Однажды, на палубе начало происходить что-то странное. Двигатель, до этого мерно стучавший где-то в глубине судна, вдруг затих. Воцарилась тишина, и на останавливающемся судне слышался только слабый свист в многочисленных канатах, идущих на мачты и реи.
— Что-то случилось? – спросила Дикки.
— Да нет, — ответил Алекс, — ученые что-нибудь делать будут. Они всегда что-то делают.
В подтверждение его слов, на палубу вышли несколько человек с потертыми чемоданами в руках. Подойдя к большой изогнутой балке, опутанной трубками, с большим крюком на тонком стальном тросе, они стал раскладывать чемоданы и доставать из них разные металлические и стеклянные детали.
К ним подошел боцман и снял брезентовый чехол с какой-то штуковины рядом с балкой. Под чехлом оказался ящичек с рукояткой. На конце рукоятки — отполированный ладонями черный шарик. Боцман положил руку на шарик, и балка вдруг ожила. Она как-то странно изогнулась и вдруг повернулась. Крюк опустился к палубе. Дикки, раскрыв рот, молча наблюдала за происходящим. Ворчун тоже был рядом и, лениво помахивая хвостом, поглядывал искоса на крюк. Было видно, что ничего необычного для него сейчас не происходило.
Тем временем, один из ученых, долговязый человек в странной кепочке из ситца в голубой цветочек, взял собранный из деталей массивный прибор со стеклянной колбой и прицепил его к крюку. Тут же загудела лебедка, балка развернулась, и прибор стал быстро опускаться в воду. Лебедка работала очень долго, пока не остановилась, наконец.
— Триста, — сказал боцман.
— Ждем, — ответил долговязый ученый.
— Пора! – сказал он минут через пять.
Лебедка вновь загудела, и вскоре из воды показался прибор с колбой, заполненной прозрачной водой.
— Ну вот, — разочарованно сказала Дикки, — ничего не поймали! Придется снова забрасывать.
— Поймали, еще как поймали! — засмеялся долговязый, а вместе с ним и все остальные.
— Ну да! Я что, не вижу ничего, что ли? Там же одна вода!
— Вот ее-то мы и ловили! Это не простая вода. Она же с трехсотметровой глубины!
— И чем же она лучше той, что сверху?
— Девочка, из тебя может получиться очень неплохой ученый – ты любишь задавать неожиданные и интересные вопросы!
— Да она и отвечает на них неплохо, — вмешался боцман, погладив Дикки по голове.
— И все же, зачем она вам, эта вода из глубины? – настаивала Дикки.
— А мы изучим ее. Посмотрим, какая она на прозрачность, на цвет, на вкус.
— А что тут смотреть – вот же она, прозрачная и невкусная. Соленая, да и все, — сказала Дикки, подозревая какой-то подвох.
— Вот ее соленость нас как раз и интересует! Мы везде по океану ходим и пробы берем.
— Это вам что, суп, что ли, что вы его пробуете?! – засмеялась Дикки, теперь твердо уверенная в том, что все это шутка, — тогда и рыбок нужно попробовать, готовы или нет!
Теперь уже смеялись все — ученые, матросы, боцман и Алекс.
— До этого мы как-то не додумались еще, — смахивая слезу, выступившую от смеха, сказал ученый, — ты первая это придумала! Точно, из тебя получится хороший ученый! Я в этом совершенно уверен! А если серьезно, то наука — это, прежде всего, сбор разной информации для последующего ее изучения, анализа и обобщения. Если эта информация о температуре, плотности и солености морей на разной глубине не нужна нам, то она может быть очень нужна кому-то другому. Например, тем ученым, которые изучают течения, а еще тем, которые изучают перемещения косяков рыбы и планктона, которым она питается.
— А зачем? – не унималась Дикки.
— Зная законы жизни планктона и рыб, ученые могут точно предсказать, куда пойдут косяки рыбы и скажут об этом рыбакам. Рыбаки пойдут туда и обязательно поймают много — премного рыбы! А еще, зная, чем питаются разные рыбы, ученые могут рассказать рыбакам, где, когда, какого и сколько будет корма, и какая там будет рыба!
— Здорово! Совсем как в магазине! Правда, в магазине хорошей рыбы не купить, — тоном бабушки добавила Дикки и вздохнула.
