У мальчиков и девочек свои игры. И никакой Америки я не открываю. Сначала все играют одинаково – в погремушки, пирамидки, кубики, а потом пути расходятся. Девочки начинают играть в куклы, наряжая их и обустраивая кукольные домики. Мальчики носятся с сабельками, пластмассовыми винтовками и пистолетами, играют с машинками.
Постепенно, шаг за шагом, игры все больше и больше уводят мальчиков от девочек. У девочек меняются куклы, меняется сложность обихаживания их, появляются кукольные одежды, очень затейливые домики с разнообразной мебелью, посуда и прочие важные мелочи. Мальчики же все больше и больше втягиваются в игры, в которых главное можно сформулировать довольно легко и кратко. Например, так: «Что бы такое поджечь, чтобы оно погромче бабахнуло, а потом – залезть на крышу и попробовать с зонтиком в сугроб… Нет, что-то нет уверенности в зонтике, а то бы… А еще – все это обязательно должна увидеть та самая девчонка из пятого «Б». Ну, и что из того, что она ни сном, ни духом о том, что все это – ради нее».
Почему жизнь так разводит мальчиков и девочек? Для чего? А для того, чтобы потом свести их и дать вволю наиграться в те же самые игры, но уже всерьез. Девочки — с живыми детками и всем, что составляет настоящий дом, а мальчики — с настоящими машинами, с очень настоящим оружием и прочими, очень серьезными играми вокруг этого. Казалось бы, позабыты одни только кубики. Даже жаль их немножко.
А нечего жалеть. Никуда они не делись, все с нами! Вот, представьте себе – шел муж с работы или со службы. Усталый, голодный, преодолевал он последние пролеты лестничных маршей с одной, абсолютно конкретной, прозрачной и простой до святости мыслью:
«Завтра суббота! Господи, какое счастье! Буду спать, пока пролежни не начнутся, а потом встану, схожу в гастроном на углу, куплю много пива и корюшки вяленой. Нет, куплю очень много пива, а к корюшке — еще и селедочки копченой не меньше, чем три штучки. И буду я ее рубить на газете крупными кусками. Ковырнув внутренности большим пальцем, оботру его о газетку, выверну кусок наизнанку, откушу чуток, как следует разжую и тут же — холодным, только из холодильничка, погашу… А потом – побольше селедочки и побольше пивка, ощущая, как они там, во рту влюбляются и женятся, рождая Вкус Маленького Счастья! Боже, есть же оно на этой земле! Разное! Ведь так, да?»
Счастье закончилось ровно в 22.37 по местному времени, когда необычно веселая и возбужденная жена, сияющими глазами в течение всего ужина подававшая такие радужные надежды счастливому мужу, что он совершенно потерял бдительность и даже временно забыл про пиво. Убрав последнюю тарелку со стола, она молча взяла его за руку и повела. У него даже закружилась голова от предвкушения того, зачем они шли туда…
Нет. Как оказалось — не туда. Повела она его в гостиную, усадила в кресло и дрожащим от распиравшей ее радости голосом сказала:
— Ты знаешь, милый, я вот все думала, думала и поняла, что нам нужно!
«Неужели?! – перестал дышать муж, — Неужели, решилась на третьего?»
— Как ты думаешь, что?
-Ну…- протянул муж.
— Так вот, — не особенно готовая морочить себе голову тем великим, что мог бы изречь муж, продолжила она, — нам срочно нужно переставить всю мебель, пока дети разъехались по лагерям! Всю, до последней табуретки!
Это надо было видеть, как она светилась, одним взмахом ресниц лишая мужа так трудно нажитого за неделю, такого манящего и все меньше и меньше сверкающего теперь счастья.
— И чего ты молчишь? – с подозрением спросила жена и решила на всякий случай надавить на педальку газа, — Тебя что, не касается и не трогает то, что у нас в квартире ничто не меняется вот уже почти год? Тебе это нравится, да? Признайся, нравится? А я уже видеть этого не могу! Я устала уже видеть одно и то же! Я даже…
— Да я что… — с видом проигравшего апелляцию осужденного на казнь, промямлил муж, только недавно переставший сшибать стоящие не на привычном месте вещи.
