Неделя текла вяло, как в полудреме. Спокойная стояночная вахта, много свободного времени. Это давало простор для действий, но действовать не хотелось. Думать о предстоящем расставании тоже не хотелось. Валялся на диване в каюте и одну за другой читал книги из судовой библиотеки.
Вечерами — домой, к родителям. Ужин, телевизор и все… Когда наступила пятница, внутренне я был уже готов к прощанию. Более того, все мои чувства как бы притупились, и тот тяжелый, гнетущий груз на душе уже не болел так остро. Объяснял себе это тем, что она все же, наверное, права – это я сам накрутил себе ощущения, напридумывал любовь, а ее — то и не было вовсе… Через минуту я уже не верил в этот довод, но когда накатывало – он помогал…
В шесть часов вечера вышел из электрички. До отхода поезда оставался еще час. С перрона электрички посмотрел на перрон дальнего следования. Он был пуст. Когда поднялся на виадук, внизу с вялым перестуком колес, к пассажирскому перрону медленно подкатывал состав пассажирских вагонов. Это был ее поезд. Пошел по виадуку на привокзальную площадь, к входу в вокзал. Красивое все-таки здание! Внутри, на большом куполе дурацкая картина — куча пионеров с идиотски-недетскими, вперившими взгляд во что-то лицами. По зеленым еще полям зачем-то строем шли комбайны, а вокруг – суровые скуластые воины с трехлинейками и развевающимися знаменами…
«Интересно, — подумалось, — а что было вместо этой картины изначально, с рождения здания? Наверняка что-то не такое тупое.»
Прошел через весь зал мимо людей с сумками и чемоданами, сидящих на огромных дубовых скамьях, какие бывают только в железнодорожных вокзалах. Спустился по широкой мраморной лестнице с истертыми
ступенями ниже, к выходу на перрон. Путь к нему проходил мимо ресторана. Там, у ресторанной двери с матовым стеклом стояли они — Нина Андреевна, чиф и Аленушка.
— А вот и Алеша, — сказала Нина Андреевна, широко улыбаясь.
— Привет всем, — сказал я.
— Здравствуй, Алеша – сказала Аленушка, глядя мне в глаза. Она была бледна и вообще, выглядела не лучшим образом.
— Иваныч, зайдем? — спросил чиф, — Грех на посошок не выпить!
— Конечно же, зайдем.
Опять «Гудок»… Все то же, только сакса на сценке не было. И по-прежнему мне было плохо в этом зале.
«Интересно, — подумал,- а если я приду сюда с радостью, она сохранится или убьется тяжелыми воспоминаниями?»
— Ну что, ребята, поднимем? — старпом разлил из графинчика по рюмкам.
— Танюша, хорошая моя девочка, — начала Нина Андреевна, — я очень не хочу, чтобы ты уезжала. Никто из сидящих за этим столом не хочет этого. А может…
— Нина Андреевна… — Аленушка умоляюще взглянула на нее, — я же просила…
— Хорошо, не буду, — ответила Нина Андреевна, — тогда просто пожелаю тебе обрести свое счастье. Уж не знаю, каким ты его себе представляешь, но пусть оно именно таким и будет. Хороший коньяк обжег гортань и теплом разлился по телу.
«Не по такому бы случаю его пить», — подумалось мне… Потом пили за здоровье. Третий тост был за тех, кто в море и в пути.
— А кстати, куда едешь-то? — как бы невзначай спросил чиф.
— Ой, далеко, Владимир Иванович! Туда, куда ни самолеты, ни поезда не добираются! Есть у меня такой заветный уголок. Я с детства о нем знаю, туда и поеду.
— Но адрес же там все равно есть!
— И адреса там нет. До ближайшего адреса пара сотен верст.
— И что там будешь делать?
— Буду помогать людям, которые там живут. Я же медсестра все — таки.
— Друзья, а не пора ли нам? До отправления всего пятнадцать минут осталось! – всплеснула руками Нина Андреевна, возвращая нас к реальности.
