Утром я чувствовал себя не в своей тарелке. Мысли роем носились в моей не совсем свежей голове. Что это было? Правильно ли я вел себя? Как мне себя вести с ней после этого? Что будет дальше? А нужно ли мне, чтобы было это «дальше»??
Эти и множество других вопросов улетучились, испарились без следа в тот самый момент, когда Лида поставила передо мной тарелку с какой-то кашей. Ни одного взгляда в мою сторону, ни одного движения бровью, указывающего на то, что вчерашнее «чаепитие как повод» было, что между нами что-то произошло. Только третий механик виновато улыбнулся и чуть ли не уткнулся носом в свою кашу, стараясь не встречаться со мной глазами.
«Ну и ладно, пусть будет так, мне же спокойней. Ничего не было и всё! – рассуждал я, заталкивая в себя кашу, — «Оно мне надо? Какие-то неприятности, разговоры. Да и вообще, только интрижек или скандалов с
женщинами мне не хватало в самом первом рейсе. Работа, работа и только работа!»
Так или примерно так я уговаривал себя, одновременно ощущая, как растет во мне обида. Я понимал, что обида эта детская, глупая, но она росла сама по себе, независимо от того, хочу этого или нет.
Прошу разрешения, — обратился к капитану и встал. Он кивнул мне в ответ. Мне показалось, что все в кают-компании в этот момент подняли головы и укоризненно взглянули на меня. Они всё знали, всё понимали и осуждали меня за то, что вел себя вчера как пацан, не показал свой настоящий мужской характер! Мысленно обругав себя психом ненормальным, вышел из кают — компании и взлетел по крутому трапу на мостик.
Моряка у руля не было. Его не было вовсе на мосту. Ни сдающего, ни принимающего вахту. Судно шло на авторулевом.
— Решили снять пока, пусть боцману помогут. Стропа грузовые дополнительные делают, да правый шкентель на левой грузовой лебедке третьего трюма меняют, — сказал старпом, видя мое удивление.
Значит, вахту мне предстоит нести одному. Скучно, но ничего страшного. Немного прохладно. Все-таки север Камчатки, почти Чукотка.
— А чего так легко одет-то? — будто подслушав мои мысли, спросил старпом и добавил, что я могу сбегать в каюту, пока он пишет журнал.
— Ну вот, так-то лучше! На вахте всегда должен быть по погоде одет, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет, — откомментировал он мое появление в новенькой синей телогрейке с эмблемой пароходства.
Однообразно, спокойно пролетела вахта. Обед, ужин. Очень не хотелось себе в этом признаваться, но к окончанию вечерней вахты очень нервничал. Что ждет меня после вахты? Встретит она меня? Позовет?
Придет? Должен ли я что-то делать или нет, просто ждать? В кают-компании ее не было. Вышел на палубу. Свет в иллюминаторе ее каюты не горел. Я совсем потерял покой. Ругая себя на чем свет стоит, безрезультатно пытался успокоиться. Решил пойти в душ. Долго стоял под горячими струями и вышел уже спокойным, уравновешенным, только сна не было ни в одном глазу. Долго читал какой-то детектив без начала и конца, найденный в тумбочке в спальне.
На следующий день я был уже более спокоен. Воспоминание об этом маленьком приключении стало постепенно терять остроту, да и сам факт того чаепития стал понемножку становиться не столь очевидным.
Два дня пролетели незаметно в устоявшемся, однообразном режиме. Утром на вахте у меня появился матрос. Долго вглядывался в радар – ничего нет. По всем расчетам он вот-вот должен хватануть берег. До середины вахты ничего не было. Послал матроса сделать чайку. Все-таки замечательная штука – хороший крепкий чай на ходовом мостике!
Под чай очень хорошо смотреть вперед, на горизонт и думать обо всем на свете. Настроение просто прекрасное. Мысли легкие и светлые. Некоторые любят чай горячий, обжигающий. Другие – теплый. Кому-то нужен сладкий до приторности, а кто-то любит натуральный, терпкий вкус. Я люблю, чтобы чай был. Крепкий, свежий, он всегда должен стоять передо мной. Изредка отхлебну и опять забуду о его существовании, а потом вспомню, возьму и залпом выпью, чтобы налить свежего, но стоять он должен передо мной всегда, иначе отсутствие его будет беспокоить меня и сбивать с рабочего настроя! И никаких чашек! Только тонкий стакан в тяжелом, с хитрыми кружевными узорами подстаканнике.
