту молодую женщину?
— Вижу.
— Красивая и умная. Не так ли? По крайней мере, мы с отцом, а я уже поговорила с ним по телефону, сделали именно такой вывод из моего общения с ней. И эта женщина искренне, от всего сердца хочет тебе помочь. И что? Ты ее оттолкнешь? Я не знаю, что меж вами было, но думаю, — не давая сыну опомниться, продолжала мать, — что вам было бы правильно разобраться во всем. Так вот, — останавливая жестом сына, пытавшегося вклиниться в ее монолог, — что я вам скажу, ребятки. Сейчас я ухожу, а через два дня, то есть в пятницу, мы ждем вас у себя. Должна же Наташа попробовать моей стряпни и познакомиться с отцом!
— Мама…
— Все, все! Больше никаких слов не нужно. Все уже сказано. Не сомневаюсь, вы тут разберетесь и без меня! — с этими словами она встала и, помахав рукой Наташе, быстро вышла.
Михаил молчал, а Наташа залилась смехом.
— Вот это у тебя мама! После такого разговора даже веселее жить стало!
— Ага… Зато мне теперь как с вами бороться?
— А зачем тебе бороться с нами? Мы разве не на твоей стороне? Ты что, не понял это до сих пор? Все, я пошла. Не скучай!
Наташа встала и шагнула к нему, но он остановил ее вытянутыми руками. Она резко отбросила их и прижалась к нему. Наташа не знала, как это у нее получилось, но она не испытывала ни малейшего чувства отторжения, неприязни. Это был он, и ей этого было достаточно. То, что происходило с его телом, ушло в сторону. Наташа с радостью поняла для себя, что лед сломлен, и она сумеет бороться с тем чуждым и страшным, что вторглось в их жизнь. А в том, что их жизни теперь соединятся, она уже не сомневалась.
Подняв глаза, она увидела изумленный взгляд Михаила, и глаза его как-то сразу наполнились слезами.
«Он все почувствовал и понял!» — радостно подумала Наташа и скорее инстинктивно, чем осознанно, поцеловала его в губы. Он не прижал ее к себе, но и не оттолкнул. И этого было немало!
— Веди себя прилично! Я скоро вернусь! – улыбаясь, Наташа помахала ему и закрыла за собой дверь.
Автобуса ждать не стала. Такси быстро довезло ее до Седанки. Петровна обрадовалась Наташе. За чаем Наташа рассказала все, что произошло только что.
— Да уж… Досталось бедненькому. А сегодняшние наши врачи что, разве они умеют такое лечить? Да что ты! Вот, помню, в детстве…- Петровна внезапно замерла, сделала круглые глаза и схватилась за сердце.
— Что такое, Петровна? Вам плохо? Может, скорую вызвать? – обеспокоенно спросила Наташа, — где у вас лекарство лежит?
— Ох, ты ж, Господи! – запричитала Петровна, — Дура я старая, Наташка, полная дура! Не скорую мне нужно, а поганую телегу, чтобы в дурдом или на свалку увезти!
— Что вы такое говорите?!
— Девочка моя хорошая, Наташенька, — быстро заговорила Петровна, и по щекам ее покатились дорожки слез, — да ведь я же знаю человека, который умеет лечит такие заразы! Меня мама водила к ней, когда в детстве у меня… Ну, да это не так важно. Правда, ей уже должно быть за восемьдесят, уж и не знаю, жива ли… Адреса не помню. Помню только сам дом. На Матросской он. Если не снесли – найду! Завтра же, с самого утра и поеду. Даст Бог — порадую тебя хорошим известием.
Потрясенная Наташа долго сидела молча и не знала – радоваться этому сообщению или погодить, дождаться завтрашнего вечера.
— А давайте, встретимся утром в городе и вместе поедем туда? — сказала Наташа.
— Хорошо, — ответила Петровна. Договорились. Встречай меня на виадуке к морскому вокзалу. Электричка приходит туда в половину девятого. Дальше сядем на трамвайчик и – вперед! И моли Бога, милая, чтобы она была жива, а дом не снесен!
— Буду на виадуке, обязательно буду молить, еще как буду, Петровна!
