Как же ему повезло! У отвечающего за груз помощника — целые сутки свободного времени на стоянке в трое-четверо суток. А все почему? Да потому, что приход и постановка к причалу пришлись на его, второго помощника вахту. Так уж было заведено на этом судне. На чьей вахте встали к причалу, тот и начинает цепочку суточных стояночных вахт, с восьми до восьми.
Он честно отстоял свою вахту. Вечером на судно приехала жена с самым любимым на свете существом – маленькой дочуркой Иришкой. Помаленьку успокоили ее и уложили спать. И, чего греха таить, урывками, вперемешку со звонками то от вахтенного у трапа, то от бригадира грузчиков из тальманской каюты, «познакомились» на диванчике с женой после трехмесячного рейса. Нарушение всяческих инструкций и Устава? Конечно. А вы пробовали остановить движущийся трамвай? Не остановить его? Значит, понимаете, что иначе они не могли поступить. Да и ребенок на кровати спал уже.
Сменился второй с вахты, доложил капитану о ночной погрузке. Именно тогда тот и сказал, что он, Валерий, может ехать домой, потому что на вахте четвертый, но старпому есть чем заняться на судне, и он будет контролировать погрузку.
— Этого вполне достаточно, и поэтому отдыхайте, на отходе будет много дел.
Трудно описать ту радость, которая охватила все небольшое семейство. Иришка определила, что они будут делать, вполне резонным предложением.
— А давайте, я сегодня в садик не пойду, а? – спросила она, глядя на маму.
— В садик не пойдешь? Разве так можно? – почти серьезно удивилась мама.
— Папа, ну скажи маме, ведь можно же, всего один разик!
— Я думаю… можно!
— Ура! — закричала Иришка, — мы идем на набережную, есть мороженое!
Слово ребенка – закон. Весь день они гуляли, ходили в кино, обедали в кафе. К вечеру валились с ног от усталости, но такими счастливыми они давно уже не были.
— Папа, а ты на новогоднем утреннике в садике будешь? – спросила засыпающая уже дочурка, держа его руку.
— Да, Иришка, буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Честно — причестно?
— Честно — причестно.
— Вот и хорошо, — прошептала девочка, закрыв глаза и положив ладошки под щеку, — а то нас все время Вовкин папа домой отвозит. Он такой противный…
Валерий хотел спросить, кто противный — Вовка или его папа, но не стал. Девочка так сладко улыбнулась во сне, что он сразу забыл обо всем, и душу наполнило тепло и нежность.
— Ты понял, что сейчас сделал? — серьезно спросила жена, когда Валерий вышел на кухню.
— Ты о чем?
— Ты только что дал слово ребенку, что будешь на утреннике! Она теперь только об этом и будет думать!
— Я подумал, что…
— Сомневаюсь, чтобы ты думал о чем-нибудь в этот момент, — перебила его жена, — иначе ты был бы осторожнее, давая ребенку слово, которое заведомо не исполнишь! Это я могу такое от тебя…
— Стоп! Я обещаю, что сделаю все, чтобы исполнить данное слово, — прервав ее, тихо сказал Валерий, — даже более, чем все.
— Только без глупостей, – улыбнулась жена и прижалась к его груди, — а то я знаю тебя и помню, что курсантом еще вытворял!
Через пару дней погрузка закончилось, и пошло судно по бурным дальневосточным морям, да по океанским просторам, чтобы развезти по дальним Камчатским и Чукотским поселкам принятые на борт продукты, материалы и прочее снабжение, без которого трудно будет людям прожить там, в заснеженно — замороженных краях, до следующего лета.
Время летело быстро. По окончании завоза по северу, судно продолжило работу на Камчатке, снабжая рыбокомбинаты и на Охотском, и на Тихоокеанском ее побережье. Работа тяжелая, требующая максимум отдачи. Почти везде – самовыгрузки. С одной стороны, хорошо – деньги немалые зарабатывали на них моряки, а с другой – свою, судовую работу никто не отменял. Вот и работали все за двоих.
Чем ближе к Новому Году, тем мрачнее становился Валерий. Отчаяние порой охватывало его, но он все еще не терял надежды. И вот, как-то, зайдя на мостик, радист шепнул, что есть информация – судно погрузит рыбопродукцию и пойдет на Магадан, а оттуда – домой!