— Вот и ладненько, милый! Я не сомневалась, что ты меня поймешь. Это ведь нам обоим нужно. Да и Нинка говорила, что, по фэн шую, сейчас самое время этим заняться. Значит, так и решили – завтра, с самого утра и начнем! Ты еще посидишь? Хорошо, как хочешь. Посиди. Газеты под журнальным столиком. Я пойду, лягу. Что-то приустала за неделю… А ты не засиживайся долго. Спокойной ночи, милый! – на одном дыхании произнесла монолог жена и, с видом уважающей себя звезды, вышла из гостиной, не ожидая от него никаких, теперь уже совершенно лишних, слов и реакций.
«Удавить бы ту Нинку, вместе с ее Фэн Шуем!» — совсем уж мрачно подумал муж. Вполне вероятно, при случае он даже привел бы эту мечту в исполнение, если бы знал, где она живет и как выглядит… Он представил себе ее в виде бабы-яги. Почему-то лысой, с одной ногой, длинным носом, большими ушами и на костылях. От этого стало чуточку легче. Резко, с раздражением открыл газету, но что в ней могло быть такого, что смогло бы поднять настроение, еще полчаса назад прекрасное?!
Весь следующий день был убит еще на границе между сном и явью. Убит ловко, изощренно, одним выстрелом и наповал, в форме бодрого крика из кухни. Кричала жена.
— Милый! Подъем! Уже и оладушки готовы! Твои любимые!
«Сказать ей, что ли, наконец, что с детства терпеть их не могу, эти оладушки? А люблю я совсем даже наоборот, яичницу — глазунью с колбасой. И, что очень важно, обязательно из трех яиц. И никакие жуткие тексты жены о холестерине не имеют никакого смысла, потому что в такой великолепной еде изначально, в принципе не может быть ничего, кроме жизненно необходимых, потрясающе полезных, исключительно замечательных и остро нужных мужскому организму веществ. Как в райском нектаре!» — мысленно добавил он, хоть никогда его и не пробовал, да и не надеялся даже в следующей жизни попробовать, поскольку ему иное уготовано. Утро в этом убеждало. В рай с таким настроением уж точно, не попадают!
Мрачно запивая упирающийся во рту кусок не менее ненавистным зеленым чаем, он незаметно сунул сидящему у его ног псу половину последнего оладушка.
— Опять?! – мгновенно отреагировала на звук клацнувших собачьих челюстей жена, — Ты думаешь, что ты творишь?! Имей же совесть! Нельзя это собаке!
— А мне, значит, можно? – тихо спросил муж, явственно ощущая, как закипает в нем что-то древнее, мощное и неукротимое. И готовы уже отпасть невидимые мачты — опоры, поддерживавшие его, словно космический корабль на старте, под которым уже появился маленький огонек – предвестник того огромного, бушующего, ревущего пламени, которое унесет корабль в немыслимые дали.
— Милый, я же так забочусь о тебе, о твоем здоровье! — сделав широченную, никак не хуже, чем у Джулии Робертс, улыбку, жена обвила его голову руками и прижала к самому родному для любого нормального мужика на этом свете месту, и… все прошло. Отпустило. Готовый было разгореться, огонек покоптил еще чуточку и погас. Даже оставшиеся на тарелке оладьи перестали казаться ему чем-то таким уж страшным… Одним словом, все встало на свои места. И вот, как им это удается? Никогда, наверное, мужики не поймут этого! И это хорошо. Часы, висевшие на стене, показывали 08.55.
«Через пять минут откроется магазин…» — подумал муж, однако этот, видимо последний, никому уже не нужный осколок мечты тут же куда-то закатился, не оставив и следа.
Мебель двигали долго, мучительно и разнообразно. У мужчин это называется «туда-сюда». У женщин – «а давай, так попробуем?» Сначала муж как-то пытался направить процесс в логическое, планомерное русло, но быстро понял, что тем самым только ухудшает обстановку, да и не хотел он никогда знать о себе все то, что с каждым новым советом узнавал от жены.
Закончив передвижку и не имея сил даже поднять веки, молча перекусили и пошли спать, потому что было уже далеко за полночь. Пива не хотелось. Жить тоже. Хотелось превратиться в личинку-куколку и лежать под слоем осенних листьев долго-долго, пока не вылупишься во что-нибудь такое, что никогда не будут заставлять двигать мебель.