— Да, в магазине такой не бывает, — ученый с улыбкой протянул руку Дикки, — очень рад был познакомиться с такой славной и умной девочкой! Меня все здесь зовут Аквариус, и я привык к этому. Вы тоже можете меня так звать.
— А меня все зовут Дикки, и вы тоже можете меня так звать.
— Кар-р, — вдруг громко сказала Ворошка, сидевшая на рее и наблюдавшая все это время за происходящим.
— И с вами я тоже был рад познакомиться! – сказал Аквариус и приподнял свою смешную кепку, серьезно глядя на Ворошку. Все опять рассмеялись.
— Все правильно, — добавил Аквариус, многозначительно подняв кверху указательный палец — у умных девочек и птицы обязательно должны быть умные! И вообще, я приглашаю вас обеих в свободную минутку посетить нашу лабораторию, а еще – мою голубятню.
— Голубятню? На судне?! – изумленно воскликнула Дикки.
— Да, голубятню. Надеюсь, – обратился он к Ворошке, — вы подружитесь с моими голубями.
— Кошмар-р, — сказала Ворошка.
— Не торопитесь с выводами, — улыбаясь, сказал ей Аквариус, взял прибор за металическое кольцо и понес его в надстройку. Остальные собрали ящики и скрылись вслед за Аквариусом.
— Вот и все, — сказал боцман, зачехлив управление лебедкой, — до следующего раза.
Вскоре Дикки услыхала, как несколько раз громко чихнул запускаемый двигатель, и судно вновь побежало куда-то по бескрайней глади совершенно тихого, кажущегося безжизненным океана. Однако, Дикки теперь уже хорошо знала, что все здесь не так, как кажется. Под этой безмятежной поверхностью идет своя, невидимая человеку жизнь.
— А не выпить ли нам по чашечке кофе или чаю? – спросил Алекс.
— Нет, я бы стаканчик холодного компота выпила.
— Да и я бы тоже не отказался. Жарковато становится – тропики близко уже.
— Тропики? И что там? – спросила Дикки.
— Жарко и душно, как летом перед грозой. И так – всегда.
— Всегда — привсегда? И даже зимой?
— А в тропиках зимы не бывает.
— Это как?
— А вот так, не бывает и все. Все время лето и все время жарко.
— А как же люди на санках катаются? Снег же весь растает быстро!
— Так и снега в тропиках не бывает. Только дожди и солнце.
— Ужас какой, — сказала Дикки, — лучше пусть будет зима и снег!
Ей вспомнилось, как они с мамой и папой гуляли в парке зимой. А еще, Дикки вспомнила снегирей, которых они с бабушкой кормили салом зимой, и ей захотелось заплакать, но она сдержала себя и только глубоко вздохнула.
— Идем на камбуз, — решительно сказал она и, взяв Алекса за руку, потянула за собой.
Мадам Кокошкина готовила обед, когда в двери показалась Дикки, сопровождаемая вездесущей Ворохой.
— А вот и мы! – весело сказала Дикки.
— Да уж вижу, что вы, — улыбнулась Кокошкина, продолжая помешивать что-то шипящее на сковороде, но взгляд ее посуровел, когда она увидела Алекса.
— А мы пить захотели, — сказала Дикки.
Кокошкина молча налила два стакана компота и повернулась к печи, явно давая понять, что при посторонних не собирается весело болтать с девочкой.
— А знаете, теть Варь, у меня ведь тоже сковородка есть, настоящая! – чтобы как-то разрядить обстановку, похвасталась Дикки.
— Сквор-родка! Сквор-родка! – радостно завопила Ворона, услышав знакомое слово, и вылетела из камбуза через открытый иллюминатор.
— Сковородка? – удивилась повариха, — зачем она тебе? Орехи колоть, да?
— Нет, не орехи! – засмеялась Дикки. — Мне бабушка на ней всегда яичницу готовила и оладушки разные, а еще цыпленка. Знаете, с корочкой такой получается золотистой!
Их беседу прервала Ворошка. Она вернулась и, сев на край иллюминатора, зорко осматривалась, словно решая, что бы такое стянуть.
— Кар-р! Вор-роша хор-рошая! – похвалила она себя. – Кр-расавица!
