Васька сидел за столом, когда Володя открыл дверь в комнату №14, придя с работы.
— Привет, покойничек! – улыбнулся он своей ослепительной улыбкой
— Здравствуй. Ты надолго? Вернулся или как?
— Никак соскучился? Аль, жизнь трудна без меня?
— Да как сказать… Живу помаленьку!
— Ага, наслышан. Точно, что помаленьку. Изида, она сука еще та! И не надоело тебе с ней вошкаться?
— Да есть немного, но что я могу сделать? Куда пойду без документов?Ладно, Вован, я к тебе по делу. Не буду тянуть. Ты меня не сдал, когда люди Анвара приходили, а Васька добро помнит! У нас друган надолго загремел по случаю, место его свободно. Работа не пыльная, бабки хорошие. Как смотришь на это?Интересно.
— А что за работа?
— Работа простая. На промысел с нами пойдешь. На краба.
— Думаешь, смогу? Ни тяжелое поднять, ни еще чего…
— Я смог, почему ты не сможешь? На руле стоять научишься, другие дела есть, где на пузо тяжести тянуть не нужно. Так как, идем?
— А документы? Кроме справки, у меня ничего нет.
— И не надо. Там, в море, никому твои документы не нужны.
— Я могу подумать?
— Можешь. Сейчас к Тоньке нырну, а через пару часиков загляну. Будь готов – сразу и рванем. Утром в море выходим.
— Понял. Буду думать.
Собственно, думать-то было нечего. Ни единой душе не нужен, имущества никакого, денег – только на пирожки. Никому не должен, да и ему, тем более, никто не должен. Что он терял? Ничего. С этой мыслью Владимир незаметно задремал.
— Подъем!- разбудил его рёв Васьки, — Не спи, замерзнешь! Все, все, кончай ночевать! Вставай, Вовчик! Погнали, быстро! Тонька, шалава такая, совсем меня загнала — чуть не проспал! Ходу, ходу, Вован!
Оглушенный натиском, шатаясь спросонья в разные стороны, Владимир спотыкался, еле успевая за Васькой. Шли долго. Черные бараки, захламленные дворы с полуразвалившимися сараями, лохматые псы, рычащие и лениво лающие на них из-за заборов… Все это было убогим, чужим и не дававшим ни малейшей пищи для возникновения хоть каких-нибудь воспоминаний.
Длинный деревянный пирс скрипел досками под ногами. С одной стороны, у самого его основания, стоял старый плашкоут . Это название ржавой баржи с мятыми-перемятыми бортами само собой всплыло в голове. Откуда он его знал? С другой стороны, в самом конце пирса стояло рыболовное судно — довольно большой сейнер-траулер со спуском-слипом для трала на корме и мощными траловыми лебедками на палубе. Цвета у траулера почти не было – все покрывал толстый слой ржавчины, свисающей лопухами. Множество глубоких царапин на борту говорили о швартовках к другим судам в море. Названия также не было. Номер под крылом ходового мостика, на надстройке, просматривался, но среди ржавых пятен трудно читался даже вблизи. Васька перешел на борт судна по шаткой сходне , переброшенной с пирса на пустынную деревянную палубу.
— Жди меня здесь, — сказал Владимиру и исчез в надстройке.
Минут через десять он вышел в сопровождении небритого мужчины лет сорока, в тельняшке и видавшей виды, наброшенной на плечи ватной телогрейке. Взгляд его острых глаз как будто прощупывал Владимира.Здорово! Алексей Иванович, — представился мужчина, подавая руку, — можешь звать Алексеем. Я – владелец и капитан этого судна. Все, кто находится на его борту, подчиняются мне беспрекословно и работают как каторжники, а я неплохо плачу за это. Если согласен – проходи. Если нет – у тебя есть возможность повернуться и мирно уйти. Потом, в море, такой возможности у тебя не будет, и жить по моим условиям тебя заставят, хочешь ты этого или нет.
— Я согласен, — сказал Владимир.
— Это правда, что ты ничего о себе не помнишь?
— Да, правда.
— Ладно, это твои проблемы. Главное – помни то, что я тебе сказал. А сейчас – иди, Василий покажет тебе, где ты будешь жить. Через час отходим. На отходе твое место будет на мостике, а там – разберемся.