Занесли чемодан с сумкой в вагон и вышли на перрон. Молча стояли и смотрели друг другу в глаза. Какие слова нужно говорить в такую минуту? Наверное кто-то знает. Я точно не знал. Ее глаза были полны слез. Мои – не знаю,чего были полны…
Смотрел я на Аленушку и думал, люблю ли я ее? Не знаю. Хочу ли я, чтобы она осталась? Да, очень хочу. Смогу ли без нее? Не знаю…
— Быстренько прощаемся, товарищи и заходим в вагон! Через пять минут отправление! – громким, неожиданно низким и густым голосом произнесла улыбающаяся проводница в форменном пальто и берете с кокардой.
Навстречу друг другу шагнули одновременно. Аленушкины горячие губы тут же стали солеными от брызнувших из ее глаз слез.
— Аленушка, милая, ну подумай хорошенько, пока еще не поздно! — шептал я в ее маленькое ушко, покрытое завитками выбившихся, — Что же ты делаешь?!
— Алешенька, славный мой, прости меня за все и не поминай лихом! Ты – это самое лучшее, что было в моей жизни, и не вини себя ни в чем. Всё, прощай! — она быстро покрыла мое лицо мелкими поцелуями и оттолкнула
от себя.
— Ниночка Андреевна, родная! Я всегда буду помнить о вас, как о маме. Не ругайте меня сильно и вспоминайте хоть иногда! Мне от этого будет легче – я обязательно почувствую, когда вы обо мне подумаете! Прощайте, милая моя!
— Владимир Иванович, дорогой! Берегите ее, она такая…
Тепловоз дал гудок и состав дернулся, сильно лязгнув своими сочленениями.
— Всё, все! Заходим, заходим! – басила проводница.
С моей помощью Аленушка поднялась по стальным ступенькам и, встав за спиной проводницы, выглядывала оттуда. По лицу ее текли слезы. Поезд набирал ход. Мы молча шли рядом. Перрон показался очень коротким.
Хвост поезда втянулся под мост и через несколько секунд исчез. Стало совсем пусто. Ни одной надежды, ни одного шанса не сталось. Стоять на перроне не было больше ни сил, ни смысла, а что делать дальше, я не знал…
— Вот и все, Алешенька, — сказала вдруг Нина Андреевна.
Я хотел было ответить, рассказать ей, что ничего не смог сделать, убедить в чем-то, но горло перехватило спазмом. Махнув рукой, повернулся и пошел прочь, чувствуя спиной их взгляды. Холодный, сырой ветер гнал по улице сухие листья, бумажки. Народ уже не толпился на автобусных и трамвайных остановках. Спешащих с работы «по магазинам и домой» людей сменила совсем другая публика. Народ гулял, степенно ходил по другим уже магазинам, шел в кино, в театры, в кафе. В их походке уже не было напряженно-поисковых, торопливых дневных нот. Тихая, спокойная, уютная и сытая жизнь. Что еще нужно человеку, зализывающему раны, полученные в тяжких боях на полях сражений в войне по имени жизнь?
Долго ноет душа, в которой живет обида то ли на кого-то, то ли на себя самого, однако и эта боль рано или поздно притупляется, превращается в нечто бесформенное, темное и пульсирующее. Постепенно, по капле
пульсация проходит, и остается на душе рубец, которого не хочется касаться. Однако, как это обычно и бывает с царапинами и ушибами, именно ими и цепляешься за все углы. На улице, в кино, в кафе, везде я натыкался глазами на красивых девушек, женщин, но это не приносило той, прежней радости, а наоборот, тревожило и бередило рану в душе, поднимало наверх то, что начало уже опускаться на дно…
Время шло. Два месяца промелькнули как пара дней. Незаметно подкрался Новый Год. Самый лучший праздник, любимый с детства. Запах елки, мандаринов, эти обязательные атрибуты новогодних праздников были, наверное, во всех домах. И на нашем судне тоже разносился крепкий, насыщенный запах цитрусовых – на склад завезли немалое количество этих фруктов, да и вообще, всякой всячины. Матросы два дня принимали снабжение с грузовиков и самоходных барж. Означало это одно – новогодние выходные кому-то обещали стать большой работой, и мы даже догадывались кому.
