От автора
Дорогой читатель, хочу сказать пару слов, прежде чем Вы начнете читать. Это вовсе не продолжение «Тихоокеанских Каникул». Это нечто совершенно самостоятельное. Мне очень захотелось показать, что такое труд в море, что такое быт на судне, как все это происходит, что люди имеют и что теряют, находясь там, на этих железных кораблях среди бескрайней воды. Пишу о том, что было в 70 — 80 годы прошлого века. Сейчас многое уже совсем иначе происходит, но основное, суть ситуации осталась прежней — люди в море, взаимоотношения в замкнутых коллективах и конечно же, любовь. Именно о том времени, в котором, как и мой герой, варился и я, эта книга.
***
Ярким предмайским днем я стоял перед массивной дубовой дверью с блестящими, отполированными тысячами рук большими латунными ручками. Для того, чтобы войти в эту дверь с красивой, отлитой из бронзы
вывеской «Дальневосточное Морское Пароходство», я долгие годы мечтал об этом, а потом учился шесть лет в высшем мореходном. И вот, я здесь. В новенькой форме, фуражке с «крабом» и направлением на работу.
Массивная дубовая дверь открылась на удивление легко. Вошел в просторный вестибюль с большой картиной на морскую тему на стене. Пожилой вахтер посмотрел мое направление и сказал, улыбнувшись:
— Вам на третий этаж и направо.
Миновав узкий коридор с протертым старым паркетом, заставленный шкафами с папками, я оказался в тупике с несколькими крашеными в непонятный серо-белый цвет дверями. «Служба безопасности
мореплавания», «Главный штурман», «Капитаны – наставники». От одних только этих табличек дрожь брала. Мне нужно было в Службу. Стучусь. Не ожидая ответа, открываю дверь. Просторная комната. Мужчины в такой же, как и моя, но с другими погонами и различными знаками на груди, морской форме. Здороваюсь,
подаю документы ближайшему. Он долго смотрит их и передает другому, худощавому человеку лет пятидесяти. Тот, внимательно посмотрев бумаги и пахнущий типографской краской диплом, поднял очки и стал не мигая, в
упор смотреть мне в глаза. Не выдержав этого проникающего взгляда, опустил глаза.
— Итак, молодой человек… Работать пришел или так, побаловаться?
— Работать.
— Вот как… Что ж, если работать — начнем знакомиться!
И завертелось все, закрутилось в водовороте хождения по коридорам и кабинетам, заполнения множества анкет и получения всевозможных инструктажей, а затем – сдача различных зачетов и проверка знаний в
комиссиях. А еще, была медкомиссия. Все это продолжалось недели две и, в конечном итоге, предстал я перед инспектором по штурманам отдела кадров плавсостава пароходства, полностью упакованный всеми
необходимыми документами, свидетельствами и справками.
— Та-ак, молодой человек. Готов, значит, к трудовым свершениям?
— Готов, — ответил я, отметив про себя, что из уважаемых старших в училище, вновь попал в молодые.
— Тогда – в бой! Тут у меня человечек стонет, замену просит. Жена у него, понимаешь, рожать надумала срочно. Думаю, что ты вполне мог бы… Как, не возражаешь? И заметь, не четвертым, а сразу третьим помощником!
— Нет, не возражаю.
— Вот и молодец. Тогда садись, будем направление писать.
Через десять минут я снова носился по знакомым уже этажам, получая визы на направлении, всяческие инструктажи уже по конкретной работе, по конкретному судну. Как выяснилось, судно грузилось в Арктику или, как говорили все вокруг — «в полярку». На следующий день, утром мне надлежало явиться на судно.
В ту ночь спал плохо, часто просыпаясь и глядя на будильник. В конце концов, он прозвенел. Быстро собрался, глотнул чаю и с собранным накануне легким чемоданом, понесся навстречу взрослой, настоящей жизни.
Расспрашивая встречных докеров, долго шел по порту, заваленному всевозможными ящиками, железяками, бетонными конструкциями, мотками толстой проволоки, поддонами с мешками и пачками толстых стальных
прутьев, к нужному причалу, и увидел наконец над вагонами черный борт судна, трубу с красной полосой и серпом с молотом на ней, а над крылом мостика надпись «Иркутск». Пробравшись меж двух железнодорожных
составов, с трепетом подошел к трапу. Матрос, мужичок лет тридцати в видавшей виды телогрейке с красной, с
белой полосой посредине повязкой, молча взял мое направление, долго его разглядывал, и тоже молча, нажал кнопку на белой, свежевыкрашенной переборке. За деревянной дверью с маленьким круглым иллюминатором
раздался звонок.
— Сейчас вахтенный помощник выйдет, — неожиданно улыбнулся он, — третьим к нам?
— Да, третьим помощником.
— Хорошо, а то наш третий совсем извелся, второй год без отпуска, да и жена еще рожать собралась, — как-то размеренно, на одной ноте проговорил матрос.
Привет! Третьим пришел? – прозвучал тот же вопрос.
— Да.
— Николай, — представился он и протянул руку.
— Алексей, — ответил я, ощутив крепкое пожатие.
— Идем к мастеру.