— Да хорошая, хорошая ты, — рассмеялась Кокошкина, но на всякий случай подвинула поближе к себе лежащую на столе ложку.
Дикки решила при Ворошке не продолжать про курочек жареных – родственницы все же, хоть и дальние.
— Я сейчас, — сказала она, быстро вышла из камбуза и, забежав в каюту, взяла из-под подушки заветную сковородку.
— Тетя Варя, смотрите — вот она, моя любимая сковородка!
Кокошкина повертела в руках сковородку, хотела было сказать, что сковородка как сковородка, у нее на камбузе и побольше есть, однако, взглянув на Дикки, осеклась на полуслове.
— Ну что же, отменная вещица, только что она без дела у тебя лежит? Давай уж, пускай ее в дело, помогай команду кормить, припаздываем с обедом — то, — сказала она и почему-то сердито покосилась на художника.
Алекс покраснел и уже хотел что-то сказать, но, увидев, как Кокошкина собирается поставить большущий котел на плиту, вскочил со словами «теть Варь, давайте я помогу», но Кокошкина от неожиданности чуть не опрокинула котел с водой на пол.
— Да как же, помощничек… Я уж сама, а ты посиди в стороне. Вон, какой худющий весь, какой из тебя помощник?
— Конечно, теть Варь! – вставила Дикки, — вы же ему компоту совсем немножко наливаете, да и макарон меньше всех накладываете! И вообще…– хотела добавить что-то еще Дикки, но замолчала, смутившись.
— Варвара Ивановна, а давайте, я вас нарисую? – тихо спросил Алекс, — я вас хорошо нарисую, правда!
Кокошкина сначала даже и не поняла, о чем сказал Алекс, а потом задумалась и посмотрелась зачем-то в Диккину сковородку.
— Да чего там рисовать? Что я, особенная какая, красавица писаная? Я ведь даже не накрашенная здесь стою, да и маникюра никакого нет, – сказала она неуверенно и посмотрела на свои руки.
— Не это главное! – осмелел Алекс, — вы красивы как… как настоящая русская женщина, которая и «коня на ходу остановит, и в горящую избу войдет».
— Ой, как здорово! – захлопала в ладошки Дикки, — ну же, соглашайтесь, тетя Варя!
— Я и не знаю… — неуверенно, но явно покраснев от удовольствия, протянула Кокошкина, — мне команду кормить надо, а не позировать перед художниками, словно дите малое.
— Варвара Ивановна, там мне и не нужно, чтобы вы отвлекались и позировали! Я нарисую вас за работой! Вы будете готовить обед, я – тихонько сидеть в углу и рисовать, а Дикки будет нам обоим помогать!
— Да ну вас обоих, — проворчала Кокошкина, — одни хлопоты с вами. Ладно уж, рисуй. Посмотрим, что из этого получится. Может, и вовсе без компота останешься! Только я сейчас…
Кокошкина быстренько открыла маленький белый шкафчик с красным крестом на нем и, достав оттуда тюбик губной помады, подкрасила губы и поправила прическу под поварской шапочкой.
— Дикки, ты тоже не сиди без дела! Давай, помогай мне — хлеб режь. Художников тоже кормить надо. Чтоб силы были кисточки держать! – не удержалась Кокошкина и рассмеялась.
Алекс вышел и вскоре вернулся с кривой дощечкой, измазанной всевозможными красками, с кисточками и мольбертом – специальной деревянной раскладушкой, на которой был прикреплен лист картона.
Дикки никогда не видела раньше, как работают художники, и подошла к Алексу.
— Это палитра, — сказал художник, показывая на дощечку, — на ней я смешиваю краски, чтобы получить нужный цвет, а теперь иди и занимайся делами, потому что художники не любят, когда кто-то смотрит на то, что они рисуют, пока не закончат работу.
— А ты позовешь меня, когда закончишь? – спросила Дикки.
— Обещаю, ты будешь первой, кто увидит этот портрет!
Удовлетворенная ответом, Дикки пошла к столу, где под простынкой находился свежеиспеченный хлеб. Рядом лежала большая деревянная доска и острый нож.