Среди ночи в квартире раздался истерический, до звона в ушах, собачий визг и грохот. Падало что-то тяжелое. На фоне падения множества еще чего-то, более мелкого, получился интересный аудио эффект. И все это сильно пыхтело и раз за разом издавало слово «Твою…».
— Это ты, милый? – встревоженно спросила жена
— Нет, твою… Пушкин это… твою…
Жена включила ночник – на полу лежала тумбочка с вывалившимися выдвижными ящиками. Сверху – муж на четвереньках, пытающийся встать. Тумбочка под ним мешала сделать это, да и ноги, попадающие на рассыпавшиеся дамские мелочи, разъезжались. Ярко выделялись трусы, белый горошек на зеленом фоне которых очень удачно сочетался с кокетливо разбросанными бесчисленными разноцветными баночками и бутылочками.
— Не понимаю, как ты умудрился? – удивлялась жена, собирая пузырьки, — Ты же сам ее сюда определил.
— Я?!
— Конечно. А кто же еще? Ты же двигал мебель.
В дверь спальни заглянул пес с виноватым видом. Муж готов был поклясться, что эта тварь Божья его понимала! Этот грустный взгляд ничего иного не мог означать. Потом они вдвоем долго сидели на кухне, молчали и курили. Нет, конечно же, курил муж, а пес просто положил голову ему на колени и все понимал. Это было хоть и небольшое, но все же счастье. Вот такие кубики.
Ранним утром следующего дня, когда муж курил на балконе, любовно продумывая очередной план похода за пивком, прибежал рассыльный. Вызывали в штаб, причем сигналом, который означал, что прибыть нужно с «тревожным чемоданчиком». Этот факт не вызвал особо острых эмоций. Это было нормально. Служба, знаете ли. Пришло время заняться мужскими делами. Все заботы и проблемы выходных дней – побоку. Ситуация «Труба зовет!» Не на игры. На ратное дело. Чемоданчик всегда стоял в прихожей. В нем — пара сменного белья, носки, бритвенные принадлежности, великолепный перочинный нож, пять пачек сигарет, томик Есенина и еще пара — тройка подобного же уровня мелочей.
В штабе уже собрались командиры кораблей. Практически всех он знал, да и как не знать, если их корабли были в его подчинении по некоторым направлениям службы? Несколько человек были незнакомы. По голубым просветам на погонах определил – морская авиация.
«Так… Все понятно», — подумал муж.
Стоп! Что это мы?! Это дома он был мужем, а здесь – товарищ капитан первого ранга.
«Учения будут интересные. – думал кап-раз, то есть капитан первого ранга или полковник, если по сухопутному, — Были бы плановые, местного уровня – заранее предупредили бы. Скорее всего, прилетел инспектор из столицы».
Учений ждали давно. А как же иначе? Ведь, если рассудить, что такое служба? Это девяносто процентов учеба, а все остальное — боевая служба, которая потому и называется боевой, что всякое может быть, причем не всегда в учебных целях. Ради вот этих десяти процентов и отдают мужики с погонами свои таланты, силы, годы, а иногда и жизни.
К вечеру отряд кораблей по боевой тревоге вышел в море, чтобы выполнить то, для чего и предназначался корабль, чему учился и к чему готовился каждый член экипажа, от трюмного матроса до командира корабля – выполнить приказ по уничтожению вражеского подводного корабля. Это в высоком стиле, а по простому – «грохнуть» ту подводную лодку «условного противника», которую для него найдет противолодочная авиация. Именно такая задача и стояла перед большим противолодочным кораблем «Адмирал В.», на котором и пошел герой нашего рассказа, служивший в то время помощником начальника штаба.
Надо сказать, корабль, к трапу которого он подходил, выглядел великолепно. Вылизан, выкрашен, выхолен, надраен до блеска, украшен государственными орлами, знаками доблести, заслуженной в боевых службах и прочими регалиями, корабль выглядел празднично, щеголевато и даже модно, если так можно сказать о военном корабле.
