УАЗик остановился у входа в управление. Один из милиционеров открыл дверцу и вышел. Иван вышел из машины следом за ним.
— Следуйте за мной.
В знакомой уже приемной, милиционер открыл дверь начальника.
— Товарищ подполковник, гражданин Соколов доставлен.
— Эх, Лопахин, какой же ты! Прямо, как арестованного привез!
— Иван Николаевич, заходи! Дело есть. Ирина Петровна, нам бы по кофейку, — добавил он секретарше.
— Заходи, дорогой! – сказал хозяин кабинета, крепко стиснув руку Ивана, — давай хоть чуток, по-быстрому, а то так и не получилось. Он открыл большой сейф и достал оттуда бутылку коньяка, два граненых стакана и две конфетки.
Налив по полстакана, спрятал бутылку обратно в сейф.
— Давай, дорогой! Ты сам не знаешь, как помог нам с этими деньгами! Весь Дальний Восток на ушах стоял после того ограбления, а мы раскрыли! Ты понимаешь это или нет?
Иван, ошеломленный всем происходящим, только улыбался и кивал.
— Да поставь ты свой чемодан! У меня в кабинете его уж точно, не украдут!
Тепло от коньяка быстро разливалось по телу, и Иван почувствовал, как постепенно успокаивается. В дверь кабинета постучали.
— Здесь к вам… — начала было докладывать секретарша, но ее отодвинул и ворвался в кабинет огромный детина в кожаной куртке и фуражке с крылышками.
— Товарищ подполковник, это же произвол какой-то! На каком, скажите вы мне, основании наш вертолет вот уже три часа, как задержан вашими милиционерами?
— Успокойся! Да успокойся ты, Вартан! – подполковник открыл сейф, достал третий стакан и налил во все три, — Выпей с нами, прошу тебя! Сейчас выпьем и полетишь!
Летчик принял стакан, выпил его залпом и круглыми от удивления глазами посмотрел на подполковника.
— Ну, вот и молодец! А теперь лети себе на здоровье, только вот этого молодого человека с собой прихвати. Ему в Петропавловск позарез надо! Оттуда он во Владивосток полетит или морем пойдет. Ты ему там помоги немножко.
— Час от часу не легче! Мне же нельзя брать чужих людей на Камчатку!
— Я не понял, — вставая, тихим голосом сказал подполковник, — к тебе что, начальник управления внутренних дел каждый день обращается, да? Чужих людей сует, да?
— Да нет, нет! Я же не сказал, что не возьму! Конечно же, возьму! Только вот со временем… Опаздываю я!
— Прохоров! – крикнул подполковник во все еще приоткрытую дверь приемной.
— Я! — раздался оттуда юношеский голос, и в двери появился молоденький сержантик.
— Отвезешь этих людей к вертолету. Да так, чтобы у них ветер в ушах свистел от скорости!
— Есть, чтобы свистел! — крикнул сержант.
— Всё, Вартан! Лети, дорогой! За мной не заржавеет – не люблю в должниках долго ходить! С меня причитается!
— У вас вещи-то где? — спросил Вартан, обращаясь к Ивану.
— Вот они, — сказал Иван, взяв в руки кейс.
— Тогда — вперед! – улыбнулся Вартан и, пожав руку подполковнику, вышел.
— Ну, лети, дорогой. Пусть на твоем пути поменьше приключений будет. Если что – пиши, звони мне. Помогу, чем смогу, — сказал подполковник, крепко пожал Ивану руку и подтолкнул его к выходу.
— Стой! – сказал вдруг подполковник и, быстро написав что-то на бумажке, отдал ее Ивану.
— Спасибо вам. За все спасибо, — сказал Иван и пошел к выходу.
Уже в машине развернул бумажку. В ней были имя, фамилия и два телефонных номера.
Петропавловск встретил низкой, тяжелой облачностью. Промозглый, по-осеннему холодный ветер время от времени приносил капли назревающего дождя.
С аэродрома Иван поехал прямо в порт, прекрасно понимая, что с таким чемоданчиком в аэропорту делать нечего. Первый же досмотр, и на вопрос, откуда такие деньги и камни, придется отвечать долго и безуспешно.