Сказав все это, капитан ушел, а Васька, радостно хлопнув Владимира по спине, повел его в надстройку. Каюта, куда его поселили, была на четыре человека.
— Падай на эту, — Васька указал на нижнюю койку и сел на такую же напротив, — опять соседями будем.
Верхние не были застелены. Поймав взгляд, Васька улыбнулся.
— Там никого нет. У нас не полная команда. Это когда тралением занимаются, тогда полная, а мы другими делами занимаемся.
— Какими?
— А ты привыкай поменьше спрашивать! Все, что будет нужно – скажут или сам увидишь!
— Понял.
— Вот и ладно. Пойдем в сушилку, робу тебе подберем.
Сушилкой оказалось помещение с массивными деревянными решетками вместо палубы и множеством крючьев на переборках. Под решетками виднелись змеевики. Воздух в сушилке был горячий и сухой. Всюду весела рабочая одежда — куртки, брюки, плащи, шапки. На палубе стояли резиновые и кирзовые, видавшие виды сапоги.
— Посмотри вон там, — Васька указал на кормовую переборку, — там себе подбери все, что подойдет и понравится. Потом с боцманом поговорим, что-нибудь нового тебе подбросит, а пока – это.
Через полчаса Владимир был одет. В сушилку стал входить народ. Мужики здоровались и молча переодевались. По концентрации перегара чувствовалось, что короткая стоянка не прошла впустую!
-Так, мужики, готовы? – раздался тяжелый бас, владельцем которого оказался довольно крупный мужчина лет тридцати пяти, — Пошли все наверх. Снимаемся. Санек, сразу сходню долой.
— Понял, — отозвался долговязый.
— Романыч, это Вовчик, — указал на Владимира Васька.Ага, есть. Одет? Тогда, дуй на мостик. Будешь вахту нести, а там – посмотрим.
Это наш «дракон», — сказал Васька, когда тот ушел, — боцман. С ним шутить не советую. Ежели он чего не поймет – сразу в лоб, а кулаки сам видел.
«Ага, — подумал про себя Владимир, — будто ты сам не такой же…»
На мостик вел узкий, почти вертикальный трап. Там уже находился сам капитан и еще двое мужчин. Один из них, штурман по имени Николай, подмигнул Владимиру и, взяв его за плечи, поставил рядом с рулевым, сухощавым мужичком лет пятидесяти.
Вот, — сказал Николай, — стой рядом и смотри внимательно, что и как он делает. Ты у нас будешь вечным рулевым, коли тяжести тебе нельзя. Учить тебя некогда, да и некому. Сейчас выйдем, и с часик Матвей с тобой постоит, подскажет чего, а потом – сам, своими ручками. Уловил?
Уловил, — ответил Владимир.
— Все, запускай двигатель, — сказал Николаю капитан.
Штурман поднял на пульте у лобовой переборки прозрачную крышку и нажал большую красную кнопку. Слышно было, как пыхнул и завелся двигатель.
— Матвеич, как руль?
— Нормально, — ответил рулевой, переложив пару раз руль с борта на борт.
— Отдать все концы, — скомандовал в микрофон капитан, и через минуту в динамике прозвучало, что все концы отданы, выбраны и под кормой чисто.
— Поехали! – сказал капитан и плавно перевел ручку телеграфа вперед. Сейнер задрожал и двинулся, набирая ход.
— Руль право пять, — скомандовал капитан.
— Есть, право пять, — ответил рулевой.
Миновав оголовок пирса, сейнер развернулся носом на выход из бухты, представляющий собой довольно узкий пролив между двумя мысами, обрывающимися в воду серыми вертикальными скалами высотой метров по двести. Минут через десять скалы пронеслись мимо сейнера, и судно стало довольно значительно покачивать.
— Давай полный, — сказал капитан штурману, — да и чайку было бы неплохо.
— Матвеич, держи тридцать пять, — обратился штурман к рулевому, — и расскажи молодому, как курс держать.
— Да вроде бы, как понял уже, — сказал Владимир.
— Да-а? Уже? Ну-ка, Матвеич, сдай руль понятливому.