Уже к концу вахты радар все-таки «схватил» берег. Мы проходили Анадырский залив. До Берингового пролива оставалось совсем немного, сутки пути. Постепенно, из весело-синего море превращалось в обычное
для Арктики серо-зеленое, со стальным отливом, а небо становилось
бесцветно- белым.
— Ну, что же, первым лед встречу. — Принимая у меня вахту, вздохнул второй.
— Почему ты так решил?
— А выйди на крыло и увидишь.
Я вышел, но ничего не увидел. Небо как небо, море как море и никаких признаков льда.
— А ты посмотри, на горизонте по носу ничего не видишь?
— Да нет…
— Видишь, облака над горизонтом серебряные?
— Ну, да, и что из этого?
— А то, что серебряные облака говорят о том, что под ними льды! Думаю, к концу вахты начнется первый лед. Могу предложить пари – проигравший ставит коньяк в порту.
Договорились! — засмеялся я.
Второй выиграл – в конце его вахты начал попадаться первый мелкобитый лед. Резко похолодало. Температура воздуха за какие-то несколько часов упала с +15 до +5. Льдинки были размером не более метра. Судно не ощущало их, и мы шли по-прежнему полным ходом. Я просматривал, проверяя еще раз, подборку карт на плавание до устья Колымы, когда на мост поднялся капитан. Он долго стоял у выдраенного до
хрустальной прозрачности лобового иллюминатора, вглядываясь через бинокль в горизонт по носу. Иногда подходил к радару, теперь все время работающему на подогреве, включал его и долго смотрел, уткнувшись в
резиновый тубус над экраном – «голенище», как его называли между собой штурмана. Видимо приняв какое-то решение, капитан подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
— Дед, поднимись на мостик, воздухом хоть подышишь чуток.
Минут через пять, кутаясь в телогрейку, в рулевую рубку вошел стармех .
— Так что, дед, прибыли – впереди льды. Через пару часов войдем в
крупнобитый.
— Что-то в этом году рановато входим.
— Да, вынос большой через Берингов пролив. Наверное, северо-восточные ветра были сильные. Готовься. Чую – придется повозиться.
— А что мне готовиться? Мы как пионеры — всегда готовы. Через часик перейдем в маневренный режим и давайте, дергайте за все ручки, пейте нашу кровь по капле, издевайтесь над машиной на здоровье! Механики
потом все отремонтируют, залижут! — сказал стармех и улыбнулся.
— Хорошо, хорошо! Только не надо так убиваться раньше времени! Не такие уж мы изверги. Пойду — ка я, да и вздремну часик — кто знает, что нас ждет дальше.
— Чиф,- обращаясь к принимающему вахту старпому, — смотрите внимательно. Как только появится серьезный лед – зовите.
Примерно за час до моей вахты стали ощущаться небольшие удары по корпусу. Я выглянул в иллюминатор. Вокруг, до самого горизонта — разреженный лед. Льдины размером не больше пяти – десяти метров и
между ними – большие разводья воды. Мы сбавили ход, и привычная уже вибрация почти исчезла. Судно время от времени чуть вздрагивало. Выпив чайку в кают-компании, поднялся на мост. В штурманской, на столе лежала только что принятая карта ледовой обстановки. До пролива был разреженный лед, а за проливом нас ждала кромка тяжелых льдов.
Шли медленно, не больше восьми узлов. Матрос на руле сам выбирал разводья. Моя задача – контролировать рулевого и наше место на карте. А еще задача – внимательно смотреть в бинокль, чтобы не прозевать
тяжелую льдину и вовремя отвернуть от нее. Льдины здесь, в Арктике
совсем не такие, какие обычно бывают там, где льды появляются в начале
зимы и исчезают весной.