Дом нашли сразу. Старинный, из красного кирпича, он был скрыт от глаз новыми, большими «домами-крейсерами», как их называли в народе. Скрипучие деревянные лестницы привели их на второй этаж, к наверняка потерявшей счет годам своего существования двери, судя по ее виду. Постучали.
Открыла совсем молодая девушка.
— Здравствуйте, проходите, — приветливо улыбаясь, сказала она.
— А мы… — начала было Наташа, но девушка прервала ее.
— Да, да, я понимаю. Баба Таня сейчас выйдет, она на кухне. Присядьте. Меня зовут Светлана. На практике я у бабы Тани.
— На практике?
— Да. Я здесь, по соседству, живу. Мои родители уже уехали далеко отсюда, в Сибирь, а я не хочу пока уезжать. Мне нравится то, что баба Таня делает, как лечит людей и животных. Вот, захотела то же самое делать, и баба Таня разрешила рядом с ней быть. Я и в мединститут поэтому поступила, а в деканате мне разрешили здесь же и практику проходить! Скоро уже закончу учебу. А сейчас я хотела бы, чтобы вы анкету заполнили. Вы не против?
— Давай, Светочка, мы сначала вылечимся, а потом какие угодно анкеты заполним, хоть сотню! Хорошо?
— Хорошо.
Наташа огляделась. Очень маленькая квартирка была настолько бедна, что к ней вполне подходило слово «нищенская». Ничего лишнего, вся мебель – пара стульев, стол и ширма, делящая комнату.
«Скорее всего, — подумала Наташа, — там кровать.»
Вскоре открылась дверь, и оттуда вышла маленькая, сухонькая, слегка сгорбленная старушка.
— Здравствуйте! – удивительно молодым голосом сказала она, — Меня зовут Татьяна Степановна, но все бабой Таней кличут, вот и вы так зовите. Что вас привело ко мне?
Женщины поздоровались, и Петровна заговорила первой:
— Вы не помните меня, скорее всего. Я еще девочкой была, когда вы меня лечили.
— Ох, милая, да разве ж всех упомнить? И что, снова случилось что?
— Да нет, не со мной, а вот, с ней, с Наташенькой.
— Хорошо, — жестом баба Таня остановила Петровну, которая явно собиралась начать рассказ, и обратилась к Наташе, — и что же такое случилось, милая?
Долгой была история, а не больше пяти минут длился рассказ. Закончив, Наташа смотрела на бабу Таню с такой надеждой, что та улыбнулась.
— А ты ему кто будешь? – спросила она.
— Я? — от неожиданности Наташа замялась, — Наверное… подруга.
— Понимаю, — сказала баба Таня.
— Вы его вылечите? – тихо спросила Наташа.
— А ты приведи его ко мне, милая, посмотрю его. Глядишь, может так случиться, что и сумею я помочь вам в этой беде, вылечу его, а коли пойму, что не смогу – сразу скажу.
— Когда привести?
— А хоть сейчас приводи, я никуда не уйду.
— Тогда я еду за ним?
— Езжай, милая.
Когда они вышли на улицу, Петровна остановилась.
— Наташенька, девочка, ты уж лови такси и продолжай сама, а я потихоньку, на трамвайчик и на электричку.
— Петровна…
— Давай, давай, милая! Нечего мне мешаться у тебя под ногами. Я свое дело сделала, теперь ты свое делай. Главное – приезжай и рассказывай, что и как будет, хорошо?
— Хорошо, Петровна! – Наташа обняла женщину и поцеловала ее в щеку, — Обязательно приеду и расскажу!
Через два часа они с Михаилом поднялись по той же лестнице.
— Ты выйди, девонька, а я тут сама с молодым человеком поговорю, — сказала баба Таня.
Примерно через полчаса Михаил вышел из дома.
— Что она сказала? – с нетерпением спросила Наташа.
— Ничего. Осмотрела да общупала всего, с ног до головы. Сказала тебя позвать. Ты иди, а я здесь покурю.
Наташа взлетела по лестнице.
— Что, баба Таня?
— А все хорошо, милая, возьмусь я за него. Попробую полечить. Бог даст – получится. А ты возьми там, на столе, бумажку и карандаш. Садись и пиши, что принести нужно.
— И когда все это принести? – записав, спросила Наташа.
— А завтра утречком и приноси. Как принесешь – я при тебе мазь и сварю.