На проходной порта Иван предъявил мореходку, ему выписали разовый пропуск, и пошел он к причалам, где стояли пароходы.
Молодой старпом внимательно изучал мореходку Ивана, задал пару вопросов и сказал, что у них есть свободная каюта, в которой ходят сопровождающие грузов, но сейчас, на обратном переходе до Владивостока она будет свободна.
Ему показали эту каюту. Оплатив, как положено, каюту и питание. Иван стал полноправным, легальным пассажиром. Судно через два дня уходило во Владивосток.
Пару раз Иван ходил в город, купил себе более или менее нормальную одежду, с удовольствием насладился почти забытым уже вкусом великолепного камчатского пива.
Весь переход до Владивостока Иван или спал, или проводил на верхнем мостике, дыша крепким, соленым ветром. Его никто не трогал, никто не задавал вопросов, и Иван был благодарен за это. Не хотелось ему сейчас ни с кем и ни о чем говорить.
Он понимал, что впереди его ждут сплошные открытия. Какими они будут, хорошими или плохими? Оставалось только ждать. И он ждал.
Какой же он шумный, этот порт Владивосток! Совершенно отвыкший от большого портового города, Иван чувствовал себя довольно неуютно в давящем на него, плотном воздухе, насыщенном запахом нагретого весенним солнцем асфальта, прелых водорослей, мазута и еще чего-то, до боли знакомого. По ушам били громкие звонки портовых кранов, переносящих стропа с ящиками и мешками на борт судов, звуки автопогрузчиков, снующих между бортами судов и складами, лязг вагонов, которые с резкими, громкими свистками двигал куда-то небольшой зеленый тепловозик. Время от времени, поднимая в воздух стаи то ли голубей, то ли ворон, оживали дремлющие где-то на крышах складов и ажурных мачтах освещения громкоговорители. Пугая своей неожиданностью, ошалело — раздраженный женский голос ни с того, ни с сего, отдаваясь в ушах высокими нотами, начинал выговаривать кому-то, снова перекрывшему какие-то пути.
«И вновь, в который уже раз — свобода! – подумал Иван, выходя из проходной порта, — И опять не знаю, что с ней делать?»
Впереди, в нескольких сотнях метров от него, находился самый центр города — центральная площадь с главным памятником тем, кто когда-то то ли занял, то ли освободил город. Иван направился туда. Первое, что хотелось сделать – пристроить на какое-то время кейс, чтоб не ходить с ним по городу. Самым удобным, как ему показалось, было положить его в камеру хранения на вокзале. Именно так и решил сделать.
Когда кейс был уже в ячейке автоматической камеры хранения, Иван понял, что теперь, пожалуй, настал самый сложный, самый драматичный момент.
Иван много думал о том, как встретится с женой. Он уже знал ее имя, возраст и кое-какие другие данные из материалов розыскного дела, но не помнил ее и ни разу за все время беспамятства не почувствовал, чтобы его потянуло разыскать ее. Единственное, что могло изменить все, была встреча. Он надеялся, что все вспомнит, увидев ее.
Такси подъехало к указанному дому. Ничто не шелохнулось в душе Ивана. Такой же, как и множество других домов, мимо которые они проезжали, этот был ему не менее чужим.
Поднявшись по лестнице, постоял минуту, разглядывая стальную дверь с двумя отверстиями для ключей и массивной желтой ручкой. Решившись, нажал кнопку звонка. За дверью раздалось тяжелое шарканье.
— Чего тебе? – спросил, открыв дверь, крупный мужчина лет сорока с блестящими жирными губами и в зеленых трусах, из которых вываливался классический пивной живот. Из квартиры пахнуло чем-то вкусным.
Иван был настолько растерян, что даже не мог придумать, что сказать. Ко всяким вариантам встречи он мысленно готовился, но такой не приходил ему в голову.
— Ой, Иван… — раздалось вдруг, и светловолосая женщина в длинном синем халате оттеснила мужчину.
— Ладно, — сказал Иван, — пойду я.
— Ваня, послушай…- донеслось вслед.