Казалось бы, какие отношения могут быть между военно-морским флотом и модой? И вообще, женщины могут спросить у служивших мужей, что такое служба? Ответ будет простой – абсолютно одинаковая заправка постелей, одинаковая форма одежды, объявляемая приказом, одинаковые… На флоте всё должно быть «единообразным», как говорят старшины. Да и как иначе? Можете себе представить строй, в котором девяносто в форме, а десять – в малиновых «трениках» или бермудах с пальмами и обезьянами? А казарму, в которой одеяла не сине-серые все, а частично, к примеру, в цветочек, розовые или «с милыми мишками на голубеньком»? Конечно же, нет.
А «матчасть», как военные люди называют технику? Придет кому-нибудь в голову «тюнинговать» танк или делать на броне эскадренного миноносца, к примеру, аэрографию с красивой девушкой, несущейся верхом на черной пантере? Тоже нет!
А выбеленый с помощью «Белизны» гюйс[1] – матросский синий воротник, белое кашне зимой вместо форменного черного? А лишние две вертикальные складочки спереди и одна горизонтальная по спинке, заглаженные до умопомрачительной остроты, на суконной форменной рубахе? А зверски заутюженные, до остроты швейцарского перочинного ножа, брюки? Делается это с помощью натирания ткани хозяйственным мылом изнутри перед глажкой. А тельняшка, обрезанная и подшитая так, чтобы в вырез «суконки» выглядывало максимум три синие полоски? А офицерские, индивидуально сшитые фуражки с прошитым кожаным козырьком взамен казенных, с пластиковым? Я уж и не говорю о ширине брюк, остро реагирующей на изменения мужской моды, колебавшейся от необъятно-широченных клёшей со вставленными клиньями, до зауженных, которые при встречах в городе рвал флотский патруль? Безобразие, которое длилось до тех пор, пока кто-то умный не прописал – «24,5 см», а сантиметр в сторону – ЧП! Что, разве все это — не мода?
А еще, прокатилась в начале девяностых по стране волна демократизации. Много проявлений ее было и на флоте, но нас интересует одно. На кораблях стали делать офицерские салоны. Что это такое? Простая офицерская каюта в лобовой части надстройки. Убрали умывальник, шкаф-рундук, койки и столы. В получившемся помещении сделали ремонт, поставили узкие диваны вдоль переборок и мягкие кресла, стол, сервантик со стеклянными дверцами, красивое зеркало. Для чего? А чтобы господа офицеры могли собраться, покурить, по… Скажем так, о жизни поговорить.
Ну, и ладно, салоны. И пусть себе посидят, покурят. Что уж там… По военному бы – бумажку какую состряпать и резолюцию начальственную на ней — «Разрешаю, на левом борту!», к примеру. Ан нет, демократия же! Вот и оставили все на откуп народу, а наш народ, как мы успели уже узнать, иногда любит в кубики поиграть. И не только женщины. На одних кораблях сделали салон по правому борту, а на других, точно таких же – по левому. Спросите – и что с того? А ничего! Следим за событиями.
Корабль подошел к полигону – выделенному району в море, куда никому, кроме тех, кто на нем занимается военными делами, входа нет. Поступил доклад – морская патрульная авиация засекла присутствие чужой подводной лодки в таком-то квадрате.
И началась работа. В динамиках зазвучал голос горна, играющего сигнал боевой тревоги, загудели ревуны. Корабль встрепенулся, пришел в боевое состояние. Сотни глаз глядели в экраны, на циферблаты, слушали в наушниках, отдавали и принимали команды. Все — на своих боевых постах, все тревожно ждали главного – атаки. С палубы взлетел вертолет и скрылся за горизонтом в направлении, где его летучие собратья обнаружили лодку.
Есть! С вертолета доложили, что лодка «условного противника» обнаружена, на запрос не отвечает.
«Приготовиться к торпедной атаке, стрельба двумя ракетами с левого борта. Получить целеуказания!» Этого все ждали. Заработала цепная реакция приказаний, распоряжений, докладов и новых распоряжений, звучавшая в динамиках командного мостика. Музыка боя, музыка стрельбы. Постороннему она могла бы показаться какофонией звуков, компотом из слов, а для них, старших офицеров, командующих этим процессом, она была как звучание оркестра для дирижера, где каждый музыкант ведет свою партию, а в- общем, получается гармония. Малейшая фальшь не ускользнет от него.