Арктический лед довольно опасен. Тонкая на вид льдинка в воде может быть толщиной до двух-трех метров с большими подводными таранами — «бивнями», выступающими на несколько метров. Наткнись судно на такую
– запросто может получить пробоину. Конечно же, идущие в Арктику судаимеют защиту от льдов в виде усиленного ледового пояса, то есть та часть корпуса, которая работает во льду, сделана или из особой стали или из обычной корпусной, но из более толстых листов. Суда ледокольного или усиленного ледового класса имеют особый пояс, который делают из специального, твердого сплава, практически представляющего собой
броню, даже тонкий слой которой лед не может продавить. А еще, эти суда имеют такую форму корпуса, что даже сильнейшее сдавливание тяжелыми льдами не приносит им вреда. Судно с ледокольной формой корпуса при сжатии просто выдавливает, поднимает на метр-полтора льдами, но не давит. Так, размышляя об этом, я делал свое дело, когда вдруг увидел что-то темное на льдине слева по носу. В бинокль разглядел, что там — куча чего- то и несколько собак рядом. Позвонил капитану. Он быстро поднялся на мост и, взяв свой бинокль с надписью «Master» на нем, который кроме него никто не имеет права трогать, стал вглядываться в кучу.
— И что тут у вас?
— Да вот, собачки на льдине.
— Да? А кошечек там нет?
— Да не видно пока.
— Та-ак. А это кто у нас там? Ага… Третий, дайте самый малый.
— Есть, самый малый, — отвечаю и перевожу машинный телеграф на «самый малый».
Теперь и мне было прекрасно видно, что это не куча, а груженые нарты, и на них сидит человек.
— Стоп машина, старпома на мостик.
— Есть, стоп.
Звоню старпому, и через минуту он входит в рулевую рубку.
— Полюбуйтесь, Сергей Иванович. Похоже, у нас гости.
— Да, похоже на то. Будем шлюпку спускать?
— Нет, попробуем так подойти, аккуратненько. Льдина крепкая – гляньте, сколько льда под ней.
И действительно, вода под льдиной была светло-голубой, высвечивая большую массу льда.
— Нет, но вы поглядите на этого пассажира! — воскликнул капитан.
Тот сидел на нартах, спокойно глядя на подкрадывающееся к льдине судно,даже не привстав. Не проявляя никаких эмоций, он спокойно попыхивал своей маленькой трубкой. Собаки же нервничали, то взвизгивая, то вновь переходя на лай. На палубе уже были матросы с боцманом во главе и готовили спасательный круг, штормтрап.
Делая короткие толчки машиной, мы подошли к льдине, даже не пошевелив
ее. Матросы подали на льдину тонкий кончик для подъема вещей. Чукча,
лет сорока на вид, принял его. Когда льдина поравнялась со штормтрапом,
капитан дал машине малый назад и почти сразу – стоп.
— Ну что, старпом, принимай пассажиров.
— Ох, нутром чую — мороки будет с ними… — вздохнул старпом и вышел из рубки.
По некоторым признакам, внизу начинался конфликт. Старпом, выслушав
боцмана и переговорив с чукчей на льдине, подошел к надстройке и
прокричал капитану, вышедшему на крыло, что чукча не хочет подниматься
на судно без собак.
— И что думаете делать?- спросил капитан.
— Думаем.
Думайте быстрее, не стоять же нам здесь всю ночь.
Решение было довольно простым – матросы пошли вооружать парадный трап. Судно парой толчков машины продвинулось еще вперед и льдина поравнялась с трапом. Старпом выгнал всех лишних с палубы, опасаясь
собак. Нарты и мешки в них матросы подняли на спущенных кончиках. Когда трап был готов, чукча совершенно спокойно встал на него и, нисколько не беспокоясь о том, идут собаки за ним или нет, стал подниматься.
Уже ступив на палубу и совершенно не обращая внимания на присутствующих, он обернулся и крикнул что-то гортанное. Собаки мгновенно стали прыгать на трап и быстро подниматься по нему. Так же, не глядя ни на кого, чукча пошел к нартам и, подтащив их поближе к трактору, стоящему на палубе, стал привязывать к нему собак, явно не собираясь ни с кем общаться. Старпом, пытающийся заговорить с чукчей, не произвел на него ни малейшего впечатления.
— Поднявшись на мостик, чиф с раздражением в голосе доложил капитану, что чукча не знает русского языка, но сумел все же сказать, что он с Уэлена. Войти в надстройку чукча наотрез отказался, общаться с доктором — тоже.
— Ну, что ж… Пусть на палубе будет. Накормите его, только осторожно – кто знает, сколько дней он не ел. Третий, вызовите начальника рации, будем связываться с Уэленом, пусть забирают своего путешественника.