Первая «ласточка» прилетела двадцать восьмого декабря, как раз на мою вахту. С утра началась суета. Официантки в зале ресторана нарядили елку. С пассажирского камбуза с утра стали доноситься сногсшибательные запахи. Номерные украсили пассажирские коридоры серпантином, мишурой, елочными веточками. К восемнадцати все было «на товсь», как говорят военные моряки. В свеженьких, отглаженных формах, смешливые номернушки выглядели празднично, нарядно. Они сидели в администраторской и ждали команды. Ровно в восемнадцать раздался длинный звонок вахтенного матроса у трапа. Это был условный сигнал – прибыли!
К корме подъехали три больших автобуса и из них стали выходить люди. Это были работники управления нашего пароходства. Многих я знал если не по имени, то уж в лицо — точно.
— Привет, Алексей свет Иванович! – широко улыбаясь, поднимался по трапу Геннадий Иванович, — вот сегодня-то я точно стопку с тобой пропущу!
— Так на вахте же я, пить не могу! – смеясь, возразил я.
— Так, а кто собирался тебя заставлять пить? С тобой – это в компании с тобой. Будешь смотреть на меня и облизываться! Ладно, попозже найду тебя!
— Договорились! До утра никуда не уйду, — ответил я.
Всё на судне было нормально, спокойно. Из зала доносились музыка, смех, аплодисменты. Все шло своим чередом. Сделав обход, вернулся в каюту и поставил чайник, чтобы заварить хорошего чайку, так как покой на
предстоящую ночь не предвиделся. В коридоре послышались шаги.
— Тук-тук, здесь гостей не ждут? – раздалось в двери. Конечно же, это был Геннадий Иванович.
— Заходите, гостем будете!
— А если я не один?
— И в этом случае тоже заходите, но тогда уже гостями будете, — засмеялся я.
— Заходи, Настюха, нас приглашают! – сказал инспектор и вытянул из-за угла молодую, хрупкую девушку.
— Здравствуйте, — пролепетела она, покраснев от смущения.
— Добрый вечер, проходите, присаживайтесь. Сейчас чай или кофеек будем пить, чайник уже закипает.
— Э, нет! Так все просто, что ли? Кофеек и все, да?!
— Да нет, нет, я все помню, — засмеялся я и достал из шкафчика бутылочку армянского «Отборного» и пару рюмок.
— Вот это порядок, а то ишь, кофе одним решил отделаться… Улавливай, Настена! Кадровая работа, она во всем важна!
— Да уж, — рассмеялась девушка, — теперь вижу.
Я налил им в рюмки янтарный напиток, а себе в фужер – минеральной воды.
— А вы совсем не пьете?
— Ну почему же, иногда пью, если не на вахте, — ответил я, выставив руку с сине-белой повязкой «рцы» на ней.
— Все поняла.
— Итак, за хозяина этой великолепной каюты, — сказал Геннадий Иванович и поднял рюмку. Настя и я тоже подняли свои.
— Вот так вахта за бокалом и проходит, — в открытой двери стоял капитан.
— Все нормально, Юрий Антонович, — ответил за меня Геннадий Иванович, подавая капитану руку, — вахта, она и есть вахта! Вахтенному – только вода!
— Да я и не сомневаюсь в ответственности Алексея Ивановича.
— А то я вам плохого подсунул бы, — со смехом буркнул Геннадий Иванович.
— Алексей Иванович, я буду в люксе. Если что – звоните. И повнимательней, стадия «С» приближается.
— Хорошо, Юрий Антонович, все будет хорошо.
— И что это за стадия «С», позвольте спросить, а? – поинтересовался Геннадий Иванович, когда капитан ушел.
— А я, кажется, догадываюсь! – сказала, улыбаясь, Настя.
— Думаешь, я не догадываюсь, да? Догадываюсь! Это когда мы все там уже хорошенькими будем, и нас нужно будет отгружать в автобусы! Так, Алеха?
— Почти, — смеясь ответил я, — только отгрузка — это уже стадия «Д».
— Вот как? А что же тогда такое «С»?
— А это та стадия банкета, когда некоторым участникам становится очень одиноко, они прозревают и начинают видеть номерных и официанток, которых до этого совсем не замечали, — выпаливаю я, — и, естественно,
выходят на охотничью тропу.