Кокошкина поначалу стеснялась, делала угловатые, не свойственные ей движения, а затем успокоилась, забыла о художнике и вскоре совсем перестала обращать на него внимание, занятая своими соусами и зажарками. Все у нее весело шипело и булькало. Раскрасневшаяся, она легко сновала от кастрюль к сковородкам, а разные поварешки и венчики для взбивания так и мелькали в ее руках. Даже огромная электрическая мясорубка как-то весело гудела, перемалывая большие куски темно-красного мяса.
Алекс тоже с головой ушел в работу, как будто не замечая ни людей, ни звуков, Казалось, на всем белом свете для него существовали только холст, кисти и краски. Лишь время от времени он на мгновение поднимал глаза на Кокошкину, и вновь, не отрываясь, смотрел туда, где кисти, одна сменяя другую, сновали от палитры к мольберту.
Дикки не резала хлеб, потому что тетя Варя передумала – нож очень большой и слишком острый для девочки. Дикки зажаривала лук на своей сковородке, постоянно помешивая его. Гордости не было предела – тетя Варя доверила ей участвовать в приготовлении обеда не понарошку, а взаправду!
Они потеряли счет времени, но все рано или поздно заканчивается. Закончилось и приготовлению обеда. Все было готово — и борщ, и котлеты, и гарнир к ним, и даже сделанный по собственному секретному рецепту тети Вари соус, который так нравился всей команде.
Кокошкина вытерла руки о передник, села на табурет и молча посмотрела на Алекса. Он улыбнулся ей широкой улыбкой и, вытерев тыльной стороной измазанной красками ладони капельки пота со лба, положил кисти и палитру.
— И я тоже закончил. Теперь можете посмотреть, — сказал он и отошел от мольберта.
— Чур, я первая! – сказала Дикки и подошла к Алексу.
— Ой, как здорово! — воскликнула она, захлопав в ладоши.
Очень серьезная, Кокошкина встала, медленно подошла и долго смотрела на свой первый в жизни портрет.
— Гляди-ка, – сказала она задумчиво, — похоже, что я, а вроде бы и не я. И даже красивая я какая-то здесь. Или это не я? – спросила она у Дикки.
— Вы, вы! И не сомневайтесь! – хлопала девочка в ладошки, – Вы настоящая королева и не только камбуза!
Неожиданно Ворошка, сидевшая все это время на иллюминаторе и внимательно наблюдавшая оттуда за работой художника, не издав за все время ни звука, перелетела и уселась на мольберте.
— Кор-ролева! – подтвердила Вороха, кося одним глазом на портрет.
— Меня еще никто и никогда не рисовал. Эх, видел бы это Вася… — тихо сказала Кокошкина и поднесла угол фартука к глазам.
— Кр-расота! — вновь крикнула Ворона и перелетела к своему «складу».
— А ну, быстро мыть руки и за стол! Кормить вас буду. Голодные, небось? — строгим голосом, но улыбаясь, сказала Кокошкина.
Когда через пять минут Алекс и Дикки вернулись на камбуз, на столике возле иллюминатора стояли две тарелки борща, и что это был за борщ! Это было чудо, а не борщ! Варвара Ивановна Кокошкина превзошла себя!
На второе была котлетка с картофельным пюре, политая соусом. Перед Алексом стояла большущая тарелка с тремя котлетами, буквально плавающими в соусе вокруг огромной горы картошки! Тетя Варя сидела напротив и, подперев подбородок руками, ласково смотрела на них.
— Ой, я же столько никогда… — начал было Алекс, но Кокошкина прервала его.
— Ешь, ты много должен есть, а то вон, какой худющий-то! И откуда что берется? – тихо добавила она, вновь взглянув на портрет.
Дикки с Алексом понимающе переглянулись. Вот какая она, сила искусства!
В этот момент раздался грохот и громкий крик «Кар-раул!». Все обернулись и увидели, что это Вороха, пытаясь стащить сковородку Дикки, уронила ее.
— И не стыдно тебе, а? Ты бы еще кастрюлю взяла! — сказала тетя Варя Ворошке и засмеялась. Алекс и Дикки тоже засмеялись, а Вороха вылетела в иллюминатор, и оттуда донеслось ее гневное «Кошмар-р!».