Здесь я должен сказать, что некоторые должности имеют в экипажах свои местные названия. Капитан на разных флотах зовется в экипажах по-разному. На военных кораблях это «командир» или «кэп», на рыбацких
судах так же, а вот на судах торгового флота капитан — это «мастер». Дело в том, что во всех международных документах капитан значится, как «Master of The Vessel», то есть «хозяин судна». Видимо от этого и пошло.
Старпом – «чиф», от английского «Chief Officer», то есть старший офицер. Второй помощник – «второй» или «ревизор». Такое название должности пришло еще из старинного флота, когда второй офицер занимался
снабжением корабля углем и продовольствием, а в описываемое время объект его ответственности кроме штурманской работы — перевозимый груз, его укладка, оформление и учет. Старший механик – «дед», и никто не знает, откуда это пошло, а радист – «маркони», что вполне можно понять. Боцман же еще с петровских времен — «дракон», что говорит само за себя. Повар – «кондей» и неизвестно, почему. Может быть, от супа «кондёр»?
Дверь в каюту капитана была открыта. Это также одна из множества традиций на торговом флоте. Если дверь открыта, заходи и решай свои вопросы, а закрыта — значит владелец ее отдыхает или занят чем-то и не
хочет, чтобы его беспокоили. Если же очень нужно – позвони по телефону и скажи все, что необходимо.
Постучав в дверной косяк, второй вошел и доложил, что привел нового третьего. Я также вошел и подал направление капитану, невысокому человеку лет сорока. Почитав бумагу, он встал и протянул мне руку.
Эльмарт Андреевич.
— Алексей … Иванович, добавил я, увидев смешинки в глазах капитана.
— Алексей Иванович, ревизор покажет каюту третьего. Завтра утром будет сам третий, примете у него дела, а старпом расскажет все остальное. Он также будет завтра с утра, сегодня у него медкомиссия.
— Что мне делать сейчас?
— Сейчас Николай Петрович покажет судно и ответит на все появившиеся вопросы.
Второй открыл ключом -«вездеходом» каюту с табличкой «Третий помощник» и я с легким волнением поставил свой чемодан на палубу первой своей персональной каюты. Вещи сдающего третьего стояли у двери, уже собранные. Сама каюта представляла собой одну небольшую комнату с умывальником, узким диванчиком и письменным столом с полкой для книг над ним. А еще, там имелась кровать, а вернее – ниша за серой
шторкой, в которой размещалось высокое сооружение с большим выдвижным ящиком и довольно мягким матрасом. Над головой – небольшой светильник. Посредине, над кроватью – полочка с сеткой, совсем как в
поездах, а рядом, в прозрачном пластиковом кармашке – «Расписание по тревогам третьего помощника капитана». В нем по пунктам расписывалось, что и как третий помощник должен делать по разным тревогам.
Внимательно прочитал расписание. «Общесудовая» – длинный звонок громкого боя, «Человек за бортом» — три длинных звонка, «Шлюпочная тревога по оставлению судна» — семь коротких и один длинный. Все это
было знакомо еще с практик.
Начать ознакомление с судном мы решили с мостика. Второй чуть замешкался, я первым подошел к крутому узкому трапу, ведущему наверх и уже занес ногу на нижнюю ступеньку, когда увидал вдруг, что сверху
спускалась женщина. Вернее, я увидел цветастую легкую ткань и очень бледные, довольно длинные ноги в красных босоножках. И случилось то, что случилось. Я запнулся и полетел вперед. При этом, в падении,
протягиваю руки и… моя правая рука оказывается в мягком … через тончайший шелк платья.
— Ой, простите, я… — абсолютно смущенный и наверняка красный как рак, забормотал я.
— Да ничего, — ослепительно улыбаясь, сказала она, – мне даже понравилось! — Никак, новый третий? Да хорошенький – то какой!
К этому моменту я уже поднялся и мог рассмотреть ее. Огненно — рыжая, с множеством конопушек на лице молодая женщина двадцати пяти – двадцати семи лет, она явно получала удовольствие от своей роли в этом
происшествии. Широко улыбаясь, прошла мимо нас, усиленно двигая солидными бедрами, оставив пьянящий аромат хороших духов.
— Ты особенно-то не заглядывайся, стервь она! Да и мастер голову отвинтит за нее, как куренку.
— Понял. И не заглядываюсь я совсем…
— Ну-ну… Ладно, идем мостик смотреть.
Ходовой мостик оказался обычным, стандартным. Я видел уже такие. Все приборы были хорошо знакомы и по училищу, и по практикам на судах пароходства. Оказалось, что показывать на мостике нечего. Карты,которые и были моей основной заботой по должности, покажет и все расскажет об их состоянии сдающий третий. Подойдя к лобовым иллюминаторам, мы смотрели, как грузчики в трюме укладывают мешки с чем-то.
— Вот, черти! Ты только глянь! Говорил же им, как укладывать должны, а они опять пустот наделали! Идем, а то навытворяют нам делов!
Так и не увидев сверху эти пустоты, я заскользил по перилам вниз по трапу, вслед за ним. Овес в мешках, а это был именно он, заполнял уже половину трюма. Ревизор нырнул в открытую стальную дверь тамбучины между трюмами. Заглянул – там находился большой квадратный лаз с высоким комингсом. Массивная крышка с задрайками была открыта. Вниз, в трюм вел скобтрап. Спускаться в новенькой форме вспомнив, как мама наглаживала мне ее вчера вечером, не решился.