— Что ж, вполне резонно, — мечтательно произнес Геннадий Иванович, — да и мысль, в общем – то свежая и здравая… Идея стоит того, чтобы за нее выпить пару капель! Мы рассмеялись, и я снова налил в рюмки.
— А мне ужасно интересно, как вы реагируете на это? – спросила Настя, — приставляете к девушками охрану?
— А осторожно реагируем, — ответил я в том же тоне, — вы почти что угадали! Мы выставляем больше пожарных матросов на обходы коридоров, чтобы в нужный момент кто-то оказался рядом с девушкой и пришел ей на помощь, если понадобится!
— А пожарные матросы – это кто? С берега пожарные?
— Да нет, это обычные наши матросы, которые несут такую вахту, которая называется пожарной. Они делают обходы по всем палубам и следят за тем, чтобы пассажиры не спалили наш пароход не затушенными окурками или еще чем-нибудь таким же опасным.
— Ой, Алексей Иванович, у вас тут… далеко удобства?
— В спальне, направо дверь, — догадался я.
— Хорошая девчонка, — сказал непривычно молчащий Геннадий Иванович, — недавно к нам в кадры работать пришла. Какой-то молодец быстро охмурил, да и смылся. Перехватчиков у нас много…
— Не первая она, да полагаю, что и не последняя, — сказал я и сам себя мысленно выругал. Лучше бы мне было промолчать.
— Это так, расслабилась и все! Теперь вот бегает от запахов…
— Беременная?
— Ага. И из дома ушла – с родителями поругалась. Те требуют аборта, а она уперлась — ни в какую.
В спальне стукнула дверь. Мы замолчали.
— Алексей Иванович, можно я здесь посижу пять минут, — раздался из спальни ее слабый голос.
— Да конечно же, можно! Думаю, что вам лучше прилечь. Я сегодня там спать не буду. Если мне вообще придется сегодня это делать, — добавил и, налив стакан минералки, занес его и поставил на тумбочку у кровати.
Она лежала, свернувшись калачиком и положив ладони под щеку.
— Ладно, Алеша, — сказал Геннадий Ивыанович, — пойду. Народ гуляет, а я что, рыжий?
— Да и мне пора. Нужно обход сделать.
— Пускай поспит Настёна. Потом я ее заберу, отвезу в «Бич-Холл».
— Так она там живет, в этом клоповнике?!
— Ну да, там ее пристроили, в трехместный номер.
— Геннадий Иванович, пусть уж спит здесь, а утром встанет, позавтракает и сама спокойно доберется, куда ей нужно будет.
— Хорошо, Алеша. Согласен. Пусть спит. А вообще, я тебе скажу, замечательная девчонка! Дурак тот, кто так вот кинул ее – судьбу свою выбросил.
Все было спокойно. Народ в ресторане находился уже в «свободном полете», когда каждый занимается тем, что ему интересно. Кто-то пьет, кто- то танцует, кто-то курит, да анекдоты травит на открытой веранде. На
палубе кают первого класса услыхал крик. Быстро пошел туда. В пантри стояла, всхлипывая, номернушка в разодранной кофточке, а рядом с ней — пожарный матрос. Напротив матроса – довольно здоровый мужчина. В тот самый момент, когда я входил, он попытался ударить матроса, но получил мгновенный, точный удар в челюсть и отлетел на тележку со стопками постельного белья.
— Ах ты…, да я вас, б… всех тут, — он снова ринулся на матроса и снова получил встречный удар.
— Прекратите немедленно! – крикнул я им обоим.
— Вот, штурман, зафиксируйте — член вашего экипажа избил меня на ваших же глазах. Завтра же доложу об этом начальнику пароходства. Посмотрим тогда, как вы будете радоваться жизни и каково это – бить работника
управления, начальника отдела!
— Сергей, в чем дело? – спросил я, но вместо него ответила плачущая номернушка.
— Алексей Иванович, Сережа не виноват! Я считала здесь белье девочкам на завтра, а он налетел на меня сзади и стал… Если бы не Сережа…
— Да врет она все, что вы ее слушаете, эту б… судовую! Он не успел договорить, как снова оказался в углу от мощного удара.
