Интересная это штука, жизнь. До чего же затейливо иногда поворачиваются самые простые, обычные жизненные события. Казалось бы, все идет плавно, даже слегка сентиментально — меланхолично, с солидной долей романтики и большой перспективой если не на вечные райские кущи, то, по крайней мере, на приятное времяпрепровождение. Ан нет! И вывернется же ситуация так, что и год думай — не придумаешь ничего подобного! И никакой Перельман не опишет своими безумными формулами те изгибы и выверты, которыми извивается наша жизнь!
Владивосток. Дальневосточное высшее морское училище имени адмирала Г.И.Невельского. Именно так оно тогда называлось. Конец семестра. Разгар весны. Шура, курсант третьего курса, получил увольнительную. И надо же было уже у остановки увидеть патруль, да еще какой – от «плафоновской» роты, что на курс старше. Да, был в то время в училище такой командир роты с абсолютно лысой головой, по причине чего народ и определил его, как «Плафон».
Конечно, уважаемого человека так не назовут. Недолюбливали его. Любил он, грешным делом, поиздеваться над курсантиками. Поймает, бывало, провинившегося в городе или на территории училища, да и заставит гальюн мыть в своей роте, а то и еще чего делать, пообещав при этом, что дальше ничто никуда не пойдет. На следующий же день, честно отработавший бессонной ночью свой грех курсант, получал от командира уже своей роты все, по полной программе – и наряды вне очереди, и недели без увольнения, в полном соответствии с поданным Плафоном рапортом.
Справедливости ради, нужно сказать, что и курсанты в накладе не оставались. То напоят и в комендатуру сдадут, то арбуз или чернила на идущего внизу Плафона прольются то ли со второго, то ли с третьего, то ли с четвертого этажа курсантского общежития. Пойди, разберись! Курсанты – народ смышленый, следов в таких случаях на подоконниках не оставляли. Так и шла эта необъявленная, вялотекущая то ли война, то ли игра – кто кого подловит.
Шуру Плафон знал в лицо, встречались. Потому и пришлось ему возвращаться в роту и переодеваться из гражданки в форму. Проблемы в этом особой не было, если не считать того, что все патрули именно на форму реагируют. Проблема была в том, что свои парадные ботинки Шура отдал кому-то из своих ребят, а у самого были только нарядные японские «корочки», да «гады». Вы не знаете, что это такое? «Гады» — это потрясающе крепкие, тяжелые, из очень грубой кожи, матросские рабочие башмаки с заклепками и тяжелыми, аналогичными тем, что делаются у сапог, подошвами и каблуками. Шура выбрал именно «гады», а почему – он и сам не помнил.
Куда пойти? Он быстро решил эту задачу, направившись на танцы в старый, бывший в то время напротив политеха, клуб моряков, который звался в народе «Оркестровой ямой». Познакомился с симпатичной девчонкой. Танцевали, потом гуляли до середины ночи, обнимались и целовались под каждым встреченным кустом сирени. Когда нацеловались до одури, она вдруг предложила:
— А хочешь, пойдем ко мне?
Курсантов, способных отказаться от такого предложения, в природе не существовало никогда, да и не может существовать в принципе, даже теоретически.
Шли недолго. Это был старый, сталинский еще дом с трехметровыми потолками и широкими лестничными маршами в подъездах. В середине подъезда был такой большой проем, что становилось ясно, что здесь по проекту предусматривался лифт. Поставить его, по все вероятности, забыли. Стали подниматься по гулкому пролету.
— Ты сейчас весь дом разбудишь, так стучишь своими башмаками! — сказала она.
Шура немедленно снял «гады» и понес их, но не взял в руки, как сделали бы девяносто девять человек из ста, а просто вставил в них руки. Почему так? А без причины, именно так и все. Дальше поднимался беззвучно, словно кот, с обутыми в «гады» руками, выставленными впереди, как вагонные буфера.
— Стой! – тихо сказала она, остановившись перед обшарпанной, обитой чем-то темно-бесцветным, бывшим когда-то дермантином, дверью на последнем этаже, — Слушай меня очень внимательно. Сейчас я открою дверь. Моя комната – сразу налево. Она всегда открыта. Ты немедленно, не теряя ни секунды, как только открою дверь, очень быстро ныряй туда, а потом – я. Запомнил?
С этими словами она осторожно вставила ключ, дважды повернула и очень резко, чтобы старая дверь не скрипнула, открыла ее.
В проеме стояла ее мать. Ошибки быть не могло — они были на одно лицо, с той только разницей, что лицо женщины имело цвет очень спелого помидора. От гнева, наверное. Так, она в дверном проеме, а напротив — Шура с «гадами» на согнутых в локтях руках, да девушка рядом с ним и застыли на какое-то мгновение.
— Вы кто? – спросила мать шепотом. Уж лучше бы заорала, потому что шепот тот был змеиный, шипящий. Очень неприятный шепот.
От полной неожиданности, не имея ни малейшей возможности обдумать свой ответ и сказать что-нибудь, хоть в тысячной доле процента правдоподобное, Шура ответил.
— Учитель.
— Учитель? – очень серьезно, даже артистически серьезно переспросила она.
Все дальнейшее произошло в доли секунды. Неуловимым, молниеносным движением боевых монахов Шаолиньского монастыря, она левой рукой сняла гад с правой руки Александра и, что было силы, ка-ак треснет им его по правой щеке! Тут же гад пролетел мимо его уха, по направлению к лестничному проему, и ему даже показалось, что в полете вниз он свистел, словно авиабомба.
В то же мгновение, еще до падения «гада» где-то там, внизу, она с той же сноровкой схватила второй гад, другой рукой цапнула свою дочь, окаменевшую от ужаса, за волосы, треснула ее «гадом» по щеке и затащила девушку в квартиру. Тут же участь авиабомбы постигла и второй «гад», просвистевший мимо уха Шуры.
Одновременно с пушечным звуком упавшего на дно второго «гада», дала залп и с силой захлопнутая дверь.
Делать нечего. Праздник закончился. Или не состоялся. Шура пошел вниз, нашел оба гада и побрел, потирая щеку, через полгорода — в роту.
Утром сосед по кубрику внимательно посмотрел на Шуру.
— Что это у тебя с правой щекой?
— Где? – спросил Шура, немедленно ощутив подвергшуюся нападению щеку, и подошел к зеркалу, — Да так, на панцирную сетку нечаянно упал.
Сосед удивленно поднял брови, подумал и покачал головой.
— Интересный рисунок. Никогда таких панцирных сеток не встречал, но где-то я такой уже видел…
Девушку ту звали Илоной. Больше они никогда не встречались, но с тех самых пор, вот уже более сорока лет, Шура всегда отмечает день учителя.