«Есть шанс!» — с радостью подумал второй.
На подходе к Магадану установился уже серьезный лед. С помощью ледокола пробились в бухту Нагаева и выгружались там пять дней.
Когда вышли на чистую воду, судно дало полный ход и побежало вниз, на юг, к Владивостоку.
— И чего ты там все считаешь? – спросил старпом, — Все равно, приход будет тридцатого вечером, а к вечеру тридцать первого забросают лесом или углем, да и выгонят с глаз подальше. Разве не знаешь, что порт к праздникам всегда вычищают – всех стараются выгнать, чтобы не мешали начальству праздновать!
Информация старпома тут же была обработана и обсчитана вторым. Как ни крути, судно действительно приходило тридцатого.
«Что делать? – ломал голову Валерий, — Утренник у Иришки второго января. Этого уже не изменить… А что можно изменить?»
Все мысли, что бы он ни делал, крутились вокруг этого. Как сделать так, чтобы судно задержалось часов на пять? Расчеты показывали, что тогда к причалу могут и не поставить, а если и поставят, то погрузка начнется, но до Нового Года не загрузят, а там – праздники, на пару суток и задержится судно! Но как? Каким образом это сделать?
Как всегда, если чего-то очень хочешь, оно появляется само, причем оттуда, откуда и подумать-то не мог! Так получилось и в этом случае. Сам того не ведая, помог третий помощник. После обеда, когда Валерий был на вахте, третий пришел на мостик и стал менять чернила в самописце – курсографе, то есть в приборе, который сегодня называется «черным ящиком», записывающем все, даже мельчайшие изменения курса. Опечатывать его в то время никому и в голову не приходило. Третий открыл дверцу со стеклом, поднял перья и стал пипеткой заправлять чернила в колбочки. Вал с градуированной бумажной лентой продолжал медленно крутиться. Заправив перья, третий открутил вал назад и поставил перья в ту самую точку, где заканчивалась запись в виде ломаной линии. Теперь даже пристальным взглядом невозможно было различить, где она прерывалась.
Словами из великого произведения, духом героя которого в некоторой степени и руководствовался в тот миг второй, «Воронья слободка была обречена!» Осталось только все продумать и выбрать удобный момент. Он наступил в ту же ночь.
Заступив на вахту в полночь, второй заглянул с крыла мостика за борт и увидел, что в каюте капитана света нет. Это означало, что капитан не заметит ничего, поскольку репитер[1] гирокомпаса, показывающий курс судна, находится в кабинете, в нескольких метрах от спальни. Отправив матроса готовить чай, второй тут же поднял перья курсографа и стал постепенно менять курс на авторулевом.
Когда матрос вернулся, второй стоял у авторулевого и делал вид, что смотрит, как автомат держит курс. Матрос налил себе чай и вышел на крыло, чтобы делать свою основную работу на ходу – наблюдать за горизонтом.
Практически всю вахту шли назад… Когда матрос пошел будить своего сменщика, второй вернул судно на курс, подкрутил ленту и опустил перья.. На ленте снова шли две чуть ломаные линии, записывающие курс и слабое рыскание на нем судна.
Через сутки, на ночной вахте, он повторил эту операцию. Благодаря пасмурному небу над Охотским морем, проверить место по звездам или по Солнцу возможности не было. Спутниковые системы тогда еще не дошли до торговых судов.
На следующий день, пообедав, второй поднялся на мостик. Там царила совершенно необычная атмосфера. Капитан склонился над картой и что-то писал на бумажке. Третий стоял у радара и, не отрываясь, смотрел в него.
— Что там? – крикнул капитан.
— Ничего.
— Ничего не понимаю… — пробормотал капитан, выходя из штурманской в рулевую рубку. Отстранив третьего, он сам уткнулся в резиновый тубус, защищающий от света круглый кран с бегающим зеленым лучом, пытаясь увидеть первые признаки появления берега.
Второй прекрасно понимал, в чем дело. По всем данным, радар давно уже должен был захватить берег, но по известным только ему причинам, этого не происходило.
Капитан вернулся в штурманскую, включил радиопеленгатор и стал искать радиомаяк. Он нашелся сразу – на мысе Терпения, что находится на востоке Сахалина. Именно к нему, этому мысу и должны были выйти. Сильный, четкий сигнал показал, что судно находится на курсе. Показать же, насколько далеко от маяка, он не мог.