Иван спускался по гулким ступеням, совершенно не зная, как ему относиться к такой встрече. Все было как в «бородатом» анекдоте, только еще смешнее – обманутый муж не был знаком с женой…
«Наверное, в самый раз сейчас было бы начать рвать волосы на голове, биться в припадке ревности, а мне все равно. Меня вовсе не волнует, что делала эта незнакомая женщина с этим мужиком, пока меня не было. Еще меньше волнует то, что они будут делать в дальнейшем!» — мысленно рассуждал Иван, пытаясь осмыслить ситуацию.
— Ваня, подожди! — раздался женский крик, когда Иван отошел метров на пятьдесят от подъезда.
— Не уходи так! Дай мне сказать тебе хоть что-то, — догнала его женщина и схватила за рукав.
— Хорошо. Слушаю.
— Идем, сядем на лавочку и спокойно поговорим.
— Идем.
— Ваня, я очень переживала, когда ты исчез. Ты же ни слова не написал, не позвонил за все это время! Мне было очень трудно, я так ждала тебя!
— Да, заметил.
— Нет, Ваня, действительно долго ждала, а потом перестала, смирилась со всем, а недавно встретила человека. Мне хорошо с ним, спокойно. Я не знаю, Ваня, что мне теперь делать, — сказала женщина и, закрыв лицо руками, заплакала.
— Ты мне скажи, как мы жили до моего исчезновения?
— А ты что… не помнишь?
— Нет, я вообще ничего не помню.
— Ой, Вань… Да как же это?
— И все-таки, как мы жили?
— А никак. Жили рядом и все тут.
— И долго мы так?
— Четыре года.
— И детей не было?
— Нет, Ваня, не было. Ты не особенно-то и хотел детей. Да и я не настаивала. Вот так и жили мы с тобой, Ваня. В море был – одна оставалась. Приходил – тоже одна, но с тобой в квартире.
— Тогда я тебе вот, что скажу… — сказал Иван и задумался.
— Что? – спросила она, глядя на Ивана уже высохшими, покрасневшими глазами.
— Живи. Не стану мешать тебе. Так получилось, что я совсем не помню тебя, не помню ничего о нашей жизни. Да это и к лучшему, как мне теперь кажется. Давай, будем жить дальше, каждый — своей жизнью, коль не получилось у нас когда-то построить что-то общее, — сказал Иван, вставая с лавки.
— И что дальше? Что, просто уйдешь и все? А квартиру, вещи, «жигуленка» с гаражом как делить будем?
— Никак не будем делить. Живи. Как появится у меня адрес или телефон – сообщу. Созвонимся, приеду и подпишу все, что нужно будет.
— Вань…
— Всё, прощай. Будь счастлива и не поминай меня лихом, — сказал Иван, встал и решительно пошел от нее.
— И ты будь счастлив, Ваня! — сказала она вслед и, прикрыв рот обеими руками, пошла к своему подъезду.
«Итак, жены нет. Квартиры тоже нет. Осталось работу потерять, и тогда свобода будет полной!» — подумал Иван, останавливая такси.
Гостиница «Владивосток» представляла собой очень большое здание советских времен с фасадом, смотрящим на Амурский залив с его набережной, пляжами, яхтами.
— Бронь у вас есть? – спросила молоденькая девочка в темно — красной униформе.
— Нет, брони у меня нет, — ответил Иван, — но я хотел бы снять отдельный номер, сроком на один месяц, не меньше.
— Вы знаете, — ответила девочка, — на данный момент свободны только люксы, а это довольно дорого.
— Я согласен, — сказал Иван, подавая паспорт моряка.
— Ой… — сказала девочка, разглядывая мореходку, — с этим есть вопросы. Одну минутку, пожалуйста, подождите.
Она передала документ парню лет двадцати пяти в черном костюме. Он полистал мореходку и, глядя Ивану в глаза, протянул ему документ.
— Извините, но для того, чтобы прописаться в нашей гостинице, нужен общегражданский паспорт.
Иван взял мореходку, достал из внутреннего кармана пару бумажек, демонстративно вложил их в мореходку и снова подал. Парень улыбнулся и взял.
— Я уверен — мы сможем уладить этот вопрос.
Через полчаса Иван с удовольствием стоял под тугими струями горячей воды.