— Вот! Вот! Вы видели теперь все сами! Нужно вызывать милицию!
— Я все понял. Значит так, сейчас я действительно вызову милицию, но не потому, что вас избивают, а потому, что вы пытались изнасиловать девушку, но вас остановили. Начальнику пароходства вы завтра ничего не
доложите, потому что я ему обо всем доложу сегодня, сейчас же. Пусть он узнает о том, как ведут себя работники управления, начальники отделов. Он сейчас на нашем судне.
С этими словами я сделал вид, что собираюсь уходить.
— Стой, стой, штурман! Не горячись. Давай поговорим.
— О чем?
— Ну, я это… вы уж извините меня, перебрал лишка…
— А мне – то за что вас извинять? Вы девушку обидели, ее и просите.
Он униженно, время от времени зло сверкая на нас глазами, стал просить прощение у номерной. Она кивнула, вытирая глаза платочком.
— Все, штурман, я пошел!
— Нет, это еще не все, — сказал я, — вы сейчас же, немедленно покинете борт нашего судна. И еще я хочу, чтобы вы знали, что эти люди сейчас напишут мне объяснительные, в которых опишут все случившееся, а я напишу
подробный рапорт на имя капитана, с которым он сможет потом обратиться и к начальнику пароходства, и в милицию. Так вот, вам дается шанс. Если хоть одна душа в мире узнает о том, что здесь сейчас произошло, все эти бумаги пойдут в дело. Вы поняли?
— Все, я все понял. Ухожу. Только мне бы пальто свое…
— Сергей, помоги найти пальто и проводи товарища до трапа.
— Уж провожу, Иваныч, не заблудится.
— Только без глупостей, проводи и все, — сказал я, улыбаясь ему.
— Нет, что вы! Пушинку сдуну, если сядет!
— Видел я, как ты пушинки сдувать умеешь!
Возбужденный происшедшим, вернулся в свою каюту. Заглянул в спальню – Настя спала все так же, свернувшись калачиком. Включил чайник. Я никогда не обращал на это внимания, но сейчас мне показалось, что он необычно громко шумит. Намешал себе растворимого кофе, открыл иллюминатор, скинул башмаки и сел на диване, вытянув перед собой гудевшие от усталости ноги. Струя свежего морозного воздуха была очень
кстати. Хорошо как! Кофе приятно обжигал и волнение недавней сцены уже ослабевало помаленьку.
— А мне можно кофе чуточку?
В проеме двери в спальню стояла Настя.
— Запросто! – ответил я и стал ногой искать сброшенные башмаки.
— Не надо, сидите и отдыхайте, сама найду, — с этими словами она подошла к шкафчику, из которого я ранее доставал рюмки.
— Здесь?
— Да.
Она взяла чашку, насыпала в нее кофе, сахар и налила кипяток. Я молча наблюдал за ее движениями. Они были какие-то спокойные, уютные, домашние. Странно, подумал я, люди делают одни и те же движения совсем
по-разному. Казалось бы, что в этом такого — взять, открыть, насыпать, подойти, налить? Ан нет, все как-то иначе, по своему. А спроси кто, чем отличается – не скажешь ведь!
Настя села напротив, по-детски обхватила чашку двумя руками и уткнулась в нее.
— Полегче стало? – спросил я.
— Ага. Надолго ли? — грустно улыбнулась она.
— Ты местная или приехала откуда-то?
— Нет, не совсем местная, из Находки я.
— Местная, значит! А здесь как оказалась?
— Да вот, романтики захотелось… Получила романтику в развернутом виде.
— Мне Геннадий Иваныч рассказал в двух словах.
— Вот ведь… оно ему надо было?!
— Не сердись, не со зла же! Он хороший человек.
Не знаю почему, что такое со мной произошло, но я вдруг стал рассказывать ей, совершенно незнакомой, беременной девушке мою историю с Аленушкой… Подобрав под себя ноги, она сидела, не шелохнувшись и
слушала, слушала, слушала…
— И поезд ушел… — закончил свой рассказ, одновременно ужаснувшись тому, что сделал! Зачем, зачем все это ей рассказал? У нее своя проблема такая, что мне и не снилась, а я…
— Спасибо тебе, Алеша, что рассказал все это, поделился со мной. Я как будто сама с тобой все пережила. Мне так ее жалко… И тебя тоже. А мне нечего особо-то и рассказывать. Обычная, банальнейшая история, случившаяся с обычной девчонкой.