Берег надежно «зацепили» радаром только к двадцати часам. Невязка[2] оказалась фантастической — на шестьдесят с лишним миль позади счислимого местоположения судна. Даже при переходе через океан невязки обычно получались десять — пятнадцать миль. В крайнем случае – двадцать, но столько… Все были в шоке, однако расследование было недолгим. Проверили все – журналы в машинном отделении, курсограмму на мостике – все оказалось нормально. Судно не меняло обороты, не меняло курс. Лаг, считающий пройденные мили, показывал нормальное пройденное расстояния. Все случившееся списали на некий феномен. Учитывая, что результат устраивал всех, на том и остановились.
Все получилось так, как и рассчитал второй. К причалу не поставили, потому что вместо них под погрузку встало другое судно. Выгнать из порта тоже не выгнали. Так и остались стоять на рейде, не представляя себе, когда поставят. В кои-то веки экипаж отметил Новый год дома, с семьями. К причалу пошли второго января, ближе к полуночи.
И на утренник Валерий сходил, и с ледяной горки на центральной площади покатался с женой и дочкой. Все было прекрасно, но с каждым днем он становился все мрачнее.
— Что с тобой? – допытывалась жена, — Что-то случилось?
Долго отнекивался, но потом не выдержал и рассказал. С ужасом в глазах, жена сидела напротив и качала головой.
— Что теперь будет?
— Не знаю. Наверное, уволят.
— За что? Ты всего лишь хотел к дочери на утренник попасть.
— Да уж… Для прокурора это – довод!
На следующий день, возвращаясь утром на судно, Валерий был полон решимости все поставить на свои места. Дальше жить с этим он и не мог, и не хотел. Капитан подъехал к обеду.
— Да, войдите, — раздалось в ответ на стук второго в дверь капитанской каюты.
— Разрешите?
— Да, конечно. Я ждал вас.
С этими словами он достал из выдвижного ящика рулон бумаги – курсограмму.
— И что мы будем с этим делать? – тихо спросил капитан, и вдруг не выдержал, перешел на крик, — Вы мне только объясните – зачем?! Как вам такое в голову могло прийти?!
— Я пришел к вам, чтобы все рассказать, а потом вы примете решение. Готов к любому.
И рассказал второй все. О дочке, об утреннике и о том, что он никак не мог ее обмануть! Опустив голову, капитан долго молчал.
— Идите, работайте, – не поднимая головы, сказал капитан, — о своем решении я скажу вам позже.
Утром следующего дня вахтенный третий сказал, что ровно в 08.15 капитан ждет Валерия у себя.
— Чего это он так официально? – спросил третий, — Ты что, пролетел в чем-то?
— Да нет, все нормально, — ответил второй, отметив про себя, что это – дурной знак…
— Я долго думал, как мне поступить с вами, — начал капитан, — и зашел в тупик. С одной стороны, я обязан сообщить в пароходство о случившемся, и это автоматически будет означать ваше списание с последующим увольнением. Однако зная вас и мотивы ваших действий, не столь уверен в необходимости этого. Иными словами, я должен принять решение. Для этого хочу выслушать вас. Здесь и сейчас. В зависимости от того, что услышу, приму соответствующее решение. Твердое и окончательное. Итак, я слушаю вас.
Валерий нашел нужные слова, потому что очень много передумал о случившемся. Капитан поверил ему. Ни одна душа не узнала истинной причины возникновения той невязки. Штурмана, пожимая плечами, списали ее на непонятный сбой в работе лага. Глубже, как это сделал капитан, никому не захотелось копаться — других забот было предостаточно, да и последствия того опоздания всем понравились.
Прошло время. Второй помощник сам стал капитаном. Жизнь складывалась прекрасно, однако все эти годы ему не давала покоя одна простая мысль.
«А смог бы я так же простить штурмана, сделавшего такое?» — спрашивал он себя. Ответа не было. Впрочем, если быть честным до конца, ответы, конечно, были, но ни один из них не нравился ему.
[1] Репитер – внешний прибор, показывающий(повторяющий) данные основного прибора
[2] Невязка – разница между счислимым(расчетным) и обсервованным(определенным инструментально) местом судна. Выражается в направлении и расстоянии от счислимого к обсервованному.