Хода до Уэлена было примерно сутки. Этот поселок находится как раз на северной части мыса Дежнева, восточной оконечности Чукотки и самой восточной части материка и нашей страны, если не считать нашего острова Ратманова, стоящего посреди Берингова пролива, разделяющего Чукотку и Аляску. Уже к концу моей вахты радист зашел на мостик с очередной метеокартой и сообщил, что в Уэлене к нам подойдет рыбацкая лодка и заберет путешественника.
— Это он неудачно на Аляску сходил! – добавил радист.
— На Аляску?!
— Ну да. Чукчи же всегда туда ходили. Они там на песцовые шкурки ружья, патроны выменивают. Все местные охотники-промысловики с умопомрачительными винчестерами промышляют.
— А как же пограничники?
— А ты попробуй чукчу во льдах поймать! Никакими «Буранами» его с умными собачками не поймаешь!
На следующее утро за бортом было то же – битый разреженный лед, но по левому борту, довольно близко – отвесные черные гранитные скалы с серыми пятнами вечных снегов в оврагах и трещинах. Чукча по-прежнему
сидел на нартах с трубкой в зубах, глядя неведомо куда. Собаки лежали рядом, положив головы на лапы.
Мы огибали мыс Дежнёва.
Глядя в бинокль на памятник великому мореплавателю и на огромный крест, установленный когда-то на высоком обрыве, невольно проникаешься уважением к истории и к этому интересному месту, в котором мы оказались. Через несколько часов легли в дрейф напротив поселка Уэлен. Ждать пришлось долго. Уже далеко за полдень к борту подошла большая, метров десять длиной деревянная лодка с великолепным, практически бесшумным подвесным мотором Johnson. Я решил пойти на палубу и посмотреть, как будут высаживать чукчу.
— Алексей Иванович, зайдите ко мне, — раздалось из каюты капитана, когда
проходил мимо.
— Слушаю Вас.
— Вот, возьмите и передайте пассажиру, — сказал капитан, передавая мне
большую пачку табака, — я все равно не курю.
Я пришел как раз вовремя. События развивались стремительно. Шла
высадка собак. Выглядела она довольно-таки своеобразно. Чукча взял
собаку за шкирку и та, взвизгнув, полетела в лодку. За ней полетела
вторая. Так он покидал всех собак. Закончив, повернулся к Чифу.
Однако, хороший пароход, начальник! Компот сильно вкусный! — ясно, чисто, почти без акцента сказал чукча и неожиданно улыбнулся, обнажив далеко не белоснежные, редкие зубы и сощурив без того узкие щелки глаз.
Приняв подарок капитана, он даже не кивнул, давая всем своим видом понять, что сильно удивился бы, не получив этого подарка. Крикнув что-то сидящим в лодке таким же, как и он сам чукчам, он покидал мешки вниз и спустился по штормтрапу в лодку. Лодка отошла. Одарив нас еще разок своей, очевидно редкой до драгоценности улыбкой, чукча отвернулся, вычеркнув нас из своей памяти, словно странный сон.
Дав ход, пошли вдоль низких теперь, без малейших признаков растительности берегов на запад, обходя по разводьям большие и малые льдины. Судя по ледовым картам, кромка тяжелых льдов была недалеко, в
районе мыса Шмидта.
Заступив на вечернюю вахту, я увидел, что вокруг все то же самое – льды и разводья. Судно шло довольно быстро, уворачиваясь от больших и беря на таран маленькие льдины, раскалывая их и подминая под себя. Солнце постепенно опускалось к неясному, размытому горизонту. Все было как обычно, но когда оно, прижавшись к горизонту, тут же приподнялось над ним и вновь пошло по своему небесному пути, стало окончательно ясно, что мы за полярным кругом, и ночь наступит еще не скоро.
Только к обеду следующего дня подошли к кромке основных арктических льдов. Там уже стояли два судна. Они вошли в разводье на краю бескрайнего, до горизонта ледяного поля и стояли так, не отдавая якорей.
Мы сделали то же самое, найдя такую же заводь во льду, недалеко от судов.
— Ну, что же, в журнал запишите, что стоим в ожидании улучшения ледовой
обстановки. Внимательно следите за льдами. Звоните при любом изменении
обстановки, — сказал капитан и ушел с моста.