Ее прервал телефонный звонок. Матрос доложил, что подошли автобусы. Я взглянул на часы. Стрелки показывали около двух часов ночи.
— Извини, Настенька, я пойду к трапу, там автобусы пришли.
— Значит, мне тоже пора.
— Нет, останься. Чего ты среди ночи пойдешь в «Бич-Холл», в этот гадючник? Оставайся здесь, а утром и пойдешь.
— Неудобно…
— Глупости! Ты в чем приехала?
— В куртке серенькой. Геннадий Иванович ее куда-то положил.
— Сиди здесь, никуда не уходи. Я найду и его, и твою куртку.
Геннадий Иванович нашелся быстро. Он как раз одевался. На то, что я оставляю Настю на судне, он отреагировал своеобразно.
— Вот так вот, господа присяжные заседатели!
— Что «вот так вот», Геннадий Иванович? — спросил я.
— А всё «вот так вот», Алеша! – воскликнул он, выставив большой палец, — Праздник удался на славу! На тебе куртку и крепко держи ее, не урони!
— С чего бы мне ронять куртку? Вроде бы не пил, — рассмеялся я.
— Не дерзи старшим! Раз говорю не урони, значит — не урони! Куртка, куртка… Далась ему эта куртка! А при чем здесь куртка? – бурчал он про себя, пытаясь попасть в рукав.
— Все, идемте, Геннадий Иванович, автобус ждет! – улыбаясь его блаженному состоянию, уговаривал я.
Через час все были в автобусах, и они отошли. Вместе с матросами и
номерными прошли по коридорам. Никого не было. Человек двадцать остались, но они разместились в каютах, что было заранее оговорено. Капитан тоже проводил начальство и уехал с одним из автобусов. В каюту вернулся очень уставшим, и единственное желание было – упасть на
диванчик и вздремнуть.
Осторожно, стараясь сделать это бесшумно, открыл дверь в каюту.
— Заходи, не сплю!
Настя сидела там же, где я ее и оставил, но с моим появлением быстро встала, нырнула в холодильник в спальне и достала оттуда тарелку с нарезкой. Оттуда же появились овощи, фрукты. Я точно знал, что там
ничего кроме минералки и полбутылки водки не было.
— А я спустилась в ресторан, — не дожидаясь моего вопроса, объяснила она, сказала девочкам, что это для тебя, и они все мигом сделали. Даже много всего собрали, пришлось два раза спускаться. Ты не против? Не сердишься на меня? Или мне не следовало этого делать?
Ну, конечно же, я совсем не был против и ни капли не сердился! Более того, я был голоден как волк! Именно об этом и сказал ей, с удовольствием отметив про себя, что не каждая бы сообразила сделать такое, оказавшись
впервые на незнакомом судне.
— Тогда иди, мой руки и садись за стол!
«Господи, — подумал я, — какие простые слова, а как же приятно их слышать!»
Я с удовольствием ел все, что было на столе, а она поклевывала виноград, отрывая по одной ягодке и глядя на меня.
— Я так не могу! Ты ничего не ешь, а я тут мечу как проглот какой-то…
— Не обращай на меня внимания! Просто не хочу тебе портить аппетит. У меня сейчас такой период, что мало что из нормальной еды идет впрок. Вот, видать виноградик пришелся по вкусу маленькому человечку! Видать,
сладкоежка растет!
-Ты всегда знаешь, что ребенок чувствует?
— Да, знаю. Даже разговариваю, и иногда чувствую, как он мне отвечает.
— Это как? Слышишь?
— Нет, конечно! А вот… ой! Быстро, давай свою руку! – она схватила мою руку и положила ее себе на живот. Там действительно, что-то было… живое и пошевелилось под моей ладонью!
— Это что?
— Наверное ножкой толкается! Чувствуешь?
— Да.
Я чувствовал… Через тонкую ткань ощущал теплый, тугой животик, в котором что-то пошевелилось и тонкую резинку.