— Нет, ну ты понял? Им, видите ли, трудно мешки выкладывать у бортов, а то, что мы перевернуться можем, они считают моими пустыми фантазиями и что мне лишь бы повредничать! Они, видите ли, всю жизнь так укладывают, и никогда никаких претензий не было, — в сердцах возмущался он.
— Ну, да ладно, — продолжил ревизор, — они теперь час – другой будут работать как по букварю, не подкопаешься! Идем дальше, судно покажу.
Налазившись по судну, заглянув во все укромные уголки, к пяти часам вымотался донельзя.
-Ну что, третий, теперь дуй домой! Завтра увидимся. Только к завтраку не опаздывай. Мастер психует, если на завтраке в кают-компании нет штурманов и механиков без особой причины.
— И даже на стоянке?
— И на стоянке тоже.
— А во сколько завтрак?
— Как и на всем флоте, ровно в 07.30.
«Не позднее половины шестого нужно будет встать», — подумал я, пожал ему руку и пошел вниз, к трапу.
По порту шел с гордо поднятой головой, стараясь делать это степенно, но постоянно срывался на свой обычный, быстрый шаг. Нелегко выглядеть степенным и внушительным с талией как у балерины при весе 45 кило, если взвешиваться в верхней одежде!
Утром, быстренько собравшись, понесся к электричке и поднялся на судно минут за пятнадцать до завтрака. Третий был уже на борту. Быстро познакомились.
— Сейчас позавтракаем, — сказал третий, — и пойдем к чифу. Скорее всего, он тебя сразу на вахту поставит, больше некому. Ну, да ничего, я сегодня весь день с тобой буду, вместе справимся! Все, идем. Мастер наверняка уже там!
Он открыл деревянную, с матовыми стеклянными вставками дверь с латунной табличкой «Кают-компания» и вошел первым.
— Прошу разрешения, — повторил я за ним.
Капитан, сидящий за угловым столиком так, что ему были видны остальные три стола кают-компании, молча кивнул, отхлебнув чай из стакана в массивном подстаканнике.
— Садись здесь, это твое законное место, а я сяду на место начальника рации, его не будет сегодня, – тихо сказал третий и указал на одно из четырех мест за столиком.
В этом кроется еще одна из множества традиций на флоте. У каждого в кают-компании свое место, и никто не имеет права его занимать. Если на стоянках на место отсутствующих младших офицеров могут посадить гостя
или жену, то на место капитана, старпома и стармеха никогда и никому даже в голову не придет кого-то посадить! Да и вообще, с кают-компанией связан целый букет традиций, идущих еще с парусного флота. Во-первых, входя, все спрашивают разрешение у капитана. Вставая из-за стола – тоже. В кают-компанию никогда и никто не придет в трико, в тапках, в майке и т.д. Получив разрешение, кроме «спасибо» буфетчице говоришь обязательное приятного аппетита», и то же самое при выходе из-за стола — разрешение и пожелание.
На ходу, в рейсе, после ужина народ долго сидит, разговаривая на разные темы, чаи гоняет. На стоянках, особенно в родном порту, такого практически не бывает. Стояночный завтрак незатейлив – очень неплохо заваренный чай да белый хлеб с маслом. Но какой это хлеб! Свежайший, вкусный, только что
испеченный на камбузе.
— У нас классные повар и пекарь, но повар в рейс не пойдет, списывается и не знаю, кто придет. Пекаришка совсем еще молодая, полгода как из «танкового училища», но хлеб делает отличный! – добавил третий.
Так я и узнал, что находкинское профтехучилище № 18, выпускающее судовых поваров и пекарей, почему-то называют «танковым училищем»! Потихоньку отхлебывая чай, я осматривал кают-компанию. Отделанные
полированным деревом панели, пианино того же цвета, пара шкафчиков с дверцами, на стене над пианино – красивая картина, выполненная из кусочков дерева разных цветов. Мне сразу вспомнилось название этой
техники – интарсия. Мы подарили своему командиру роты небольшую картину в такой технике на выпускном вечере.
На лобовой переборке, между большими квадратными иллюминаторами, в деревянном ящичке под стеклом был портрет молодой женщины — крестной матери судна и горлышко от бутылки шампанского. Той самой, которую она разбила о борт при спуске судна на воду.
В кают-компанию один за другим входили люди, соблюдая тот же ритуал. Третий шопотом рассказывал, кто есть кто. Когда почти все места за столами были уже заняты, вошел плотный человек лет сорока.
— Чиф, — тихо сказал третий.
Старпом сел за наш стол, внимательно посмотрел на меня и представился:
— Сергей Иванович.
— Алексей Иванович, — ответил я.
— Полутёзка, значит, — отхлебнув из стакана, улыбнулся он.
Молча допив чай, мы с третьим встали и вышли из кают-компании с соблюдением ритуала.
— Вот и ладушки, — сказал третий, когда мы вернулись в каюту, — сейчас перекурим и пойдем к чифу.
— Как он, строгий?