— Тридцать пять на румбе сдал, — сказал Матвеич и отступил от штурвала.
— Держи пятерку на картушке репитера , — шепнул он Владимиру.
— Тридцать пять принял, — сказал Владимир и встал к штурвалу.
«Так… круг с цифрой пошел вправо, я должен его догнать, — пронеслось в голове, — руль градусов пять вправо положу.»
Круг внутри репитера гирокомпаса как бы нехотя, остановился, и цифра пять замерла на черной черте. Через какое-то время Владимир почувствовал, что сейчас круг начнет поворачиваться влево и дал несколько градусов руля влево. Круг шевельнулся, но не пошел влево.
«Ага, все правильно», — подумал Владимир.
— Да ничего, держит ! – минут через пять сказал Матвеич, наблюдающий за репитером..
— Держит, так держит, — сказал штурман, — иди, чайку завари.
Тем временем, сейнер стал выходить из-за мыса, прикрывающего его от волны, и судно начало больше рыскать на курсе. Владимир быстро приноровился и к этому.
— И как? – спросил капитан
— Нормально, — ответил штурман, — стоит, как будто сто лет стоял.
— Так говоришь, ничего не помнишь? – обратился капитан к Владимиру.
— Нет. Ничего, — ответил он.
Минут через пятнадцать вернулся матрос с большим чайником.
— Матвеич, глянь на самописец, — сказал штурман.
— Да-а, вот тебе и лютики-цветочки! — протянул Матвеич, с уважением посмотрев на Владимира.
— Вот так вот! Учись, как рулить нужно! Как по ниточке идет новичок наш!
— Хорош новичок… Так я пошел, а? Пойду на палубу, к народу поближе?
— Иди, — сказал капитан, с удовольствием, шумно втягивая горячий чай.
— Интересно, — задумчиво сказал он через какое-то время, подойдя к Владимиру и внимательно посмотрев на него, — а что ты еще умеешь?
— Не знаю, — не поднимая глаз от репитера, ответил Владимир.
— Ладно, поглядим.
В восемь часов его сменили. Он спустился вниз и, идя по запаху, нашел столовую. Там, на столе, была гора хлеба, блестящий чайник и огромная тарелка жареной рыбы. Наевшись, пошел в каюту. Только собрался переодеться, как в коридоре раздался длинный громкий звонок, а динамик щелкнул, зашипел и голосом капитана сказал: «Приготовиться к постановке трала. Молодому на руль».
Поднявшись, сразу сменил у штурвала вахтенного матроса. Капитан стоял у экрана прибора, от которого доносились ритмичные, с интервалом в несколько секунд, звуки.
— Та-ак, чуток еще… Есть, пошел трал! – сказал он и плавно уменьшил ход рукояткой машинного телеграфа, — Пошел трал! – громко повторил в микрофон штурман.
Через несколько минут Владимир почувствовал, как изменилось поведение судна. Оно перестало легко рыскать на курсе, двигатель натужно застучал. По мере поступления докладов с палубы, капитан добавлял обороты рукояткой. Натужно стуча двигателем и почти не качаясь на волне, судно ровно тянуло за собой тяжелый мешок трала, процеживая воду.
— Так и идем. Держись этой изобаты, — сказал капитан помощнику, склонившись над картой.
Сдав вахту, Владимир спустился в каюту, лег и сразу же задремал. Разбудил его Васькин бодрый голос.
— Подъем, Вовчик! Обед проспишь! Скоро выбирать трал начнем. Похоже, хорошо взяли наживочки, ваеры аж звенят!
— Почему наживочки? Мы что, разве не рыбу ловим?
— Да рыбу, рыбу! Только эта рыба пойдет как наживка в краболовки. Крабов мы будем ловить, Вован.-
— А как их…
— Там, на корме, сложены ловушки, потом посмотришь. Вот, в них и закладывается рыба, а краб заползает за ней в ловушку.
Куток трала, вытянутый по слипу на палубу, был полон минтая. Несколько часов работала команда, пока вся рыба не оказалась в трюме. После этого палубу скатили из шлангов забортной водой, а трал убрали. Сейнер шел к месту работы. Все светлое время резали наживку.