***
На следующий день по судну пополз слух о том, что с мадам Кокошкиной творится что-то странное, и происходит это на камбузе. На судне все новости распространяются очень быстро. В тот же день слух достиг ушей старпома. Поскольку все на судне касается старпома, а камбуз особенно, он решил проверить все сам.
Подойдя к тяжелой металлической двери на камбуз, старпом резко распахнул ее, вошел и замер, пораженный увиденным. На переборке, прямо над основным разделочным столом, висел большой, красочный портрет самой мадам Кокошкиной. На портрете она была очень похожа на себя и при этом удивительно красива. Ее толстая русая коса удивительно шла к румяным щекам и красивым синим глазам. В жизни она была именно такой, но на портрете получилась еще красивее. Старпом так загляделся на портрет, что и не заметил, как на камбуз вошла сама Кокошкина.
— Снять? – тихо спросила она. Старпом вздрогнул от неожиданности и улыбнулся ей.
— Ни в коем случае! Пусть здесь и висит. Я дам распоряжение плотнику, он сделает красивую рамку. Это Алекс рисовал?
— Да, Алекс.
— Молодец какой. Талант!
С этими словами старпом вышел из камбуза. Потом весь день на камбуз заглядывали, вроде бы как по делу, все члены экипажа и ученые. Больше никто не говорил, что с Кокошкиной что-то не так. Все с ней было так. На Алекса теперь смотрели с еще большим уважением, а огромные порции, накладываемые ему тетей Варей, удивляли и смущали только его самого.
Жизнь на судне шла своим чередом. Становилось все теплее и теплее. Матросы и ученые теперь ходили в шортах. Даже старпом переоделся в светлые брюки и такую же рубашку с погонами.
Через несколько дней поверхность океана изменилась. Слабый ветерок поднял рябь. Ветер постепенно усиливался, и вскоре задул сильно и постоянно. Судно стало довольно ощутимо покачиваться на небольшой пологой волне.
Дикки почти везде побывала на судне, кроме машинного отделения, куда ей строго — настрого запретили спускаться, а еще не поднималась на капитанский мостик и на мачты. На мостик ей не запрещали, но она сама робела, потому что днем там обычно были или старпом, или сам капитан, а их Дикки все же немножко побаивалась.
В тот день, с утра Аквариус показал Дикки свою голубятню. Она находилась на самом верху надстройки, рядом с трубой. К большому удивлению Дикки, труба внутри оказалась большим помещением с решетчатой палубой, а внизу шумела и стучала судовая машина. Сильно пахло какой-то гарью, топливом и еще чем-то незнакомым. Сама дымовая выхлопная труба от двигателя была совсем не такая большая, Дикки вполне могла бы ее обхватить руками. В трубе было очень жарко – горячий воздух сильным потоком поднимался снизу. Дикки выскочила на палубу, ощущая, как одежда неприятно прилипла к ней.
— Совсем как в бане, — сказала она Аквариусу, и он согласился.
Голубятня представляла собой большую загородку из тонкого деревянного бруса, обтянутую мелкой сетью. Внутри нее — большой фанерный короб. В нем, как в домике, жили голуби. Их было десять. Белые, серые, рябые. С хохолками и без. Они были очень красивые и не боялись Аквариуса. Он насыпал им зерна и налил водички в плошку.
— А они летают или все время здесь живут? – спросила Дикки.
— Конечно же, летают. Вот, сейчас мы и посмотрим, как они это делают.
С этими словами он открыл дверцу в загородке и, взяв одного из голубей, вышел и вдруг резко подбросил голубя. Тот замахал крыльями и стремительно, свечой взвился вверх.
— Ура! – закричала Дикки, — летит!
Аквариус выпускал голубей одного за другим, и они, собравшись вместе, стали кружить, словно в хороводе.
— Как здорово! – захлопала в ладоши Дикки.
— Подожди, сейчас еще и не то будет! — сказал Аквариус. Только он произнес это, как один из голубей стал падать, но как-то странно, кувыркаясь в воздухе.
— Ой, что это с ним? — испуганно спросила девочка, — ему что, плохо стало?
— Да нет, ему наоборот, очень даже хорошо сейчас! Это он так играется. Смотри, смотри! Сейчас другие будут то же самое делать!