И пошла рейдовая вахта. Можно заниматься корректурой карт, заполнением всяческих журналов и прочими нехитрыми штурманскими делами, не забывая при этом время от времени осматривать горизонт и проверять свою точку по радару. Это было совсем не просто, так как берег представлял собой практически ровную, тусклую линию без мысов и ориентиров. К сдаче вахты подслушал на ультракоротковолновой радиостанции
разговор штурманов с соседних судов. Оказалось, что на одном из них есть спутниковая станция, и штурман с него продиктовал другому свои координаты. Естественно, я их тут же записал и нанес на карту. Осталось
только взять пеленг и измерить радаром дистанцию до того судна. Жизнь налаживалась, настроение – блеск!
Пообедав после вахты, я с удовольствием растянулся на диване. В необычной для судна тишине сразу задремал, и приснилось мне, что в каюту вошла она, буфетчица… Подойдя ко мне, она вдруг размахнулась и я увидел, что в руке у нее большой чайник. С силой выбрасываю руку, чтобы не дать ей ударить меня! Просыпаюсь от сильной боли – удар пришелся на угол стола. Сбита кожа на косточке и явно намечается синяк. Сел на диване и вслух рассмеялся. Великолепно! Можно вызывать психиатра, клиент созрел!
Вечерняя вахта была скучной и однообразной до тошноты… Матроса опять сняли с вахты на палубные работы. С тоски начал что-то напевать про себя, а потом – вполголоса. Позвонили. Объявил фильм. Снова тишина. Хорошо им там, внизу. Сидят себе, кино смотрят, а тут майся…
Прошла вахта, за нею – ночь с ярким солнцем. Закрытые шторки на иллюминаторе почти не спасают – сон неглубокий, какой-то поверхностный. Надел глухарь – стальную крышку иллюминатора. Так было
лучше. И потекли день за днем. Жизнь вошла в более или менее обозначенное русло и плавно текла себе куда-то. Ничего не менялось. Завтрак, вахта, обед, сон. То же самое во второй половине суток — ужин,
вахта, сон… Один и тот же, застывший пейзаж вокруг. Отсутствие движения куда-нибудь и эта нудность нервировали всех. Что-то нужно было делать, чем-то заняться!
Утром к нам подошел большой пароход. Это была «морковка», как за их оранжевый цвет моряки прозвали большие грузовые суда ледокольного типа, практически ледоколы с присущими им корпусами и разными
техническими штучками. Уже через полчаса выяснилось, что капитаном на нем ходит друг нашего капитана. Они переговорили по радио и договорились, что нашего капитана заберут вечером на их катерке. В гости.
Старпом, присутствующий при этом разговоре, подмигнул мне.
— Это дня на три экскурсия затянется, — шепнул чиф и добавил, видя мой удивленный взгляд, — проверено не раз!
Я принимал вахту у старпома, когда юркий, тоже оранжевый катерок, лавируя между льдинами, подскочил к нашему трапу. На него передали пару ящиков, и через минуту с нижней площадки трапа спрыгнул сам капитан. Катерок рыкнул басом, выбросил облачко сизого дыма на воду и, отскочив от борта, уверенно понесся по разводьям.
Ничего не произошло, все было по-прежнему, но странная мысль родилась у меня в голове: Мы в море, а на судне нет капитана! Было в этом что-то тревожное. Я прекрасно понимал, что вся власть формально теперь на
старпоме, но все же… Сменившись с вахты, пошел в душ и, выйдя из него, лег. Почитав чуток, выключил светильник над головой и с удовольствием ощутил, как сознание начало уплывать…
Разбудил меня посторонний запах. Наверное, я смог бы узнать его из тысяч других. Это был ее запах. Я не слыхал и не видел ничего — чугунный глухарь на иллюминаторе был опущен и барашки затянуты. Сон слетел в одно мгновение.
— Иди ко мне, — сказал я.
— Я знала, что ты почувствуешь меня! Сейчас.
С волнением вслушивался в шорох ее одежды. Какой все-таки разный шорох от раздевающихся мужчины и женщины. Сотни раз слышал в темноте кубрика, как раздеваются ребята. Довольно грубый, невнятный
шорох, явно мужской звук. Вполне было понятно, что происходит – вот ремень, брюки, вот рубашка, вот пуговицы, вот молния…
Когда раздевается женщина, шорох ее одежд почти неслышный и всегда магический. Тонким, почти комариным звуком скользит ткань по ткани. Бумажно, отзываясь в мужском теле почти болезненной истомой, скрипит капрон. Почти неслышно шлепнет тонкая резинка, щелкнет застежка. Не понимая и не видя, что именно происходит, я лежал и медленно наливался этими звуками.