— Да как тебе сказать…Так вроде бы и ничего, но иногда взрывается и тогда под горячую руку лучше не попадаться. Потом, однако, отходит. Есть у него черточки, конечно… Ты сам увидишь, не буду о них. В твою работу лезть не будет. Это мастер тебя за карты гонять будет, уж больно дотошный. Так что, корректуру не запускай, а то неприятностей наживешь. Лучше всего будет, если сходишь в картографию и договоришься, чтобы основную коллекцию карт на свеженькую поменяли. Без коньяка да конфет ни-ни, даже и не суйся туда!
— Понял. Так и сделаю. Всё, идем.
В каюте старпома был народ. Какой-то человек сидел на диване за продолговатым столом, разложив какие-то бумаги. Сам чиф сидел за письменным столом и разговаривал с пожилым сухощавым человеком,
стоящим рядом.
— Значит, договорились, Степаныч? Никого и никуда, пока продукты не примем.
— Понял. Сделаем, — ответил пожилой и вышел из каюты.
— Ну что, соколы ясные, — обратился Чиф к нам, — готовы на великие
свершения?
— Вижу, готовы, — тут же сам себе ответил он, — тогда дружными рядами и на вахту, на вахту, на вахту! Освобожусь – поговорим чуток.
— Я же говорил! — сказал Третий, — Идем ко второму, вахту принимать. Второй сидел в каюте и разговаривал с мужичком в меховой куртке.
— Вот видишь, здесь же ясно нарисовано – шифер под носовой забой , а ты
куда его засунул? На него что, теперь кирпич ставить?
— Да ладно, вижу я. Исправим. Бригадир просмотрел.
— Просмотрел… – ворчал второй, — взять бы вас с собой, чтобы сами посмотрели на выгрузке, чего и как понагрузили…
— Заходите, ребята. Посидите минутку. Сейчас мы тут со стивидором разберемся и пойдем с вами вахту сдавать.
Минут через десять мы шли по палубе на бак – в носовую часть судна. Посмотрели швартовные концы, толстенные капроновые канаты, хорошо ли натянуты, прошли по всем трюмам. Первый трюм был уже заполнен и закрыт. В трюме цемент в паллетах — мешки на поддонах, обтянутые полиэтиленом, а в твиндеке для вояк дела разные погрузили в ящиках, да бочки для них же.
Во втором трюме грузился всяческий строительный груз – паллеты кирпича, шифера, пачки разного металла, от арматурного прутка до мощных балок, а также много ящиков и бочек с разными строительными материалами. Трюм уже почти загружен, осталось перекрыть люк твиндека и загрузить его. В наполовину полном третьем находились те самые злополучные мешки с овсом. Четвертый, кормовой трюм был наполовину заполнен большими, литров на 200 каждая, дубовыми бочками.
— Вино в них. С сопровождающими идет, — почему-то шопотом сообщил второй.
— А в твиндеке что будет, тоже вино? – спросил я.
— Нет, в твиндеке будет водка, коньяк, колбаса сырокопченая в бочках и консервы всякие.
— Здорово! И выпить и закусить!
— Конечно, этого достаточно будет в трюме, но не рекомендую… Не по морскому это — груз трогать. Только, угостят ежели, — хитро подмигнул и добавил второй, улыбнувшись.
— Вот только огурцы соленые не по логике погрузили, в первый трюм! – помолчав, добавил он.
Закончив обход, второй передал мне синюю с белой полосой повязку, с петровских времен называемой на флоте таинственным старославянским словом «Рцы» и сказал, что едет в пароходство, на судне будет утром. Моя главная задача состояла в том, чтобы следить за тем, чтобы грузчики грузили судно в соответствии с грузовым планом и как следует укладывали все, чтобы в море ничто не повалилось и не подавилось. Объяснив это, он передал мне грузовой план — лист, на котором был нарисован разрез судна с трюмами, расчерченными на кусочки с указанием названия, количества и веса каждой партии груза.
— Однако всё, пошел я готовить документы на сдачу. Зови, если что, — сказал третий, и я остался один на палубе.
Так и началась моя первая вахта. Не зная, что делать дальше, пошел на корму. Кнехты с намотанными швартовными концами, шпиль. Несколько бочек с чем-то, привязанных к леерам. Всё, как и на всех судах. С одной только разницей — на этом судне я уже не «студент», а третий помощник! Это ощущение не покидало меня и волновало своей новизной.
Минут через десять услыхал два звонка. С курсантских времен я знал эту систему звонков, даваемых вахтенным матросом. Один – вызов пожарного матроса, два – вахтенного помощника, а три – сообщение о приходе или сходе с борта судна капитана. Рядом с вахтенным матросом стоял человек с папкой в руке.
— Продукты привез, принимайте, — сообщил он мне, — сухие с машины, а через час — полтора «Айсберг» подойдет, мясо, рыбу и молочку привезет. Я к машине, а вы уж тут побыстрее, а то мне еще на два судна нужно
продукты завезти.
-Хорошо, — сказал я и пошел в свою каюту, к третьему. Третий сразу повел меня к старпому. Все закрутилось, завертелось.
«Внимание! Всем свободным от вахт выйти на погрузку продуктов, — объявил я по трансляции, — Артельщику принять продукты».
Артельщик – тот же член экипажа, который, кроме своей обычной работы, по совместительству является еще и кладовщиком продуктового склада. Обычно артельщиком назначается опытный, серьезный матрос.