Она тут же тоже поняла это и, смутившись, быстро убрала мою руку, положив ее на стол.
— Прости, я не должна была. Это как-то случайно вышло…
— Прекрати, Настя! Ты чего? Всё прекрасно, и я познакомился с твоей девочкой! Похоже, она была не против знакомства — успокоилась сразу.
— Ладно, ешь! Кофе наливать?
— Угу!
— Наевшись и отхлебнув чуток кофе, я понял, что глаза окончательно слипаются и мне с трудом удавалось держать глаза открытыми. Настя, убирающая со стола, мелькала мимо, словно в тумане.
— Ложись здесь, на диване и поспи, — сказала Настя, глядя на мою борьбу.
— А ты?
— А я сейчас руки вытру и рядом посижу, кофе выпью.
Я лег на диван и уже в полудреме слышал, как она приподняла мою голову и опустила ее на что-то теплое и мягкое…
— Так вот, Алешенька, я никогда и никого не слушала. Все делала сама, все делала по-своему. Сделала и это – поступила в училище, выучилась на повара и пошла в пароходство. А дальше все пошло не так… Ее воркующий голос то появлялся, то исчезал в моем сознании. Впервые за последние месяцы мне было хорошо. Этот голос каким-то образом обволакивал и, убаюкивая, залечивал мои раны. Я отчетливо чувствовал это
даже во сне. Это был какой-то странный, чуткий и исцеляющий сон. А еще, мне приснилось кое-что. Среди ночи проснулся и, чтобы не расплескать память о сне, не открывал глаза. Сон вспомнился только одним
кадром. Это была яркая, сочная картинка. Совсем маленькая, в голубой юбочке и красных башмачках девочка. Лица ее я не видел. Всю ее буквально заливал яркими лучами солнечный свет. Не знаю, как долго я еще проспал, но в каюте было уже светло. Голова моя была на теплой Настиной ноге. На плече лежала ее рука. Ну и дела, подумал я и поднял голову. Она убрала руку.
— Проснулся? Вот и хорошо. Поспал. Дай-ка, я встану, а то ноги совсем затекли!
— Это я так и проспал все время, пришпилив тебя к дивану? – удивился, взглянув на часы.
— Ничего страшного, я сама твою голову так положила, а то ты уж очень неудобно лежал.
— Кофе будешь? С сахаром?
— Буду. С сахаром.
Выпив кофе, пошел вниз – проверить вахту. Все было нормально. В пассажирских коридорах тихо, в экипаже тоже. Вахтенный матрос был не один – с ним была молоденькая официантка. Она смущенно выпорхнула из- под его огромного тулупа, полами которого он обернул ее. Я и раньше часто встречал их вместе. Симпатичная парочка, подумалось мне и, выслушав его доклад, улыбнулся им и пошел в каюту. Насти не было. Заглянул в спальню. Услышав, что она принимает душ, сел за стол и раскрыл судовой журнал, чтобы сделать необходимые записи. Вскоре она вышла, раскрасневшаяся и красивая с распущенными волосами.
— С легким паром!
— Спасибо! Сейчас кофе выпью и пойду. Не хотелось бы, чтобы меня здесь много народа видело. Подумают еще чего…
— А что подумают? Я холостой, ты – тоже, насколько мне известно.
— Ну и что же. Ни к чему это. Пойду в гостиницу. Отосплюсь, а завтра схожу в город, погуляю.
— Хочешь, вместе погуляем?
— Это ты меня что, на свидание приглашаешь?
— Ну, а если и так, откажешь?
— Да нет, чего уж. Почему бы и не погулять? В том, что ты джентльмен, я уже убедилась!
— Это каким же это образом?
— Да очень простым! Не каждый на коленях у девушки будет спать и не
постарается воспользоваться этим! – сказала она и рассмеялась.
— Ну вот, дожился до комплимента такого, — смутился я и покраснел.
— Да все прекрасно! Знаешь, я очень боялась, что так и будет, и мне придется останавливать тебя, но ты — молодец! Спал и только причмокивал, рассмеялась она!
— Ага, — смущенно пробурчал я, — только спит больно уж много в последнее время этот молодец, не проспал бы чего!