— Ты здесь? – прошептала она.
— Да, — почему-то тоже шепотом ответил я.
— Ждешь?
— Да…
— Ты скучал?
— Да…
— Очень?
— Очень.
— И можешь доказать это?
— Наверное, да.
— А почему наверное? Ты сомневаешься?
— Нет, но…
— Никаких «но». Сегодня ты будешь самым нежным и самым ласковым мальчиком на свете. А когда устану от такого ласкового мальчика, я приглашу тебя уже как сильного и безумного мужчину. Ты согласен, Алешенька?
Я был согласен на все, что и подтвердил странным звуком, потому что в этот самый момент губ моих коснулся сосок. Я сразу понял, что это именно он, ощутив жар и аромат ее тела. Мир закружился, утонув в густом тумане
таких естественных и в то же время таких странных, безумных и неутолимых желаний и ощущений…
………..
— Всё, всё, дурачок! Разве так можно?! Ш-ш… Вдыхай глубоко и медленно выдыхай… Ах, ты ж мой маленький, такой хорошенький… И кто же это тебя научил-то всему этому, такого сладкого?
Никто, — с трудом, приходя в себя, выдохнул я.
— Так-таки никто?
— Я только один раз …это…
— Любовью занимался? — подсказала она.
— Да.
— Это правда?
— Правда. На четвертом курсе…
— И кто же эта красавица была?
— Не знаю, — сказал и даже в темноте почувствовал, как краснею.
— Та-ак…Час от часу не легче. И где это случилось?
— На Новый год… В педучилище, в раздевалке…
— Да… Очень сомневаюсь, чтобы ты мог постичь в той ситуации изыски
любовных утех.
— Какие там изыски…
— Так ты хочешь сказать, что весь этот фейерверк был исключительно в мою
честь и давался впервые?
— Да.
— И что, ты по-прежнему сомневаешься в том, что я ведьма?
— Нет.
— Умничка.
— А скажи… Почему ты пришла только сегодня?
— Так было нужно. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что капитан уехал?
— Ты веришь разговорам, которые идут по судну?
— Нет…
— Напрасно. Ты верь. На судне ничего зря не скажут. Судно – это же аквариум со стеклянными стенами, здесь ничего не скроешь.
— Так это что же, получается…
— Тсс, — она закрыла мне рот своей ладошкой, — я же никогда тебе не говорила, что вся твоя. Если помнишь, речь шла о том, что это ты — мой! И вот что еще… Ты не задумывайся о том, где я бываю и что делаю. Это не
касается тебя и не имеет ровно никакого значения. Ты всегда думай о том, что будет, когда приду к тебе. Только это важно. Запомнил?
— Да…
— Тогда одень меня. Мне пора идти, а тебе нужно отдохнуть.
— Одеть?
— Ну, конечно, глупенький! Ты думал, что мужчины только раздевают? А одеваться женщина сама должна? Нет, уж будь так добр!
— А я сумею? Я как-то не очень знаю…
— Сумеешь. Если запутаешься — подскажу. Поверь, это не сложнее, чем
пароходы водить!
Проснулся я до звонка телефона. С тяжелой головой и ощущением пустоты в теле, выжатым как лимон. То, что произошло ночью, не принесло мне радости. Возникло такое ощущение, что побывал в таком месте, куда мне не следовало бы ходить. Это как…
-Шабаш! — неожиданно для себя, вслух произнес это слово, держа в руке бритву и глядя на себя в зеркале. Определение для происшедшего подходило как нельзя лучше. Да, именно такая, полная свободного полета, жгучего и безудержного колдовства, необычных чувств и ощущений ночь. И не существовало ничего на этом свете, что могло бы в чем-то ограничить страсть этой ночью.
Однако ночь прошла, я уже вернулся с той «Лысой горы» и был рад этому возвращению! От этой ясности стало легко и свободно. На душе — светло и солнечно. Быстро добрился и сломя голову скатился по трапу к кают-компании, чуть не снеся при этом ни в чем не повинного электромеханика. Жизнь снова была прекрасна и удивительна!