Собралось человек десять. Командовал боцман, тот самый Степаныч. Они пошли к машине, стоящей за вагонами.
Третий крикнул крановщику на кране, работающем на четвертый трюм и тот, подцепив вынесенную на палубу сетку, сплетенную из каната, подал ее к машине. Минут через пятнадцать сетка опустилась на палубу. В ней были большие и маленькие
ящики, картонные коробки, мешки с мукой, крупами, сахаром, пара бочек с чем-то. Поднявшийся на борт народ стал быстро переносить, перекатывать все к лифту. Операция с сеткой проделывалась несколько раз. Множество мешков картошки, моркови, лука… Все это носилось и разносилось по камерам «артелки».
Закончив, уставшие люди сели между четвертым трюмом и надстройкой возле иллюминаторов камбуза, выходящих на палубу. Оттуда доносились умопомрачительные запахи, но главный – запах только что испеченного хлеба. Мужики с удовольствием курили и занимались тем, чем всегда занимаются нормальные мужчины в такие минуты — травили анекдоты, время от времени взрываясь хохотом. Прервал эту идиллию мощный гудок с «морского» борта. Я подошел к борту и увидел, что к нам подходит маленький пароходик с большим краном, с названием «Айсберг» на борту.
— Ну что, отдохнули? – сказал Степаныч, — За работу! Иванов, прими концы!
С «Айсберга» полетел тонкий прочный кончик с тяжелой плетеной грушей на конце. На военном флоте эта снасть называется «лёгость», а на торговом – «выброска». Ее кидают на борт или на причал, а затем с ее
помощью вытаскивают привязанный швартовный конец. Опытные матросы иногда кидают ее метров на сорок! Чтобы дальше летела, грушу долго пропитывают в свинцовом сурике – очень тяжелой грунтовке яркого
оранжевого цвета.
Грузовая сетка с полутушами коров, свиней, баранов, с ящиками мороженой рыбы, барабанами творога и сметаны, флягами молока, коробками масла и прочими продуктами ложилась на палубу и, освобожденная, взлетала вновь, чтобы вернуться наполненной. К обеду все продукты были на борту и разнесены по камерам.
Тем временем, непрерывно шла погрузка. Грузчики работали на два трюма, и я не видел ничего такого, что требовало бы моего вмешательства. Ровно в полдень мы с третьим пошли на обед. Что это был за борщ! После проведенных на палубе часов мне показалось, что ничего более вкусного я не пробовал! Намазав на свежайший, тающий во рту хлеб толстый слой горчицы, я ел горячий, наваристый флотский борщ и думал, что если обеды все остальные дни на судне будут таким же, я буду совсем не против!
После обеда пришел капитан-наставник. Судя по озабоченному виду третьего, это было серьезно. Меня, поскольку я новенький, отпустили, а третий пошел с ним на мостик. Пробыли они там часа полтора. Когда
вернулись, капитан-наставник долго писал что-то под копирку в каюте. Как выяснилось – акт проверки. Закончив, наставник сказал нам обоим сесть и долго монотонно, на одной ноте, читал акт, в котором перечислял замечания. Закончив читать, он поднял голову и внезапно улыбнулся.
— Да ладно, не переживайте! Замечания мелкие, их до отхода исправите запросто, так что, я этот акт не пошлю в Службу мореплавания, а приду перед отходом и еще раз проверю. Только вы должны будете звонком
предупредить меня о том, что готовы к предъявлению, иначе не приду и буду вынужден акт все же передать. Все понятно?
-Да, — ответили мы одновременно.
-Вот и хорошо. Проводите меня к капитану, — сказал он, глядя на меня. Капитан встал навстречу и подал руку наставнику.
-И как дела у нас? — спросил капитан.
-Нормально, ничего такого, страшного. Дал пищу для размышления штурманам и перед отходом проверю. Вот, тогда и скажу все окончательно.
-Чайку?
-Не откажусь. Ты третьего-то отпусти.
Капитан кивнул, и я быстро пошел в свою каюту.
-Это же сколько понаписал! – глядя в акт, с тоской и досадой в голосе простонал Третий, — вот же… И надо же было именно ему прийти! Он всегда так… с улыбочкой своей иезуитской!
-И что теперь? – спросил я.
-А что теперь…пахать днем и ночью нам теперь! Значит, так. Я сейчас в штурманской займусь замечаниями по журналам да папкам, а ты лети в картографию и договаривайся по картам. Чифу скажу, что пока побуду на
вахте.
Все дальнейшее напоминало театр абсурда. Нужно знать то время, чтобы понять происходящее. Залетев в ближайший от проходной гастроном, я не увидел коньяка. Объехав несколько магазинов, в одном из них нашел, но все три бутылки, имеющиеся в отделе, были с ободранными этикетками… Делать нечего — купил бутылку «Грузинского», которую мне завернули в коричневую оберточную бумагу. Вхожу в здание, на пятом этаже которого располагалась картография. Поднимаюсь. За деревянным барьером сидят, уткнувшись в карты, пять женщин. Из боковой двери вышел худой мужчина огромного роста.
-Слушаю вас. Что хотели? – почему-то шепотом спрашивает он меня.
-Карты, — на всякий случай тоже шепотом отвечаю я.
-Поиграть, что ли, со мной в карты хочешь? – так же шепотом спрашивает он.