— Я никогда такого не видела, — почти шепотом проговорила Дикки, завороженно наблюдая за тем, как птицы, одна замысловатей другой, кувыркаются в синем небе. Они словно соревновались друг с другом, кто дольше и красивей покувыркается, падая с высоты.
— Вот и я, сколько уже лет гляжу на эту красоту и никак наглядеться не могу, — согласился Аквариус.
— А они не улетят?
— А куда им лететь? Вокруг – океан. Правда, если бы захотели, они бы нашли землю и долетели бы до нее. Не улетят, все вернутся сюда.
— А когда?
— Думаю, минут через пятнадцать. Налетаются и все домой прилетят.
— Молодцы какие!
— Кар-р! – раздалось вдруг рядом. Это Ворошка прилетела и уселась на перекладине голубятни.
— Привет, Ворошка! – сказала Дикки, — тоже прилетела посмотреть на голубей? Хочешь познакомиться с ними?
— Да нет, — сказал Аквариус, — она уже давно их всех знает и часто сюда прилетает. Голуби уже не боятся ее.
«Внимание! Команде приготовиться к постановке парусов» — раздался в динамике голос старпома.
— Все, нужно звать голубков домой, а то им слишком долго придется летать. Они боятся, когда люди на реях работают, — сказал Аквариус.
— А как мы будем звать? Кричать? Разве они там услышат нас? – удивленно спросила Дикки.
— Нет, мы не будем кричать, — с этими словами он вошел в голубятню и, взяв одного оставленного в загородке голубя, вышел с ним на палубу и высоко поднял.
Тут же один из голубей, паривших высоко в небе, стал камнем падать вниз. За ним – второй, третий…
— Видишь, они увидели самочку у меня в руках и поняли, что я их зову, — сказал Аквариус.
— Это они что, так все видят оттуда?! – поразилась Дикки.
— Да, именно так! У них поразительное зрение!
Один за другим, голуби приземлялись на длинную жердочку, и заходили по ней, через небольшую дверцу, в загородку.
«Команде аврал, паруса ставить!» раздалось в динамике, и по палубе застучали башмаки матросов. Они быстро взбирались по веревочным трапам на реи и там что-то делали.
Как большие цветы, распускались на мачтах паруса и начинали хлопать на ветру. Оставшиеся на палубе матросы тянули за известные только им веревки, и паруса переставали трепыхаться, туго натягиваясь и наполняясь ветром. На палубе теперь стало совсем тихо — двигатель замолчал. Только ветер в снастях слегка посвистывал, да вода, разрезаемая острым форштевнем, шипела вдоль бортов. Судно накренилось на один борт и резво неслось, подгоняемое свежим, но теплым ветром, заставляющим скрипеть мачты и потрескивать туго натянутые канаты.
— Ну вот, — сказал Аквариус, — дождались ветра! Теперь поплывем в свое удовольствие, в тишине.
— «Кр-расота!» — подтвердила Ворошка и тут же улетела.
А полетела она в свой обычный облет судна. Интересовало ее все, но главное – всякие блестящие мелочи, которые выискивала с очень большим мастерством. Вот уже несколько дней она с особым вниманием наблюдала за иллюминатором в радиорубку. В радиорубке было много разных приборов с блестящими ручками и цветными колпачками на лампочках, но Ворошка была достаточно умна для того, чтобы понимать, что открутить их ей не удастся. Гораздо больше ее интересовало то, чем занимался седоватый мужчина, радист.
Разложив на столе перед собой большие платы с впаянными в них разноцветными детальками, он одни выпаивал и складывал рядом, в кучку, а другие впаивал на их место. Вот эти-то радиодетальки и были пределом мечтаний Ворошки! Осуществить ее мечты мешал только радист. Когда иллюминатор был открыт, он всегда сидел за столом. Уходя, всегда закрывал за собой иллюминатор. Ворошка прекрасно понимала, что рано или поздно, он забудет закрыть иллюминатор, и поэтому постоянно возвращалась, чтобы проверить, не появился ли у нее шанс.
Это был ее день! В ту самую минуту, когда Вороха подлетела к иллюминатору, радист встал, устало потянулся и…о, счастье! Он вышел из радиорубки, не закрыв за собой иллюминатор!