Дважды Владимир поднимался на мостик и нес вахту. Сейнер шел на авторулевом, и поэтому ему нужно было просто стоять и непрерывно смотреть в иллюминатор вперед, чтобы не прозевать встречное судно или еще какую-нибудь опасность. Небо низко нависало серой, темной массой. Вода – точно такая же, свинцового цвета. Ветра почти не было, и сейнер легко бежал, оставляя за собой ровный пенистый след кильватерной струи. За кормой постоянно вилось несколько чаек, не потерявших еще надежды получить то, что привыкли получать от рыболовных сейнеров – множество еды в виде выпадающей из тралов или смываемой матросами с палубы рыбы, да рыбьих потрохов.
Днем все свободные от вахт укладывали и цепляли наживку в краболовки – похожие на чернильницы, сделанные из обтянутых сетью стальных колец метра по полтора диаметром. В верхней части краболовки было кольцо из широкой пластмассовой полосы. Краб пролезал сквозь это кольцо в краболовку, чтобы добраться до приманки, а выбраться уже не мог. Наживка в виде нарезанной рыбы, закладывалась в пластиковый решетчатый контейнер и одна, целая, на специальном крючке. Матросы привязывали краболовки специальными поводками по двадцать штук, на расстоянии метров по десять — пятнадцать, к длинному толстому канату – хребтине. Как объяснил Васька, эта хребтина с двумя грузами по концам устанавливалась на дне и от обоих грузов наверх поднимались веревки с вешкой и буйком, чтобы их можно было найти. Все это сооружение называется ярусом. Таких ярусов сейнером выставлялось до двадцати штук. Суток двое длился «застой», а потом ярус выбирался специальной лебедкой, и все свободные от вахт на промысловой палубе выбирали и сортировали краба.
Вот, эта работа и началась ранним утром. Владимир стоял на руле все время, пока они ставили яруса. Уставший, он свалился и тут же заснул. Среди ночи его разбудил все тот же громкий звон и «Команде на выборку ярусов!»
— Вась, мы же только что поставили, а ты говорил, что двое суток!
— Я тебе, Вовчик, не только это говорил. Я, если ты помнишь, говорил еще и о том, чтобы вопросов лишних не задавал – безопасней для тебя будет, а то можно и языка лишиться! Да и головы тоже, — добавил он.
— Понял, — сказал Владимир.
— Ага. Хорошо, что понял. Глядишь, может и поживешь подольше.
На мосту – тихо, лишь жужжание приборов. Ходовые огни и освещение палубы выключено, только тусклые оранжевые лампочки освещали людей в оранжевых же, но в свете этих ламп казавшихся серыми, прорезиненных костюмах.
Машиной и подруливающими устройствами – поперечными трубами с гребными винтами в носовой и кормовой части корпуса, командовал капитан. Сейнер медленно подходил бортом к вешке. Это была чужая вешка. На нашей, Владимир хорошо это запомнил, было три флага – синий, белый и зеленый. На этой же – красный, желтый и синий.
-«Вот так вот мы, оказывается, живем. Воруем из чужих ловушек, — подумал Владимир, — теперь все понятно».
Подцепленный «кошкой» буек подняли на палубу, и тут же зашумела лебедка, вытягивая ярус. В каждой ловушке было по пять-десять больших крабов. Их, открыв замок дна ловушки, выбрасывали на большой стол, где сортировали и отбрасывали больших в одни пластмассовые лотки, маленьких – в другие. Работа шла в тишине, все действовали быстро и ловко. Вскоре все было закончено. Вновь поставив ярус, сейнер пошел дальше. За ночь проверили с десяток ярусов. Одновременно шла обработка краба. Лапы отрезались, укладывались на алюминиевые лотки и шли в камеру, на глубокую заморозку температурой минус сорок градусов. Панцири и внутренности – в туковарку, где все это варилось паром, сушилось с его же помощью и перемалывалось в тук – муку. Такая мука, как Владимир узнал позже, используется в качестве ценнейшего удобрения, а потому хорошо продается.
К рассвету никаких следов ночной деятельности не осталось. Палуба чистая, народ спал. Сейнер лежал в дрейфе возле своих порядков. На следующую ночь все повторилось.