— А Мише тоже нужно приехать?
— Нет, ему не нужно. Я расскажу, как мазать, и ты сама все делать будешь.
На следующий день, уже в восемь утра, Наташа вошла к бабе Тане.
— Да… — ворчала баба Таня, выкладывая пузырьки и порошки из аптеки, да большой кусок сливочного масла в пакете, — И что с маслом-то стало?! Раньше вдвое меньше шло, а сейчас какая-то вода, пена из него идет… И что в него кладут?
Шаркая тапками по полу, баба Таня начала делать свое дело. Наташа быстро привыкла к ужасному, идущему из кухоньки тошнотворному запаху, пересела поближе к кухонной двери и вскоре совсем перестала обращать внимание и забыла о нем, поскольку баба Таня не молчала.
Без каких-либо вступлений, она просто начала рассказывать о своей жизни. Наташа слушала ее, стараясь не пропустить ничего. То, что она узнавала, было настолько удивительным и трагичным, что временами ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Баба Таня же рассказывала все спокойным, как бы отстраненным от смысла своего рассказа, голосом, как будто книгу о чьей-то жизни вслух читала. Наташа и не заметила, как прошло два часа.
— Все, Наташенька, готова мазь для милого дружка твоего! – с этими словами баба Таня вышла из кухоньки, держа в руках литровую банку с полиэтиленовой крышкой, наполненную бледно-желтой мазью, — сильную мазь сварила, особую.
— Ох, какая же жизнь тяжелая у вас, – сказала Наташа, — как только ни испытывала!
— Да, девочка, повидала я всякого в жизни. Однако знаешь, что я тебе скажу? Много в ней было горького, но было же и сладкое. И на холод испытывала меня жизнь, и на жару. И несу я ее так, как мне совесть моя подсказывает, как Господь всем нам велит нести свои испытания — с достоинством и без роптаний. Ну, да ты еще молодая, а позже все поймешь.
-Да нет, Татьяна Степановна, я хоть и молодая, но успела уже кое-что попробовать. Вот, и к вам пришла не случайно, наверное.
— Конечно же, не случайно. Это Господь тебя, милая, проверял и испытание такое дал — бороться за свое счастье. Вот ты и борешься за него, суженого своего. А уж как поверил Господь в тебя – дорожку указал ко мне, и я свой долг исполню как следует, раз мне такое доверие оказано. Что смогу – все сделаю. Ну, а коли не получится — бейся дальше! Вот такие мои слова тебе будут. И Всевышний тебе в помощь!
— Теперь я уж и не сомневаюсь, что конец в этой истории будет хороший.
— Да какой конец? Это когда война, да похоронка — тогда конец, но и после нее жизнь есть у тех, кто живой и помнит тех, кто не вернулся. Так что, не тебе говорить о конце! У вас же только самое начало пути! Вот, и иди по нему, неси то, чему уже научилась, себе и суженому своему счастье добывай, не отступай перед препятствиями и не поддавайся унынию. Себя уважай, но и тех, кто рядом — не обижай. Где нужно – стань твердой, а в иное время старайся быть мягкой, ибо твердость без нужды – это гордыня, тяжкий грех! Все, девонька, иди! Как мазать, я тебе рассказала. – с этими словами она подала Наташе банку.
— Спасибо вам, баба Таня, огромное! – принимая теплую еще банку, с чувством сказала Наташа.
— Не благодари! Как закончится мазь, а закончить ее нужно всю, независимо от того, зажило или нет, так и конец лечению. Не поможет мазь – приди, и я стану думать, что еще можно сделать. Глядишь, что-нибудь и придумаю. А уж если поможет, то смотри сама – можешь прийти и рассказать, но можешь и не приходить, я все пойму и порадуюсь за вас.
— Что-то Светлану не видно? Она насчет анкет говорила что-то.
— По делам своим пошла куда-то. Потом, если захочешь – приедешь, да и заполнишь ее бумажки. Хорошая девочка, умная. Своих-то нет у меня, а эта сызмальства прибилась. Подружки во дворе, с куклами, а эта сюда бежит. И все-то ей интересно, все-то знать хочется, да и с людьми умеет хорошо ладить. Родители ее ругались сначала, были против того, чтобы ребенок мазью дышал, а потом успокоились. Поняли, наверное, что-то. Так и появилась у меня помощница. Божий промысел это, Наташенька. Видать, это Он позаботился, прислал ее мне.