Ворошка была не из тех, кто упускает свой шанс, и немедленно влетела в радиорубку. Сев на стол, она тут же схватила клювом значительную кучку сцепившихся между собой деталек и вылетела. Чтобы успеть вынести все, она решила не носить свою добычу далеко, а просто положила тут же, за углом, в спасательной шлюпке. Сразу же вернувшись, она схватила следующую кучку. Вскоре работа была сделана, и все сокровища лежали в шлюпке. Теперь можно и отдохнуть. Посидев на борту шлюпки пару минут и убедившись, что никто за ней не наблюдает, Ворошка приступила к следующему этапу операции – переносу ценностей к месту их постоянного хранения, к «складу».
Наконец, все детали были перенесены, и теперь она любовалась ими, сидя на камбузном шкафу. Именно поэтому она не могла видеть, как взъерошенный, крайне возбужденный радист размахивал своими длинными руками, рассказывая капитану о том, что из радиорубки бесследно исчезли радиодетали, и что из-за этого он не может отремонтировать очень важное оборудование, без которого судно осталось без радиосвязи с берегом. Не видела она и того, как в радиорубку вошел старпом, и втроем, они стали осматривать все ящики стола, все уголки помещения.
События эти докатились до нее в виде представительной делегации, прибывшей на камбуз. Привел их боцман. Узнав, что случилось в радиорубке, он сразу же все понял. Ему дважды уже приходилось возвращать свои часы, ключи и даже очки, факт существования которых он почему-то тщательно скрывал от всех.
— Сергей Иванович, — хитро улыбаясь, сказал боцман радисту, — хотите, я вам все детальки ваши в один миг отыщу?
— Не надо, Кузьмич, смеяться надо мной. Это все очень серьезно!
— Так и я серьезно, — еще шире улыбался боцман, — готов показать вам, где лежат ваши важные детали.
— Так покажите же! – довольно резко сказал радист.
— Идите за мной, — сказал боцман и вышел из радиорубки. Вслед за ним вышли радист и старпом. Капитан пошел к себе в каюту, буркнув старпому, чтобы он доложил ему о результатах этой экспедиции.
— Ой, это что ж такое? — смущенно всплеснула мадам Кокошкина, никогда раньше не видавшая таких делегаций на камбузе. Лихорадочно соображая, что она такое могла сделать, что разбираться с ней пришла целая комиссия, она ничего не смогла припомнить.
— Не волнуйтесь, Варвара Ивановна, — сказал старпом, — мы не к вам!
— А к кому же тогда?! — совсем сбитая с толку, растерялась Кокошкина.
— А вот к кому, — вмешался боцман и направился к шкафу. Вороха была там и даже нахохлилась уже, готовая поспорить с боцманом насчет того, что она не брала у него ключи, если он их ищет здесь. Это он сам их потерял. Они лежали возле двери в его каюту, и она только подобрала их.
Боцман же не стал разговаривать с Ворохой. Он просто взял ее своими ручищами и снял со шкафа. Даже пошевельнуться в этих тисках Ворошке было невозможно. Она была возмущена до крайности и потому молчала.
Радист молнией метнулся к ворошкиному «складу» и как-то странно для взрослого мужчины взвизгнув, стал там копаться.
— Вот они, все здесь! Ай, да боцман! Ну, спасибо! При случае – не забуду!
— Да ладно, что уж там, — пробасил боцман, — что с птицей-то делать будем?
— А клетка у нас есть? – спросил старпом.
— Есть, как не быть…
— Вот в нее и посадите. Пусть посидит немножко.
Большую клетку то ли для хомячков, то ли еще для какого зверька, принесли и поставили рядом с загородкой для голубей. В нее-то и поместили Ворошку. На дверцу навесили маленький блестящий замочек, который она, несмотря на свое положение узника, тут же заприметила.
Ворошка была на всех обижена. Что бы она ни делала — все не так! Все ее только гоняют и ругают, да еще и богатства, найденные или добытые с таким трудом, отбирают! И вообще, жизни никакой! До чего дошли — в клетку посадили, как хищницу какую. Еще бы намордник надели! Нахохлившись, она целый час сидела на дне клетки и только изредка моргала, и это было единственным, что выдавало, что она вовсе не чучело, а живая птица.