Кормили как на убой – кроме обычной еды, на столах всегда был свежий хлеб, а в холодильнике – вареные лапы краба. Сначала Владимир накинулся на этот деликатес, уплетая его в вареном и жареном виде, но вскоре приостыл. Сладковатый вкус белковых волокон стал даже несколько неприятным.
Свои ловушки проверяли днем. Время от времени, мимо проходили другие сейнера, и Владимир видел, что их разглядывают в бинокли оттуда. На выборку своих ловушек ходил и он. Его задачей была нарезка рыбы и укладка ее в пеналы. Ему дали большой, острейший нож, резавший рыбу как масло, не задерживаясь. Задача совершенно простая, но когда этим занимаешься несколько часов подряд… Руки ломило, внимание уплывало куда-то, и Владимир понимал, что в очередной раз он может отрезать себе палец. Помог боцман.
— Что, намаялся?
— Да как сказать…
— А так и говори. Думаю, ты уже понял, как не нужно резать рыбу. Теперь я покажу тебе, как это делается правильно.
Ничего сложного, но то, что показал боцман, странным образом изменило процесс. Он стал и проще, и результативнее, а главное – пальцы уже не лезли под нож!
Жизнь шла как по рельсам. Две ночи – чужие яруса, днем сон, потом – день свои и ночью сон. Владимир участвовал только в обработке своих ловушек. Остальное время нес вахту на мостике, стоя у штурвала или глядя за горизонтом. О любом огоньке, замеченном на горизонте, он должен был немедленно сообщать капитану или штурману.
Именно это он и сделал, когда в очередную ночь на горизонте появился белый огонек. В этот момент выбирался чужой ярус.
— Стоп работы, ярус за борт, на палубе навести порядок, — объявил капитан, посмотрев с минуту на экран радара.
— Сюда идет, — сказал штурман, глядя на экран, — огни надо бы включить какие…
— Дрейфовые включи, а палубные пусть рыжие останутся.
— Ага, сказал штурман и щелкнул переключателями на щитке.
Владимир уже знал, что дрейфовые огни – это два красных огня друг над другом. Все суда, увидев их, понимают, что судно лежит в дрейфе, не имеет хода и его несет ветром и течениями. Вскоре показались ходовые огни приближающегося судна – красный и зеленый, а между ними белый. Это означало, что оно идет прямо на нас. С судна ударил мощный прожектор, ослепив всех бывших на мосту.
— Собака! — сквозь зубы проговорил капитан, — Специально по мосту бьет.
— На сейнере, — раздался усиленный мощным громкоговорителем голос с подходящего судна, — примите инспектора.
— Пошел я, — сказал боцман, стоявший на крыле.
— Давай. Приведешь его ко мне.
— Знаю.
— Свет на палубу включи, — сказал капитан штурману и вышел с мостика.
Прожектор погас. В свете включенных палубных ламп было видно, что рядом с нами стояло небольшое судно с написанным вдоль всего борта словом «Флотинспекция».
— И что будет? – спросил Владимир, наблюдая, как с судна спустили краном надувную лодку с мотором.
— А ничего, — ответил штурман, — посмотрят документы, возьмут то, что им приготовили и уйдут.
— А… — начал было Владимир, но осекся, вспомнив слова Васька.
С борта сбросили штормтрап, и инспектор ловко вскарабкался по нему на борт. Минут через двадцать он вышел с большой сумкой в руках. За ним шли два матроса с большими мешками, в которых явно были мороженые лапы.
Инспектор махнул рукой капитану, поднявшемуся на мостик, и лодка унеслась. Ее сразу же подняли на борт, и судно дало ход, но вскоре легло в дрейф в нескольких милях. В ту ночь больше не работали.
Три ночи сейнеру не давали работать по чужим ярусам. Неподалеку постоянно кто-то лежал в дрейфе или выбирал ярусы. Капитан нервничал. Команда тоже. У Васьки под правым глазом появился внушительного размера, лиловый фингал. Естественно, спрашивать о его происхождении Владимир не стал. Выяснилось само собой.