— Ей и передадите рецепт?
— Так я уже и передала – умеет она мазь варить, а разбираться в болезнях ее в институте учат. А кому мне еще передавать? Больше ведь и некому. С собой не унесешь, а своих-то деток Господь не дал. А теперь иди, милая, с Богом! Там уже и люди пришли, дожидаются.
И действительно, во дворе стояли две женщины. Одна с котом в клетке, а другая – с маленькой собачонкой на руках. Они молча смотрели на Наташу. В глазах их был молчаливый вопрос: «Ну как?»
Наташа улыбнулась им и, получив в ответ две улыбки, быстро пошла туда, где можно было поймать такси.
Лечение шло так, как об этом и говорила баба Таня. Первая неделя прошла без каких-либо изменений на теле Михаила. Наташа была в отчаянии. Михаил старался крепиться, но порой срывался и становился несносным – требовал прекратить бесполезные процедуры, да и вообще, говорил, что Наташе пора уже в рейс и ни к чему ей возиться с ним.
Временами Наташе стало казаться, что он в чем-то прав, и нужно снова ехать к бабе Тане, но удерживало ее только то, что она наказывала использовать всю мазь, прежде чем идти к ней. Петровна, к которой Наташа ездила пару раз, успокаивала ее как могла, но…
На девятый день Наташа с изумлением увидела, что цвет пятен изменился, и часть их стала высыхать. Новых волдырей не было видно. Это была такая огромная радость, что она громко закричала. Михаил вздрогнул и как-то сжался, видимо ожидая чего-то ужасного.
— Что там? — ломающимся от ужаса голосом спросил он.
— Что?! Да то, Мишенька, дорогой ты мой, что мазь работает!
— Почему ты так решила?
— Сейчас и ты так решишь!
С этими словами она выхватила зеркальце из своей сумочки и, схватив Михаила за руку, подвела его к шкафу с большим зеркалом. Михаил долго смотрел на спину через зеркальце, и, повернувшись, увидел полные слез Наташины глаза.
— Кто ты? Волшебница? Колдунья?
— Я – Наташа. Тебе этого мало?
— Мне этого абсолютно достаточно! Просто хочу понять, с кем имею дело, — засмеялся Михаил.
— А ты этого так и не понял до сих пор?
— Да вот, постепенно начинаю понимать!
С того утра и начался бурный процесс выздоровления. С каждым днем появлялись все новые и новые свидетельства этому. Еще через неделю кожа очистилась. Остались лишь розовые пятна новой кожи. Мази осталось еще на пару дней.
Наташа летала на волнах эйфории, счастливая настолько, что больше уже и не может быть, считала она.
Когда Михаил полностью выздоровел, и кожа очистилась, он сделал то, о чем мечтал – поехал в больницу, где его пытались лечить, и в которой он не был уже три недели. Сказать, что его не ждали – не будет точным определением. Его явно не хотели видеть иначе, чем живой экспонат, пособие по неизлечимой кожной болезни.
— Что-то вы у нас давно не были, — пряча глаза, сказал лечащий врач.
— Да вот, необходимости не было, — ответил Михаил.
— Что так? Совсем перестали верить в свое излечение? – тусклым голосом, по-прежнему глядя в пол, спросил врач.
— Да нет, в это-то я поверил! Перестал верить в нашу медицину в этой части– это точно.
— И что взамен, получше нашей медицины, нашлось? – с сарказмом в голосе спросил врач.
— Нашлось.
— И на это можно посмотреть?
— Конечно, — ответил Михаил и прошел за ширму.
Сказать, что врач был изумлен – ничего не сказать! Он был потрясен. Забыв обо всем, он осматривал и так, и с помощью лупы, трогал кончиками пальцев розоватого оттенка участки молодой, здоровой кожи и цокал языком.
— Послушайте… Я уже столько лет работаю с кожными болезнями… Всякое повидал, но такое вижу впервые! Как вам это удалось? Кто вас вылечил?
— Жена, — ответил Михаил.
— Жена? Она врач?