Рядом, прогуливались и ворковали голуби Аквариуса. Глупые птицы, думала Ворошка. Им зерна насыплют — они и счастливы. Нет в них полета души. Крылья есть, а полета — нет. Погонять их что ли? Ворона резко вскочила и закричала, громко захлопав крыльями. Вся белая голубиная братия с шумом шарахнулась во все стороны, подняв целый веер перьев.
Совсем загрустила Ворошка, словно почувствовав себя белой вороной, никому не нужной и одинокой. Затем, встрепенувшись, она оглядела себя со всех сторон, смешно выворачивая голову. Нет! Она изумительно черная! И перышки блестящие, одно к одному, да и вообще, другой такой красавицы во всем свете не сыскать!
Ворошка неутомимо расхаживала по клетке туда-сюда, пытаясь понять, почему же она не такая как все, что в ней такого? А еще она подумала, что это очень грустно — быть не такой, как все, когда никто, никто тебя не любит. Ей вспомнились обидные слова Кокошкиной, что от нее только один вред.
Внезапно, на другом конце палубы она заметила Ворчуна. Он направлялся к клетке. И этот тоже… Такой же черный, как и я, а его все любят. А чего в нем хорошего? Гора шерсти и куча блох. Кокошкина же, уж на что сердитая женщина, так и та ему то косточку, то еще чего… Интересно, что он там грызет? Ворона, делая вид, что совершенно не интересуется собакой, вразвалочку стала прогуливаться по клетке.
Ворчун, заметив птицу, замер и на всякий случай слегка зарычал, прикрыв лапами сахарную косточку, которой Кокошкина только что угостила его. На палубу поднялись Дикки с Алексом. Увидев Ворону, Дикки всплеснула руками.
— Ворошечка! Как же ты сюда попала? Я же тебя целый час уже ищу! Смотри, что у меня есть! Специально для тебя! И достала из кармана… Нет, Ворошка не могла поверить в такое богатство! Стеклянные бусы! Не сдержавшись, она просунула клюв меж прутьев и схватилась за бусы.
— Подожди, глупышка! — не отдавала бусы Дикки, — давай, я сначала освобожу тебя!
— А клетка-то на замке… — задумчиво сказал Алекс, — интересно, кто это и за что тебя посадил сюда, а? Ладно, сейчас я тебя выпущу.
— Набедокурила ваша воспитанница, — раздался голос Аквариуса за их спинами, — утянула у радиста радиодетали важные, вот ее и посадили в наказание.
— Ой, Ворошка, как же тебе не стыдно! — сказала Дикки, качая головой. На этом и закончилась серьезная часть ее разговора с птицей.
Алекс взял клетку и, достав из кармана тонкую проволочку, ловко открыл замочек.
— Вот видишь, на что из-за тебя приходится идти, — сказал он птице, выпуская ее, — надеюсь, такого больше не повторится?
— Давай, я покажу тебе, как надо носить бусы, — сказала Дикки Ворошке и надела бусы на шею птицы.
— Вот. Носи, — сказала девочка, — и никто никогда у тебя их не отнимет! Это я собрала все стекляшки, которые ты натаскала, и решила сделать тебе из них подарок, а Алекс помог сдель дырочки в них. Потом все нанизала на нитку. В общем, смотри какая красота!
Никогда еще в жизни Ворона не была так счастлива. Алекс достал зеркальце и показал его Вороне. Ворона просто не могла оторваться от своего отражения! Боже! Какие же хорошие у нее друзья! И даже Ворчун. Он такой милый! Она взглянула на Ворчуна, который даже забыл про свою сахарную косточку и, склонив голову на бок, удивленно уставился на Ворону.
-«Стянуть, что ли, косточку?» — судя по взгляду ее острых глазок, подумала Ворона, но все же решила быть благоразумной, ведь она теперь не просто птица! Она — очень важная персона, да и вообще королева. Черная королева. Она даже не заметила, как подошла Кокошкина и, скрестив руки на груди, улыбалась, глядя на нее. Добро так улыбалась, по-хорошему.
— «Эх, не видит меня капитан!» — наверное, подумала освобожденная Ворона и, встряхнувшись, полетела прямиком к иллюминатору капитанской каюты.