— Дракон , сука, совсем оборзел , — угрюмо бурчал Васька, укладываясь спать после пустого дня, — всех молотит без разбора. Слова ему не скажи. Братва что, виновата в том, что работать не дают? Дождется, гад. Перо в бок может на раз получить с такими делами. Ладно, нам на берег только сойти, а вот там и посмотрим, чьи козыри главнее. Не с такими одной левой разбирался на зоне!
Днем была работа со своими ярусами. Рыба уже подтухла, ее выгрузили из трюма в большую разборную загородку, и запах на палубе при полном безветрии был просто невыносим. Резать рыбу стало совсем невмоготу — постоянно мутило, но это никого не волновало. Для краба такая наживка была еще лучше, чем свежая, и он охотнее шел в ловушки.
Ночью капитан долго стоял у экрана радара. Время от времени, закуривал, и дрожащий огонек сигареты выдавал волнение.
— Всё, поднимай народ. Идем работать! — обращаясь к штурману, капитан дал ход.
Сейнер, как застоявшийся конь, весело и быстро набирал скорость. Штурман смотрел на экран.
— Есть порядки, — сказал он капитану.
— Ага, вижу, — подойдя к экрану, сказал капитан, — вот, с краю и начнем. Внимательно смотри. Ежели появится какой сигнал на экране – кричи сразу!
— Не первый раз, — сказал штурман.
— И ты, молодой, — капитан взглянул на Владимира, — смотри мне, не прозевай. Иди на верхний мостик и там смотри по всему горизонту. Прозеваешь чего – пеняй на себя, мало не покажется. Усек?
— Усек.
— Давай, иди. И даже моргать не вздумай! Смотри так, как никогда и никуда не смотрел.
Началась привычная уже ночная работа, но все было не так, как обычно. Все нервничали. Слышно было, как на палубе вполголоса, но всерьез ругались матросы. Капитан нервно ходил с крыла на крыло, а штурман, не отрываясь от экрана радара, курил одну за другой вонючие, дешевые сигареты. В воздухе висело что-то тяжелое, неотвратимое, как гроза. И она началась. Первым громом было тихое сообщение штурмана, вышедшего к капитану на крыло.
— Есть цель.
Капитан метнулся к радару.
— Смотри внимательно справа восемьдесят, — громко крикнул штурман наверх, Владимиру.
— Смотрю. Ничего нет.
Капитан выскочил из рубки на крыло, чуть не сбив штурмана с ног.
— Боцман, руби всю снасть, всё с палубы долой, за борт! Да живо, если жить еще хотите! — громко, уже не таясь, кричал он работающим на палубе.
Краб из наполовину уже заполненных корзин и лотков полетел за борт, а пара чужих ловушек была скинута в воду, когда хребтину закусило в лебедке вместе с поводком от очередной корзины. Палуба огласилась матами боцмана и ответными криками матросов, пытающихся освободить трос и сбросить его.
— Режьте, мать вашу! Сволочи! – исступленно кричал капитан, но и без этой команды, Владимир видел это, на лебедку залез Васька и, достав из ножен нож, начал резать толстую хребтину. В этот момент, словно из воды, в сейнер ударил молочно-белый, до боли в глазах яркий прожектор. Острый луч остановился на Ваське, и громкий голос в громкоговорителе со стороны прожектора спокойно сказал:
— Еще одно движение и стреляю.
Одновременно включилось освещение на небольшом пластиковом боте, неведомо каким образом, оказавшемся рядом с сейнером.
— Я больше часа наблюдаю за вами, и прятать уже нечего, — продолжал голос с бота, — а сейчас вы медленно, не дергаясь, освобождаете ярус. Любая попытка обрубить его или сбежать с палубы, и я открываю огонь. Романыч, тебя это особо касается. Ты ведь знаешь, я шутить не люблю.
— Знаю, Гриша, знаю, — громко и спокойно ответил боцман.
Вот и делай, что сказано.
В это время с другого борта вспыхнули зажженные огни палубного освещения. К месту событий стремительно приближался японский скоростной сейнер типа «кавасаки» с хищным острым носом и узким длинным пластиковым корпусом. Видимо его и обнаружил штурман. Отработав мощными двигателями, «кавасаки» остановился метрах в тридцати от сейнера.