— Да нет. Она сумела найти тех, кто может лечить. Тем и вылечила.
— Но это же невозможно! Эта болезнь, причем в такой стадии, не лечится! В любом медицинском справочнике…
— Возможно! Но вы же сами, своими глазами видите это, доктор, — одеваясь, ответил Михаил.
Когда он стал собираться выходить на работу и прошел медицинскую комиссию, Наташа тоже поехала в отдел кадров, где ей сказали, что формируется команда для посылки через месяц в Японию, куда придет ее судно, и предложили войти в нее.
Посоветовавшись с Михаилом, решили сначала съездить к бабе Тане, а потом уже решать, как быть и что делать.
Когда приехали и постучали в дверь, никто не ответил. Постучали настойчивее. Открылась соседняя дверь, и из нее выглянула пожилая женщина.
— А вы напрасно стучите, там никого нет, — сказала она.
— Как нет? А где баба Таня? Пошла куда-нибудь?
— Все, нет уже нашей бабы Тани. Неделя уж, как схоронили ее. Заснула вечером и не проснулась утром, дай ей Бог покоя на том свете.
— А где девочка, что помогала ей? — опомнившись от потрясения, спросила Наташа.
— Светочка, что ли? А улетела она вчера. Куда-то в Сибирь, к родителям. Да и перевелась она в мединститут там же, в том же городе.
— А адрес свой оставила?
— Нет, не оставила, насколько я знаю. Да и кому? Кроме бабы Тани она никого здесь и не знала.
На том все и закончилось. Наташа с Михаилом зашли в церковь. Не умея молиться, молча постояли перед иконами и поставили свечи за бабу Таню. Им очень хотелось, чтобы все, что они думали и чувствовали в отношении этого человека, отозвалось ей там, где она теперь оказалась, если там, за тем порогом, что-то есть.
«Дай ей, Боже, того, что она заслужила всей свой жизнью! — мысленно просила Наташа, и слезы катились по ее щекам.
Взявшись за руки, они вышли из храма. Яркое солнце и синее небо вызвали такой прилив радости и любви, что они, не сговариваясь, повернулись друг к другу и обнялись.
— Вот и хорошо, детки! – услыхали они мужской голос. Обернувшись, увидели пожилого священника на крыльце у двери, из которой вышли, — С любовью вышли из храма, знать принял Господь от вас то, о чем просили! А вы венчаные?
— Нет, батюшка, — сказал Михаил, — мы и не женаты еще.
— Вот и славно, значит все у вас впереди! Буду ждать вас в храме. Обвенчаю, как положено! Придете?
— Конечно! – в один голос ответили Михаил и Наташа и засмеялись.
— Спаси вас Господь! – сказал батюшка и перекрестил ребят.
Через несколько дней случилось странное, очень встревожившее Наташу. Утром она ощутила сильный приступ тошноты. В течение недели приступы эти стали повторяться все чаще. А еще – стали раздражать обычные запахи. Все это очень сильно испугало ее, и Наташа думала уже пойти в поликлинику, однако Петровна, которой Наташа пожаловалась во время очередной их встречи, долго смотрела в глаза Наташе, а потом широко улыбнулась и перекрестила ее.
— Ну, девка… Все, приплыла! Закрывай свои моря!
— Это почему? – встревоженно спросила Наташа.
— Почему, почему… Видать, Господь и о тебе позаботился. Приплыла уже ты туда, куда и хотела! Похоже, беременная ты, Наташка!
— Господи, Петровна! Ты чего?! Мне же врачи давным-давно сказали, что не смогу я забеременеть, не будет у меня детей! Да и сама я сколько обследовалась…
— Да много они понимают, твои врачи! Они же не боги! А дело это – Божье! Как он решит, так и будет. Вот, он рассудил, что ты прошла свое первое испытание и наградил за это!
— Мамочки… Почему первое? – переспросила Наташа.
— А как же иначе? Много их еще будет, испытаний-то. Больших и малых. И битвы будут, и шторма.
— Битвы? С кем?
— А сама с собой и будешь биться, гордыню свою усмирять, девонька! А уж она есть в тебе, Наташенька, поверь мне! Дите-то покажешь мне?
— Петровна! – засмеялась Наташа, — Кто бы нас послушал, что несем!