-Да нет, карты обменять хочу.
-На что менять будем? Бусы, стеклышки, тряпочки цветные?
-На другие, откорректированные, — уже злясь, не прошептал, а прошипел я.
-Ага, теперь уже яснее, а то никак в толк не возьму, чего тебе надо! А чего шепчешь — то?
-Так и вы…
-Голос у меня такой. Я всегда шепчу, а ты можешь говорить вслух – здесь все свои! Ладно, что с тобой поделаешь, давай. Видя, как давятся от смеха женщины за барьером, я понял, что такой спектакль здесь не впервые разыгрывается. Подаю сверток, готовый провалиться сквозь землю. Это первая в моей жизни взятка…
-Разверни.
Разворачиваю бутылку. Он смотрит прямо мне в глаза.
-Хорошо это, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.
-Что хорошо? — набравшись смелости, спрашиваю вслед.
Краснеть еще умеешь — хорошо это. Я просил у тебя заявку.
-А ее нет у меня…
-Тогда спроси у девочек – помогут или нет.
Я повернулся к ним и увидел на их лицах улыбки.
-Наверное, помогут, — сказал я, тоже улыбнувшись им.
-Вот и хорошо, — прошептал Высокий, — вези карты. Только заявку не забудь. Кстати, я видел пару раз, как девушки наши чаёк с коньячком пили. Нравится им, наверное, с коньячком… Благодарно кивнув ему, поставил на стол за барьером злополучную бутылку и вылетел из картографии. Вернувшись на судно, рассказал все
третьему. Он долго смеялся, а потом замолк.
-Ты извини меня, я должен был тебе сказать, что коньяк девчонкам. Закрутился… А он вообще не пьет- с горлом у него проблемы. Мог скандал устроить серьезный! Понравился ты ему, видать!
-Сейчас схожу к чифу, пусть машину вызывает карты везти. Я уже упаковал их в рулоны, а описи у меня готовы. Заявку мигом напечатаю.
Через час пришла машина и третий уехал на ней вместе с картами, чтобы сдать их и уехать домой. Часов в пять, когда свободный от вахт народ начал разъезжаться по домам, раздался мощный гудок. Выглянул из иллюминатора – к нам подходил небольшой танкер. Тут же зазвенел телефон. Звонил вахтенный матрос. Я
сказал ему вызвать пожарную вахту, и пошел вниз, на палубу. Матрос и моторист из пожарной вахты, то есть люди, которые обязаны находиться на случай пожара на борту во время стоянки, были уже у трапа. Я остался за вахтенного матроса, а они втроем пошли принимать концы у танкера. Вскоре они вернулись, а я поднялся на мостик и сделал объявление по трансляции о том, что у борта ошвартовался танкер и курение на открытых
палубах запрещено, а иллюминаторы по этому борту должны быть задраены. Затем возник небольшой конфликт с грузчиками. Трюмный матрос, наблюдающий вместе со мной за погрузкой, сообщил, что грузчики снова оставили большую пустоту, правда в другом трюме. Потребовал переделать. Поворчали, но согласились.
Примерно в 20 часов пришел пожарный инспектор. Велел собрать пожарную вахту. Долго разговаривал со всеми, спросил обязанности, а потом пошли по судну. Он явно чего-то ждал от меня. Пожарный матрос,
который ходил с нами, знаком показал мне, что хочет что-то сказать. Я отстал и матрос шепнул, что ему нужно налить, иначе он не уйдет!
-А у меня нет, — растерянно сказал я.
Сейчас принесу, в каюте на столе будет, — сказал матрос и исчез. Через пару минут, когда мы проверяли пожарный песок в ящике на баке, матрос вернулся и подмигнул мне.
-Может, сходим в каюту, — наобум, не зная что сказать, ляпнул я.
-А чего, можно и сходить. Почему не сходить? – не задумываясь, сразу согласился инспектор и пошел впереди меня!
Войдя в каюту, инспектор остановился. Из-за его плеча я увидел, что на столе стоит чуть больше полбутылки водки и стакан. На стакане – кусок хлеба и соленый огурец.
-Ну, что же, несколько прямолинейно, но зато честно! – сказал инспектор и сел за стол.
-Давай журнал.
Я подал ему журнал пожарной вахты. Он полистал его, сделал короткую запись и, закрыв, налил себе полстакана.
-Тебе нельзя, ты на вахте, — произнес он, не отрывая глаз от стакана и тут же опрокинув его, смачно хрустнул огурцом. Больше всего я боялся, что теперь инспектор останется и будет болтать о чем-то, но он встал и надел свою видавшую виды фуражку.
-Служба, понимашь! Некогда мне. Нужно идти. Ты уж тут бдительности-то не теряй. Сам понимашь, пожар – дело серьезное! Взгляд его не отрывался от стола. Он как бы замедлился в движениях. Я понял.
-Так вы возьмите то, что там осталось – мне же все равно не пригодится, на вахте же я.
-И то верно. Зачем она тебе? Ни к чему. А я могу и примерзнуть ночью. Ну, бывай, третий! Не провожай, сам дойду.