Владимир, спрятавшись за тумбу-нактоуз магнитного компаса, рассматривал «кавасаки». Первое, что увидел на нем– здоровенного парня в камуфляже с ручным пулеметом в руках, направленным на сейнер. На палубе также стояли люди с оружием, направленным на сейнер.
— Всем, кто есть на мостике, выйти на крыло! — раздалось с «кавасаки».
— Эх, Алексей, Алексей… — прозвучал в тишине усиленный динамиком спокойный голос с «кавасаки», — Мы же с тобой говорили об этом недавно. Забыл, что ты мне обещал?
— Помню, Анвар.
— А если помнишь, как тогда все это понимать?
— Да как хочешь, мне уже все равно. Что бы ни сказал, ты все равно…
— Но ведь ты же не можешь сказать, что я тебе не давал шанса дружно жить?
— Нет, не могу.
— Тогда прости, друг, я чист перед тобой.
В это же мгновение с «кавасаки» ударила короткая пулеметная очередь. Слышно было, как стукнули два упавших тела.
— Романыч, — так же спокойно сказал в динамике Анвар, — поднимись, дорогой, на крыло. Сделай одолжение своему другу, прибери там чуток. Только поднимайся так, чтобы я тебя видел. Сделаешь?
— Сделаю, — откликнулся боцман.
— Вот и молодец.
Раздался всплеск упавшего в воду тела, через минуту – другого.
— Вот и хорошо. Уютненько стало. Вот стою я здесь и думаю себе, Романыч, кто ты мне, друг или нет?
— Друг, Анвар.
— Правда? А что же ты тогда крысятничать-то стал против друга, а?
— Да вот, попутал нечистый. Прости, Анвар.
— Прощаю, Романыч! С радостью прощаю, дорогой! А как же иначе? Чай, на соседних шконках парились. Разве такое забудешь? А ты меня прощаешь ли?
— За что?
— А за все. Мало ли, что было между нами.
— Прощаю, Анвар.
— Вот и славненько. Прощай, Романыч! Прощай, друг мой дорогой!
С «кавасаки» вновь ударила очередь.
— И чего, голуби, приуныли? – не унимался Анвар, – Странные вы какие-то. Я тут у вас порядок навожу, а вы не рады. Ну, да ладно. Понимаю – вы рады, только вида не подаете. Там сейчас к вам ребятки придут, так вы уж не обижайте их. Они у меня хорошие, только вспыльчивые очень, если их обидеть!
С подошедшего к борту мотобота на фальшборт сейнера полетели две кошки на тонких капроновых концах. По ним ловко поднялись четверо крепких парней в камуфляже, в вязаных масках и с короткими автоматами за спиной. Встав по углам промысловой палубы, они наставили автоматы на испуганно жавшихся друг к другу людей.
Тем временем, с «кавасаки» спустили еще один мотобот, и через пару минут он подошел к сейнеру. На борт поднялись еще двое в камуфляже и, Владимир сразу понял, что один из них — сам Анвар. Высокий, стройный, чуть сутулый человек в кожаной куртке, по его осанке и нарочито медленным движениям можно было сразу понять, что он не привык к ролям в массовке. Все в нем говорило, что его предназначение в этом мире – власть! Он дал какое-то указание, и двое в камуфляже быстро пошли в надстройку. Вскоре они вывели оттуда еще троих. Это были стармех, электромеханик и моторист.
— Вот теперь мы все в сборе, — сказал Анвар, — или кого-нибудь не хватает? Все? Тогда мы можем продолжить наше общение. Сейчас вы освободите ярус и поднимете на палубу всю продукцию, что у вас в трюме. Мотоботом мы ее перевезем к себе. Ведь, согласитесь, это справедливо — взять свое! А? Не слышу?
— Справедливо, — сказал кто-то
— Вот и славно. Приступаем!
— Ой, Василё-ёчек! И ты здесь? Как же это я тебя не приметил сразу? А ты-то как здесь очутился, какими судьбами, дорогой? Я же тебя искал, искал, а ты вот где оказался!
— Анвар, я…
— Нет, нет! Ни в коем случае не оправдывайся! Это некрасиво, да и не похоже на тебя! Кстати, ты знаешь, зачем я искал тебя?