— Командир, а ты в салоне-то все проверил?- совершенно неожиданно спросил контр-адмирал командира корабля.
— Да, там все в порядке.
— Сам ходил или посылал кого?
-Там по расписанию есть человек, делающий это. Доложил, что все задраено и никого нет.
— Ну, смотри…
Это был не праздный разговор. Какое, казалось бы, дело им, старшим офицерам, занятым атакой на подводную лодку, до того, в порядке ли все в салоне? А дело в том, что, при стрельбе ракетами, все стальные заглушки, «броняшки», должны быть не просто закрыты на задрайки, а обтянуты ломиком, а все зеркала, дисплеи и прочее подобное должно быть убрано. В противном случае, все это разлетится вдребезги.
Ракета, которой дан «старт», запускает стартовые двигатели и пять-шесть секунд они работают в стартовой установке — контейнере, набирая мощь. Когда ракета набирает достаточно «дури», она срывает специальное крепление и летит. В эти-то секунды, да и при вылете из контейнера, пороховые стартовые двигатели дают такое сумасшедшее пламя с непереносимым ревом вырывающихся раскаленных пороховых газов, что выгорает вся краска вокруг, лопаются незащищенные стекла. При этом, в малейшие щели врывается отвратительно пахнущее, все рушащее оранжевое море огня, буквально сметаются леера на палубе и прочие мелочи, которые не сложили, не спрятали, не убрали перед стрельбами.
Скороговорки докладов достигли максимального накала и разом стихли.
— К стрельбе готовы, — доложил командир.
— Стреляй.
Взревев, через шесть секунд ушла первая. За ней, отработав положенные секунды в контейнере – вторая.
«Есть подтверждение! Есть предварение сброса! Есть сброс торпеды!» – прозвучали доклады.
Это означало, что первая торпеда, сброшенная ракетой, с вероятностью более, чем девяносто процентов, поразила лодку. За ней последовали доклады о том, что торпеда со второй ракеты также сброшена. Таким образом, с вероятностью почти сто процентов лодка была поражена и уничтожена двумя практическими, то есть, без взрывчатого вещества в боевом отсеке, торпедами. Условно, конечно.
Эйфория и готовые начаться взаимные поздравления были прерваны на взлете, появлением на ходовом мостике странного человека с неестественно вертикально стоящими волосами странного цвета и не очень здоровым, сине-зеленым, с черными полосами, цветом безбрового лица.
— Блин, что это было?! – хриплым голосом спросил заместитель командующего по боевой подготовке флотилии, а это был именно он.
— Как, что? – ответил наш герой, — Мы стреляли.
— Да? Ужас… Не уверен, что у меня в штанах все в порядке… Там такое было!
— Где «там»? – спросил командир корабля.
— В салоне. По левому борту, как и на «Адмирале П.».
— А у тебя салон по какому борту? – шопотом, заранее холодея, повернулся к командиру наш герой.
— По правому.
— Твою… — прозвучало произнесенное в два голоса известное уже нам.
Оказалось, штабной офицер решил – пусть люди повоюют, чего им мешать? Учитывая позднее время, а было уже далеко за полночь, пристроился в каюте, которую, в темноте, с чистой совестью и посчитал салоном. На диванчике и задремал. На его счастье, иллюминатор был задраен. Как – это другой вопрос. Хватило и той малой щелки, которая ему досталась. В каюте – ни одного целого стекла. Всё, включая самого штабного, покрыто отвратительно пахнущей копотью. Ремонта было не избежать.
— Когда первая пошла, — поделился впечатлениями штабной, — я слетел с дивана. Стоя на четвереньках, не видел ничего перед собой, кроме ослепительно оранжевого пятна. Мысли о том, чтобы подойти и подтянуть задрайку иллюминатора, даже и не появилось. Так, на четвереньках и встретил старт второй ракеты. С грацией молодой кошки выскочил за дверь, с трудом встал на ноги и взлетел пол трапам в ходовую рубку.
Когда потом, уже на берегу, его спросили, каков противолодочный корабль в бою, ответил:
— Море огня!
Вот такая история. У военных – свои кубики.
[1] Гюйс — –матросский синий воротник