Быстрым, легким движением инспектор сунул бутылку вместе со стаканом в карман брезентового плаща и исчез. Наконец-то я остался один! Так уставать мне не доводилось с первого курса, когда стоял в ДП — дежурном подразделении, делавшим всю тяжелую работу по училищу. Добравшись до дивана, прилег и немедленно отключился, провалившись в тяжелую, тягучую черноту. Как мне показалось, почти сразу же зазвонил телефон. Он долго звенел, пока я, очнувшись, не осознал, что это такое. Звонил вахтенный матрос.
Меня ждали внизу. Мельком взглянув на висевшие на переборке часы, отметил, что была уже половина первого ночи. У трапа ждал бригадир.
-Командир, сегодня работать больше не будем. С утра придут три бригады, а на ночь закрывай трюма – дождик обещают.
-Вызывайте трюмного и пожарного матроса, — приказал вахтенному. Через два часа тяжелые люки были закрыты, и я снова прилег на диване. Проснулся от голоса третьего.
-Ну, ты даешь! Уже пятнадцать минут восьмого, а ты еще спишь. Вахтенного раздолбай как следует – не позвонил тебе в семь, не разбудил. Через пару минут вошел второй.
-Привет! Как тут дела? Не работали ночью?
-Нет, не работали.
-Значит, повезло тебе — поспать дали.
В эту минуту раздался голос старпома по трансляции: «Третьему помощнику зайти к капитану»
-Прям натощак, до завтрака… — удивился третий, — идем вместе, а то акты- то мы подписали, но не докладывали капитану.
Старпом и второй были уже у капитана. Там же находился и другой мужчина лет сорока, как выяснилось позже, стармех. Они сидели на диване.Алексей Иванович, как у нас обстоят дела с картами?
— Разрешите, я отвечу, Эльмарт Андреевич, — вмешался Третий.
-Да.
-Я договорился — карты будут готовы сегодня к обеду. Вся коллекция, откорректированная на сегодняшний день.
-Понял. Спасибо. Спецкарты арктические я уже получил. Алексей Иванович, документы на отход еще не готовили?
И опять мне не дали ответить. Старпом тут же, опередив мое «Нет», сказал, что сегодня после обеда мне этим и предстоит заниматься. А я-то, по простоте душевной, полагал после вахты поехать домой!
-А печатать-то на машинке умеете, Алексей Иванович? – спросил капитан.
-Да, пару раз печатал, — ответил я, и все почему-то рассмеялись.
-Ничего, к утру будет стучать как заяц на барабане, не хуже профессиональной машинистки, — заявил старпом.
-Ревизор, как с погрузкой?
-Завтра к обеду закончат. С оформлением документов к восемнадцати будем готовы.
-Николай Иванович, как с топливом, со снабжением?
-Топливо принято, снабжение на борту.
-Сергей Иванович, объявите экипажу, что увольнение до завтра, до семнадцати часов. Все свободны.
Выйдя из каюты капитана, спросил старпома:
-Сергей Иванович, а когда я смогу домой поехать?
-Да в любой момент… после того, как будете печатать наравне со мной, а я хорошо печатаю.
Я не знал, как на это реагировать – как на шутку или серьезно? Старпом сам ответил на этот немой вопрос.
-Заходите. Вот Вам НБЖС – «Наставления по борьбе за живучесть судна». Знакома такая книга?
-Конечно, я же аттестацию сдавал…
-Вот и чудненько, вот и славненько! Значит, так… Перепечатаете первые три раздела. Никаких подчисток и исправлений не должно быть. Как будет готово – сразу домой! Там не так уж и много, всего–то семьдесят страничек. Да, чуть не забыл! Прежде чем домой уходить, напечатаете судовую роль . Документы всех членов экипажа можно взять у меня. Шесть экземпляров нужно. Форму роли найдете у себя в столе. Между прочим, машинка только четыре пробивает. Там же, в столе есть бланки заявления на отход и кое-какие другие документы для пограничников и портнадзора. А еще, нужно судовые документы на отход подготовить к предъявлению. Ну, да не пугайся — сдающий третий будет рядом до отхода и покажет, что к чему!
Вопросы есть? – закончив тираду, спросил он меня, — Нет вопросов. Свободен! За работу, товарищи, за работу! Впереди нас ожидают сияющие вершины и полная свобода личности!
Я не имел ни малейшей возможности вставить что-либо в непрерывный поток слов. Да это, судя по всему, вовсе и не предполагалось. Я был в полном смятении.
-Ты не первый такой,- успокаивал меня третий. Меня точно так же учили! Не переживай, он не со зла. Просто тебе же нужно будет работать потом, а как же без машинки? Все на ней, родимой, держится!
-Хоть позвонить домой…
-А ты сбегай на проходную, там телефон есть.
-Точно, сейчас сбегаю. Чую, не попасть мне домой.
-Похоже, на то, — засмеялся Третий.
В два часа ночи я закончил печатать НБЖС. И действительно, если сначала приходилось долго искать каждую букву и рвать лист за листом, попадая не на те буквы, то последние страницы действительно, строчил «как заяц на барабане». Пальцы сами уже попадали на нужные кнопки. Вздремнув пару часов, опять засел за машинку – делать Судовую роль, то есть список экипажа с названием должности, номером паспорта и датой
рождения. Казалось бы, просто, а вот… Каждый паспорт открываешь, читаешь, печатаешь. Все просто и идет хорошо, но… Сбой, ошибка и все сначала! Роли с исправлениями пограничники не принимают. Хоть плачь!