— Знаю, Анвар…
— Да нет, что ты, Василек! За то я уже давно тебя простил. Кстати, а ты меня простил за ту безобразную сцену, что мои мальчики устроили во время нашей последней встречи?
— Простил, Анвар.
— Ой, как славно! Пойдем, дорогой, потарахтим по-дружески, пока народ поработает, да?
Владимиру было видно, как Васька с Анваром пошли на корму. Через минуту оттуда донесся звук выстрела.
Работа шла в тишине. Коробки с морожеными лапами складывались на поддон, и лебедкой строп передавался на мотобот. Два стропа и мотобот убежал к «кавасаки». Следом за коробками пошли мешки с мукой. Часа через два все было закончено. Анвар все это время сидел на раскладном стуле на крыле и сверху наблюдал за работой.
— Ну, вот и молодцы! Сейчас можете идти отдыхать. Мои мальчики проводят вас.
Минут через пять парни в камуфляже вышли.
— Всё, Анвар, все закрыты.
— Не выберутся?
— Нет. Дверь на задрайках, мы их заклинили. Открыть изнутри не смогут.
— Заводимся.
Вскоре пыхнул, запустившись, двигатель, и сейнер задрожал, набирая ход. Анвар был на крыле. «Кавасаки» шел неподалеку.
— Глубина около трехсот, — донеслось до Владимира через полчаса, — а может и побольше, потому как склон крутой.
— Вот и ладушки. Стоп. Приехали,- сказал Анвар, — у вас все готово?
— Да, все готово.
— Тогда пусть подходят. Пора, скоро светло будет.
«Кавасаки» медленно, словно подкрадываясь, подошел к сейнеру. Он был чуть ниже, и поэтому Анвар и его бойцы, сбросив на палубу тяжелый мешок, поспрыгивали на палубу, где их ловили такие же дюжие молодцы. На крыло «кавасаки» вышли двое и Владимир вжался в палубу, холодея от мысли, что его заметят.
«Кавасаки» дал ход, погасил огни и быстро понесся в темноту, растворившись в ночи. Владимир, обрадовавшись полученной, наконец, возможности свободно встать, решил прежде всего освободить команду. Он был уже на промысловой палубе, когда один за другим прозвучали три взрыва. Сейнер вздрагивал, словно раненый зверь. В открытом трюме послышался шум. Владимир заглянул в него. Там бил высокий, шумный фонтан. Трюм быстро заполнялся. Поняв, что произойдет через пару минут, Владимир обвел палубу взглядом.
Обострившийся от серьезности ситуации взгляд выхватывал нужное. Нож на палубе, связка из двух красных пластмассовых кухтылей, кусок веревки…
Сейнер уходил в воду гораздо быстрее, чем он предполагал. Успев только привязать к кухтылям кусок веревки и обвязать ее конец вокруг пояса, Владимир оказался в не по-летнему холодной воде. Палуба ушла из-под ног, и Владимир почувствовал, как его тянет туда, в глубину. Сейнер не хотел отпускать от себя, увлекая его за собой, все глубже и глубже.
Владимир вдруг совершенно ясно осознал, что вот сейчас, именно в эту самую минуту, он утонет. Всё так просто… Жил себе, делал что-то, чувствовал что-то, и сейчас, сию минуту, все это прекратится. Внезапно, Владимир почувствовал, как что-то произошло, и кто-то сильно и властно потянул его наверх.
Кухтыли сделали свое дело – выбросили его наверх из воронки, образовавшейся над уходящим в пучину сейнером. Владимир жадно, с подвывом вдыхал воздух, не в силах надышаться, пытаясь восстановить дыхание. Даже сильнейшее зловоние от плавающей вокруг него тухлой рыбы, которую они накануне выбрали из трюма и сложили в лотках на палубе, не мешала насладиться тем, что он дышит! Какое это, оказывается, счастье — дышать! Эйфория, однако, вскоре прошла. Взамен пришло четкое понимание того, что долго в холодной воде ему не продержаться. Спасение обернулось перспективой погибнуть долгой, мучительной смертью от переохлаждения вместо той, быстрой и довольно легкой, которой удалось избежать только что…