Гостиница оказалась на удивление ухоженной, чистой и уютной. Тихие коридоры с ковровым покрытием, приглушенный свет, бесшумные скоростные лифты – все это создавало впечатление основательности, стабильности и комфорта. Двухкомнатный номер, в котором поселился Иван, полностью соответствовал этому первому впечатлению.
Комната с мягкими, обитыми светлой кожей креслами, большим овальным столом с четырьмя резными стульями, плоским телевизором на стене и буфетом с посудой для приема гостей, впечатлила Ивана. Еще больше впечатлила спальня с большущей, почти круглой кроватью, на которой вполне могли бы разместиться пять человек, не касаясь друг друга. Две низкие тумбочки с настольными лампами, пара прикроватных пуфиков и торшер в углу дополняли впечатление от спальни.
Переодевшись, Иван вышел из номера. Путь его лежал туда, где, как он надеялся, все еще работает, в «контору». Адрес Иван узнал еще на переходе, у штурманов. Она находилась недалеко, в самом центре города. Ивану понадобилось всего пятнадцать минут, чтобы дойти до старинного здания в тихом переулке, в каких-то сотнях метров от центральной площади.
— Оп-паньки, это кто ж такой у нас здесь нарисовался? — сказал мужчина лет сорока пяти, поднимаясь из-за одного из четырех письменных столов, заваленных бумагами. Остальные инспектора отдела кадров, сидящие за столами, подняли головы, и на их лицах было написано откровенное изумление.
— Здравствуйте, — сказал Иван и подал руку.
— Ну, здравствуй, Соколов! Неужели, нашелся? Сам придумал вернуться на работу или надоумил кто?
Иван почувствовал, что начинает закипать, но сдержался и подал инспектору бумагу, которую ему выдали в Северокурильском управлении внутренних дел.
Инспектор долго читал, перечитывал. Иван продолжал стоять.
— Чего стоишь? Сядь, Соколов, — сказал инспектор, продолжая изучать документ.
Иван сел. В комнате повисла тишина, и лишь один из инспекторов быстро стучал по клавиатуре.
— Ну, и что ты мне теперь прикажешь делать, Соколов?
— Что вы имеете в виду?
— Что имею в виду? А то и имею – куда я тебя пошлю, если ты не помнишь ничего? Давай, ты мне вот что сделай — иди в нашу поликлинику и проходи комиссию. Что медики напишут, от того и будем плясать. Однако хочу тебе сказать… Ты не обижайся, но я не возьму на себя ответственность послать тебя на судно, даже если комиссия и даст положительное заключение. Пусть начальство решает. Договорились?
— А может быть, мне проще взять и уволиться? – окончательно вскипев от такого приема, спросил Иван.
— Может быть, — ответил инспектор, — и действительно, так было бы проще.
— Значит, я так и сделаю, избавлю вас от непосильной тягости моего присутствия. Давайте бумагу, заявление напишу.
— Ты не кипятись. Я же не послал тебя подальше!
— Еще этого не хватало. Или мне посидеть и подождать, пока пошлете? Давайте бумагу.
Иван написал заявление на увольнение по собственному желанию и подвинул ее инспектору.
— Не пожалеешь? – спросил он.
— Не пожалею, — ответил Иван.
— Тогда держи, — инспектор передал ему маленькую бумажку, вычеркнув в ней что-то. Это был обходной.
— Подпишешь все и сдашь в бухгалтерию. Они сделают расчет. Бывай, Соколов.
Чужие, равнодушные лица, холодные глаза и быстрые подписи. К концу рабочего дня Иван держал в руках свой гражданский паспорт.
«Вот теперь-то я точно, окончательно и полностью свободен! — грустно подумал он, выходя на улицу, — От всего освободился. Только то и осталось, что лежит в ячейке на вокзале».
Иван бесцельно шел по Светланской, центральной улице города. Народу было много. Все куда-то спешили, делая свои дела. Только Ивану не нужно было никуда спешить, у него не было больше дел, которые нужно было делать. Однако же, если быть точнее, одна небольшая проблема все же осталась – как жить дальше?