Стиснув зубы, снова и снова вставляю бумагу и начинаю сначала. К обеду как-то легко напечатал две закладки без единой помарки и абсолютно счастливый, довольный собой, гордо несу стопку ролей старпому.
-Молодец! Будет толк! Там еще трое новых пришли – вот их паспорта.Через пару часов нужно будет отнести документы погранцам и в портнадзор.
Я подумал, что наверное сейчас, прямо здесь убью его с применением всяческих жестокостей, чтобы подольше помучался и мне все равно, что мне за это будет!
-Хочешь кофе? У меня вкусный, японский, растворимый! – бодрым, невинным голосом спросил Чиф.
Я не знаю, чего мне больше хотелось в эту минуту – плакать или смеяться?
Вместо этого просто отрицательно помотал головой и на ватных ногах пошел к себе. Все документы были готовы через два часа. Я шпарил на машинке как заяц на барабане и практически не ошибался…В девятнадцать, побывав у медиков в карантинной службе, где предъявлял роли и медкнижки повара, пекаря и ответственного за пресную воду плотника, я положил на стол перед инспектором портового надзора все
нужные документы. Полистав их, проверив все, что ему было нужно, он поставил штампы на роли и на заявлении на отход.
На судне доложил капитану, что отход оформлен и готов уже был упасть от усталости на диван в каюте, когда вошел второй и, передав мне повязку, сообщил о переходе с 20 часов на ходовые вахты. Вахта третьего
помощника на ходу как раз начинается с двадцати и длится до двадцати четырех часов, а утром с восьми до полудня. Я встал, молча надел повязку и пошел на палубу.
Там шла погрузка техники. Палубный груз – это прямая забота старпома, и он был там, вместе с боцманом руководил установкой на люках и на палубе, между трюмами и бортом тракторов, грузовиков, контейнеров. Я
выполнял какие-то поручения капитана, ходил с какими-то людьми по палубе, что-то говорил, что-то подписывал, с инспектором портнадзора проверял выполнение каких-то пунктов предыдущих проверок. А потом занимался раскладыванием карт в соответствии со сделанной капитаном предварительной прокладкой курса. Все было как в непрерывном кошмарном сне.
К нулю все было погружено, документы оформлены и груз закреплен матросами. Я сдал вахту ревизору и сел на диван в каюте, находясь в полной прострации. Вздрогнул, очнувшись, только когда по трансляции
прозвучало :
«Всем посторонним и провожающим покинуть борт судна. Судно снимается в рейс. Палубной команде по местам стоять на отшвартовку. Боцману и третьему помощнику на бак, второму помощнику на корму.
Принять буксиры». Я даже не удивился, да и вообще, был бы, наверное, потрясен, если бы ничего этого не произошло, а меня просто оставили в покое.
На баке было холодно. Боцман с матросами сгрудились у брашпиля. С моря подходил буксир с красным и зеленым огнями по бортам. В динамике моей маленькой рации прозвучало: «Третий – мостику». Ответил. «Принять буксир». Сказал боцману и тот послал матросов. Приняв толстенный буксирный конец с буксира, они кладут его на кнехт. Через пять минут команда «На баке — отдать все концы». Передаю боцману. Матросы сбрасывают концы с кнехтов и ослабляют их. Швартовщики на причале сбрасывают их с причальных «пушек».
Боцман громко материт на чем свет стоит швартовщиков за то, что сбросили концы в воду – они теперь мокрые и руки у матросов, выбирающих их, мерзнут. Через пять-семь минут докладываю, что на баке чисто, концы выбраны. Буксир начинает работать. «Всем отойти от буксирного конца» — звучит команда из рации. Судно оттягивается буксирами от причала. Буксиры словно игрушку, раскручивают нас носом на выход. Вскоре звучит
команда «Отдать буксиры на баке и корме». Скинули конец. Буксир убежал. Судно стало мелко трястись от работы нашей машины. Огни на берегу начали двигаться назад. Причалы удаляются. К трапу подлетает
катерок. На него сходит лоцман.
«На баке и корме, боцману и третьему остаться, — звучит в динамике на мачте,- палубной команде убрать трап, всё крепить по — походному».
Огней по носу становится все меньше. Справа по носу из множества других выделились три ярких красных огня. Они все больше сближались, и когда почти выстроились в одну вертикальную линию, судно пошло влево. Это – створные огни. Они, красные огни Токаревского створа, встречают и провожают все суда. Сегодня они провожают нас. Минут через пятнадцать в динамике рации раздается: «На баке, якоря в клюзы (те «ноздри», в которых якоря прячутся на носу судна) и крепить по -походному».
Когда наконец добрался до своей каюты, стрелки на часах показывали половину четвертого. Разделся, на автопилоте сходил в душ и упал в кровать. Сна не было. Стоило закрыть глаза, начинало мерещиться что-то
странно-страшное, бесформенное. Терпеть это было невозможно. Встал, налил стакан воды из-под крана. Выпил. Она была теплая и противная на вкус. Посидел немножко в темноте. В постель ложиться не хотелось. Внутри я был весь пустой. Только голова очень тяжелая. Она тянула вниз. Лег на диван, накрылся телогрейкой с головой и немедленно заснул.