— А что такого в нашем разговоре? Самый, что ни на есть, нормальный бабий разговор. Ты как, сегодня же обрадуешь суженого?
— Да нет, думаю подождать нужно…
— А чего ждать-то еще?! Когда пузо на нос полезет? Тогда расписываться пойдете?
— Вот, вы о чем…
— А о чем же еще-то? Ты ему объяви –сподобил, мол, Господь — радостью наградить решил после всех передряг. Михаил вместе с тобой порадуется и поймет – пора действовать, потому как откладывать-то нечего, да и некуда
Эпилог
И вот теперь, когда все беды последних месяцев были уже позади, они остановились у той черты, когда нужно было принимать решение. У летчиков это называется «точкой невозврата». Наши герои шли к этому, они боролись за это, и они должны были принять решение. А собственно, почему должны? Кто их заставлял или какие существовали между ними обязательства? Никаких, однако ни у него, ни у нее не было сомнений. У нее – изначально, а у него — после излечения от страшной болезни. Они оба были готовы к тому, чтобы объединить свои пути и идти вместе дальше по жизни. Будет ли этот путь легким? Трудно сказать. Вернее, положа руку на сердце, можно с уверенностью сказать – нет, не будет их совместный путь легким.
Во-первых, на пути ляжет нелегкий груз прошлого, который есть и у него, и у нее. Самым первым испытанием для них станет задача – отринуть тот тяжелый опыт, справиться с тем, что запомнило сознание, не дать себе перенести хоть часть того горького опыта на новые отношения. Как сделать так, чтобы эмоции, чувства, настроения тех лет, что мешали жить тогда, не проецировались на новую любовь, новую жизнь. Наши герои пока еще только догадывались, что сделать это будет не так просто.
«И пойдут они рука об руку, и станут жить счастливо, пока смерть не разлучит их…» Конечно же, пойдут и станут, однако жизненное море известно как самое бурное и коварное море, кишащее акулами, рифами, скалами и мелями, а еще –пиратами и русалками разных мастей. И означает это, что будет все — и шторма, и мертвые штили в их жизни, да еще не факт, что шторма страшнее штилей.
Во время жизненных штормов они будут вместе бороться с ситуациями, преодолевать их, а во время мертвого штиля, когда после жестокого шторма и быстрого бега вперед, паруса обвиснут, и покажется вдруг, что весь мир умер, застыл, и ничего с этим нельзя поделать, как быть? Как жить при полном покое, затишье и даже кажущемся удушающем застое? Смогут ли наши герои сохранить огонь в душах, не сломаться, не остыть и не потерять веру в свою любовь? Когда один из них сломается, сможет ли другой вдохнуть в него свою любовь и оживить его?
Да, оба они – сильные личности, но именно в этом и заложена основа для таких бурь и штилей в их совместной жизни. Если бы они были разными, то все было бы проще – один правит, а второй спокойно гребет веслами. Здесь же в нашем случае, оба настолько сильны, что готовы править. Однако в этой одинаковой силе, как зачастую и бывает в жизни, заложено и спасение. Каждый из них сумеет обойти все преграды, подводные камни и мели, поддерживая друга, помогая и удерживая от неправильных решений. Но два рулевых на двоих в одной лодке – путь в никуда, и перед ними встанет главный вопрос – кто будет грести? И эту нелегкую проблему они должны будут разрешить. И, веря в их любовь, стоит ли сомневаться, что справятся они и с этим?
И вот, стоят они перед этой лодкой. Садиться в нее или нет? Однако оставим их, дадим им выстраданное право – самими принять верное решение. Будет их путь прямым или не очень, легким или трудным – пусть они сами выбирают это для себя.
А мы, свидетели того, как пришли наши герои к этой черте, будем болеть за них, радоваться, переживать и огорчаться, мысленно ведя тем путем, какой сами им пожелаем. И конечно же, прощаясь, пожелаем им, чтобы путь этот стал путем любви, а еще — чтобы был он по возможности спокойным и не слишком тяжким. Стойкости и мудрости им в преодолении всех невзгод и трудностей, но главное – любви, а иначе зачем всё это?
Пожелаем этого же и себе, потому что каждый из нас — тоже герой, но не этого, а своего романа, со своими радостями и горестями, победами и отступлениями.