Идти в гостиницу не хотелось. Иван медленно брел по Светланской, не обращая внимания на то, что люди обгоняли его, иногда задевая и бросая замечания насчет черепах на улицах. Ему все было безразлично. Время будто замедлилось, чувства притупились, и единственное, что остро чувствовалось – это пустота внутри. Большая, она постепенно расширялась в нем, заполняя собой все сознание. Незаметно для себя, Иван оказался на набережной.
«Ладно, раз уж оказался здесь, пойду хоть пивка попью с креветками, — решил он и пошел вдоль берега, по аллее. Вокруг были люди. Они гуляли, смеялись, что-то жевали. Иван отвык от такого количества спокойно гуляющих женщин и детей.
«Прямо, как инопланетянин! Или дикарь какой», — подумал он, внутренне улыбнувшись.
Жадно разглядывая людей, он как будто впитывал яркие краски их одежд, улыбающиеся и спокойные лица, и вскоре ему стало казаться, что все беды уходят на задний план, что все происходящее с ним вовсе не так уж и важно, как это только что казалось.
«Важно, — думал он, — что-то другое. Вот, эти лица женщин и детей, например. А еще…» — он не успел закончить мысль.
— Ваня, Ванечка! — раздался крик сзади. Иван вздрогнул, остановился и замер, не оборачиваясь. Он не думал, что звали его и даже был уверен, что звали кого-то другого, но ему, вдруг, невыносимо остро, до боли захотелось, чтобы та, которая кричала, звала именно его, Ивана Соколова.
— Ванька, Ванюшка, это же ты! Ты нашелся!- раздалось рядом, и на Ивана обрушился град поцелуев. Иван стоял, опустив руки и закрыв глаза, боясь их открыть.
Вкус помады на губах смешался с солью слез.
— Знала, знала, что ты найдешься! – еле сдерживая рыдания, громко кричала женщина.
Когда шквал поцелуев немного ослаб, Иван с трудом заставил себя открыть глаза. Перед ним было зареванное, все в слезах и помаде, в черных потеках туши, худощавое женское лицо с великолепными веснушками возле носа. Нет, чуда не случилось – лицо женщины было совершенно незнакомо.Он не помнил ее, но все его существо, душа потянулась к ней, к этой хрупкой женщине. Иван подумал, что именно ее сейчас ему и не хватало, именно о ней думал он в темные ночи одиночества, именно ее тепло согревало в минуты отчаяния.
— Вань, Ванюша, ты почему молчишь? — с отчаянием на лице спросила она.
— Не помню, — с трудом пересиливая спазм в горле, выдавил Иван, — ничего не помню.
— Ой, Ванюшка, — совершенно неожиданно заулыбалась она, — а я ведь так и думала! Знала, что ты обязательно прислал бы весточку, если бы не потерял память! Никогда не верила тому, что мне говорили!
Иван не мог больше сдерживать своих эмоций и, осторожно взяв ее голову обеими руками, поцеловал в мягкие, горячие губы.
— Вань, идем отсюда, а то глянь, что творится! – засмеялась вдруг она, и Иван увидел, что вокруг них стоят улыбающиеся люди.
Они быстро шли куда-то по тенистой аллее. Иван, увлекаемый ею, украдкой пытался рассмотреть ее. Почувствовав это, женщина остановилась.
— Не подглядывай! Смотри на меня столько, сколько тебе хочется. Правда сейчас вся зареванная, растрепанная и размазанная, но я не всегда такая!
Все Ивану в ней понравилось – и лицо, и длинные каштановые волосы, собранные в довольно пышный волнистый хвост, и стройная фигурка, подчеркиваемая легким летним платьем, и стройные ножки в маленьких, аккуратных туфлях.
— И как, насмотрелся? — смеясь, спросила она.
— Нет, — ответил Иван и тоже рассмеялся.
«Боже мой, — тут же подумал он, — ведь это же я впервые смеюсь с тех пор, как очнулся в больнице!»
— Хитренький! Однако мне это нравится! Ты мне только скажи, понравилась я тебе или нет?
— Очень, — сказал Иван.
— Вот и хорошо! Ой, — вдруг осеклась она, — а ты хотя бы имя-то мое помнишь?