На следующий день, в два часа дня мы встретились у памятника в центре города и, не сговариваясь, пошли в сторону набережной. Не знаю, почему с одними людьми легко, а с другими – как будто на экзамене. С ней было легко. И говорить легко, и молчать. Мы долго и с удовольствием гуляли по замерзшей набережной и решили пойти в кино. Оно было скучное и какое- то мрачное, и поэтому мы просто сбежали из полупустого зала! Все рестораны и кафе были недоступны – везде шло празднование наступающего Нового года, и поэтому пошли на вокзал и там перекусили пирожками с чаем. Часов в десять вечера Настя сказала, что уже поздно,
она должна идти домой.
— Домой? – переспросил я.
— Да уж, — невесело засмеялась Настя, — трудно назвать домом то, что носит название «Бич-Холл». Проводишь меня?
— Конечно.
На следующий день условились, что я встречу ее после работы, прямо у кадров. К семнадцати был там.
— Та-ак, Алексей, чего ждем? – раздался знакомый голос.
— Добрый вечер, Геннадий Иванович. Да я это… товарища тут одного жду.
— Понял. Ухожу! Один товарищ сейчас выйдет, его начальник задержал чуточку! — сказал Геннадий Иванович, ослепительно улыбнулся и пошел по трапу вниз, к Ленинской.
— Привет, Алеша.
— Привет, Настя.
— Идем?
— Идем!
— Куда?
— А какая разница, куда?
— Никакой.
— Тогда идем, поедим чего-нибудь, а то что-то проголодался!
— А уж какая я голодная! А давай, в пельменную пойдем, а?
— Хорошая идея! Пельмени – это звучит гордо!
— Ох, как я люблю лепить пельмени! Когда-нибудь, если доведется, я тебя угощу своими пельменями, хочешь?
— Ловлю на слове!
В пельменной как всегда, было много народа. Мы встали в длинную очередь.
— Ой, Алеша… я больше не могу – прошептала вдруг побледневшая Настя и стремглав выбежала из очереди. Я кинулся за ней. Через несколько минут она вышла из туалета, бледная как мел.
— Прости, но это выше моих сил. Эти запахи…
— Все, идем быстрее отсюда!
На морозном воздухе ей стало полегче, но мы все равно пошли в сторону гостиницы. По пути зашли в большой центральный хлебный магазин и там, в кафетерии выпили по стакану чая с булочкой.
— И давно так? — спросил я.
— Нет, недавно. Все было хорошо, а тут вдруг началось…
— Это не опасно?
— Да нет, это у всех так, только по-разному сдвинуто по времени.
— И сколько это продлится?
— Не знаю… Говорят, что не очень долго.
— А сколько вообще еще осталось?
— Три месяца с небольшим.
— А там — что?
— Не знаю… Сниму квартиру или комнату. Не в «Бич-Холл» же ребенка нести!
— А родители?
— Мама-то нормально, а отец ни в какую, не хочет даже видеть меня в таком виде. Опозорила я его. Ладно, оставим это. Так что, потом, Алеша, сама я все буду делать.
— А сестры, братья есть?
— Нет, никого у меня нет, кроме родителей. Все, Алеша, мы пришли уже!
— Завтра я на вахте.
— Ничего, послезавтра уже Новый год, целых три дня отдыхать будем!
— А мы, скорее всего, пойдем на новогоднюю ночь с пассажирами кататься. Слу-ушай, а идем с нами, а?
— В качестве кого?
— Ну, не знаю… в качестве моей подруги.
— А я что, твоя подруга?
— Да!
— Ой, Алешенька, что-то пугаешь ты меня… Да и вообще, к чему это все? Дура я! Мало мне было одного приключения, так еще захотелось… Ладно, все! Я пошла. Спокойной тебе вахты завтра!
— Настя, постой! Не уходи! – крикнул в пустоту.
А собственно, чего я ждал от нее? Знакомы всего два дня! И что мне от нее нужно? Зачем она мне? Заполнить пустоту? Так ею один раз уже заполнили ее… Жалко девочку. Как бабочка, летит на свет, на тепло. Да, конечно же на тепло… А я? На что лечу я?!