— Нет, — сказал Иван, опустив глаза…
— Мой ты хороший, — сказала она, — досталось тебе, чувствую. Ничего, ты мне все расскажешь, и я тебя успокою, пожалею за все, что с тобой было. Договорились?
— Договорились, — сказал Иван и снова засмеялся, крепко прижимая ее к себе и целуя в губы.
— Ой, — вдруг сказала она, — это то, что я подумала?
— Да, — сказал Иван, краснея.
— Значит, ты мой! Ты весь мой, снова мой! – сказала она и повторяла это вновь и вновь, страстно целуя его.
— Если ты сейчас же не прекратишь, нас заберут в милицию за развращение населения, потому что я за себя не ручаюсь, — сказал Иван, задыхаясь.
— Вынуждена подчиниться, но с крайней неохотой, должна признаться, — сказала она, смеясь во весь свой белозубый рот.
«Господи, — подумал Иван, — как же я хочу ее! Именно ее и только ее».
Часто останавливаясь, чтобы вновь поцеловаться, они шли и шли. Мир перестал существовать. Существовала только она. Иван почти не помнил, как дошли до гостиницы, как вошли в лифт и как им не хотелось выходить из него.
Всё дальнейшее стало бесконечным и совершеннейшим безумием. Иван думал, что сердце его разорвется от того, насколько сильно оно переполнялось любовью к этой хрупкой женщине. Он успокаивался и вновь разгорался, лаская ее пылающее страстью тело. Обессиленные, они лежали на спине, тяжело дыша.
— Можно задать тебе один вопрос? – с трудом переводя дыхание, спроси Иван.
— Да, можно.
— Так как же тебя все-таки зовут?!
Они долго, до истерики хохотали, а когда успокоились, она села на него, сжала ногами и, серьезно глядя в глаза, взяла его руки, положила себе на плечи и сказала:
— Давай, Ванечка, знакомиться. Зовут меня Наташа. И я ни разу в жизни еще так не знакомилась с мужчинами, в такой позе и в таком состоянии!
— Правда? Никогда-никогда?
— Ах, ты ж, змей!
Когда, немножко успокоившись, они приняли душ, в номер принесли заказанные по телефону шампанское и различные вкусности.
— Ты знаешь, — сказала Наташа, — когда все в компании тебя уже похоронили, я чувствовала – жив ты. Они много чего говорили, но я не верила, потому что чувствовала, что ты жив. В море больше не пошла. Без тебя мне там нечего было делать. Мужики постоянно пристают. Если не пристроишься к кому – не отстанут. Одной не получается в море жить, а я никого не хотела, потому и ушла. Списалась через три месяца после твоего исчезновения и пошла работать в портовую столовую. Там и работаю. Живу в общаге, Ванечка… А вообще, Ванечка, трудно назвать жизнью то, что происходило со мной, пока тебя не было. Зато теперь ты со мной, и я летаю! Что ты не помнишь ничего – не страшно, это и не беда вовсе! Мы новых радостей с тобой наживем! Их и будешь помнить!
Иван прижал ее к себе, наслаждаясь теплом и совершенно сводящим с ума ароматом ее тела.
— А ты знаешь, чем мы только что занимались с тобой на этой уникальной кровати, а?
— Я догадываюсь, — засмеялся Иван.
— Нет, ты мне скажи, знаешь или нет?
— Любовью мы занимались.
— Да, правильно, любовью, но еще мы исправляли мою огромную ошибку. Я боялась, что никогда уже не исправлю ее, но счастье улыбнулось мне!
— Какую ошибку?
— В свое время, когда мы занимались с тобой этим же, я очень боялась забеременеть и делала все возможное, чтобы этого не случилось, а потом, когда ты исчез, целые ночи напролет ревела, жалея об этом.
— Так вот, — приподнявшись на локте, продолжила она, серьезно глядя на Ивана, — сейчас, Ванечка, только что, мы с тобой сделали ребеночка. Я знаю, чувствую это – он сейчас, в эту самую минуту зарождается во мне, твой и мой ребеночек. Только ты не поду…
— Все, — Иван приложил к ее губам палец, — не говори больше ничего сейчас. Давай, просто полежим и помолчим. Я хочу запомнить этот момент на всю мою оставшуюся жизнь.